— Спасибо, а Сергей Михайлович тоже, конечно, будет?

— Не могу знать. Он мне не докладывает о своих планах.

— Я поняла, — кивнула Надя.

В это время модистки уже сложили свои наряды и вещи, и мадам Ломотье сказала:

— Надежда Дмитриевна, мы закончили. Оставляю вам эти три платья. Остальной гардероб пришлю через четыре дня, когда все будет готово.

— Благодарю вас, мадам.

— Я велела слугам, они спустят остальные коробки вниз, — сообщила экономка.

— Да, конечно, — согласилась модистка. — Прощайте.

— Спасибо вам, до свидания, — поблагодарила Надя и кивнула мадам, которая присела в небольшом реверансе и быстро вышла со своей девушкой за дверь.

— Барышня, мне следует зашить ваше платье? Оно снизу сильно порвано, — поинтересовалась Дуня, держащая платье Нади из будущего.

— Вам следует выкинуть этот испорченный наряд, сударыня, — заявила Злоказова.

— Не буду я его выкидывать, оно мне нравится, — ответила Надя уже недовольно. Эта Марья Степановна была уж очень неприятной особой.

— Но оно все равно не годится для ношения, — не унималась экономка. — Хотя как вам будет угодно. К обеденной трапезе не опаздывайте. Кухарка терпеть не может подогревать пищу.

Окинув девушек подозрительным взглядом еще раз, экономка выплыла из спальни, словно царица, задрав подбородок.

— Какая она сложная, а пафос так и льется из нее, — хмыкнув, сказала Надя Дуняше.

— Не обращайте внимания на ее недовольство, — успокоила, улыбаясь, горничная. — Она всегда такая. Только и указывает всем, что сделать, что неверно. Мы уж привыкши, должность у нее такая вредная, за всем уследить надо, чтобы графья довольны остались. Садитесь лучше к трюмо, барышня, причешу вас. Я как раз корзинку с лентами и шпильками захватила.

— Спасибо, Дуняша, я буду благодарна, если причешешь. А то сама не умею.

Чуть приподнимая длинное платье, Надя осторожно прошествовала к зеркалу, куда указывала горничная, стараясь не запнуться о длинную юбку, пытаясь быть естественной и не показать, что она никогда не ходила в таких платьях. Присев на мягкий табурет, она повернула лицо к зеркалу, вспоминая, как именно сидели дамы в исторических фильмах, когда их причесывали.

— Ты долго будешь причесывать, Дуня? — спросила Надя, едва горничная начала разделять мягкой щеткой ее волосы.

— Около четверти часа, наверное. Хорошо было бы закрутить пряди.

— Нет не надо, это долго будет. Ты что-нибудь простое сделай, Дуняша, чтобы быстрее.

— Хорошо, Надежда Дмитриевна, тогда просто вверх соберу и цветок из прядей закручу лепестками, у вас густые волосы хорошо будет.

— Спасибо, — кивнула девушка и вновь вспомнила про Злоказову, она была первым человеком за сутки, который не понравился Наде своим неуживчивым характером и злобным взглядом. — И как вы терпите эту Марью Степановну? Такая она все же неприятная мадам.

— Согласна с вами, барышня. А после смерти Лидии Ивановны вовсе несносная стала. Только и шпыняет всех, пытается выслужиться перед Сергеем Михайловичем. Думает, любовь его заслужит.

— Ее можно понять, — пожала плечами Надя. — Она главная над слугами, ей за это платят, ведь так?

— Главная-то главная. Но все знают, что она давно и неистово влюблена в Сергея Михайловича. Слуги говорят, что еще до его женитьбы она за ним хвостом ходила и по каждому вопросу все бегала к нему и спрашивала. А когда он женился, дулась на барина почти несколько месяцев и на всех свою злобу срывала, потом вроде угомонилась. А после смерти барыни снова начала вокруг него мухой назойливой виться. И теперь прямо смешно на нее смотреть, как она из кожи вон лезет, а Сергей Михайлович уже избегает ее. А она все не поймет, что барину не по сердцу.

— Она что, замуж за него хочет?

— Еще бы! Как безумная жаждет замуж за него, душу бы дьяволу отдала за это. Все про то знают. Она же графам дальняя родственница, седьмая вода на киселе. Только Сергей Михайлович в ее сторону и не смотрит. Он жену сильно любил, а по сравнению с ней Марья Степановна — мышь серая. Но она-то не хочет этого понимать. Он хвалит ее, а ей кажется, что он влюблен. Вся дворня над ней смеется.

— И что же, он нисколько не влюблен в нее?

— Нет, конечно. Он из жалости выслушивает ее доклады и просто очень вежлив по натуре. А она-то жаждет прибрать его к рукам. Мнит себя графиней Чернышевой, думает, что если дворянкой родилась, хоть и нищей, то ей и за барина годно идти, — уже с возмущением сказала Дуня.

— Пусть хоть помечтает, — улыбнулась Надя, отмечая, как Дуняша собрала ее волосы в хвост на затылке и теперь сооружает что-то невозможно красивое на ее голове.

— Я же не мечтаю о барине, хотя тоже вольная, знаю свое место.

— Я рада, что ты не крепостная, Дуняша.

— Да, наш барин, он такой добрый. Каждый год отпускает на волю по десятку дворовых. И мне вольную дал. Благодарствую ему за это. Так исправник каждый год требует от него объяснительной, отчего и зачем он это сделал. Словно жалко ему.

— Дуня, а отчего ты все равно осталась служить в доме? Ты же вольная, можешь куда хочешь идти.

— И зачем мне? — удивилась девушка. — Мне и тута вольготно живется. Работа непыльная, да и графы добрые, таких господ еще поискать надобно. Нравится мне здесь, за свою службу хорошее жалование в месяц получаю. Я и читать, и писать умею. Вот накоплю денег и хочу в медицинские сестры выучиться, в госпитале работать. Это сейчас очень модно среди бедных дворянок. А там, глядишь, и в люди выбьюсь.

— Ты такая молодец, Дуняша, все верно делаешь.

Глава X. Портрет

До обеда время пролетело быстро, сначала с портнихами, потом с прическами и другими приготовлениями и облачениями. Дуня со знанием дела показывала и рассказывала все Наде, помогала, ведь при покойной хозяйке она выучилась всему отменно. Надя, делая вид, что все это прекрасно знает, с неистовым желанием училась всему: какие следует выбирать чулки под платье, как и в какой последовательности надевать многочисленные юбки, корсеты и панталоны, как, наконец, подобрать ленты в прическу в тон платья. Она впитывала все слова Дуняши как губка, понимая, что чем больше узнает, тем более реалистично сможет изобразить барышню девятнадцатого века, которой никогда не была.

Около половины второго она была полностью готова к обеду и теперь осматривала свое отражение в кокетливом платье, с высокой прической, которая придала ее лицу некую величавость и изысканность.

— Ты много знаешь и умеешь, Дуняша, наверняка Лидия Ивановна ценила тебя, — заметила Надя, улыбаясь горничной.

— Вы правы, Надежда Дмитриевна, хочу и вам понравиться, чтобы вы оставили меня подле себя.

— Ты мне уже нравишься, Дуняша, — кивнула Надя. — Лучшей горничной и пожелать нельзя. Ты очень помогаешь мне. — И тихо добавила: — Только тебе скажу. Я ведь провинциалка, в моде совсем не разбираюсь. Батюшка меня всю жизнь в деревне держал, в загородном имении, — придумала тут же девушка. — Не знаю всех премудростей столичных дам.

— Да и у нас тут не столица, — пожала плечами Дуня, в этот момент аккуратно складывая все принадлежности для прически в небольшую изящную шкатулку. — Однако Лидия Ивановна в Петербурге родилась, все тонкости дамские знала, уж такая она модница и щеголиха была, что все местные воронежские дамы подражали ей. Я уж многое от нее узнала.

— А ты меня научишь, Дуняша? Я очень благодарна тебе буду.

— Как прикажете, барышня, рада только буду помочь вам.

— Спасибо! А как ты думаешь, если я спущусь пораньше в столовую, это будет не по этикету?

— Отчего же, барышня? Но я бы не стала на вашем месте торопиться, дамы обычно чуть опаздывают к трапезе. Это негоже, чтобы они приходили первыми. Мужчины должны ожидать их.

— А когда же тогда идти?

— Ну через полчаса. Я как раз ваши платья уберу и после провожу вас до столовой. Вы же все равно не знаете, куда идти.

— Ох спасибо, тебе. Все же Господь любит меня, таких чудесных людей послал на помощь.

В этот момент на пороге спальни появилась бабушка графа.

— Вижу, вы готовы, дорогуша, — улыбнулась Велина Александровна. — Цвет платья вам к лицу, не такая вы бледная, как вчера. А я за вами. Пойдемте вниз, скоро трапеза, а после покажу вам дом, как и обещалась.

Нервничая и немного дрожа, Надя спустилась за Велиной Александровной вниз. Старушка шла медленно, и девушка была благодарна ей. Как-никак ей было непривычно ходить в столь длинном наряде. Она придерживала юбку, приподнимая ее, но не сильно, чтобы не споткнуться, но в то же время, не открывая ног, так объяснила ей Дуня. Мало того, Надя пыталась держать прямо спину и напрягать подбородок, чуть поднимая его вверх. Ведь, как заявила та же горничная, все барышни с рождения учились правильно держать себя, и только по походке и отменной осанке их отличали от простых крестьянских девиц или мещанок. А Надя очень хотела походить на эту самую барышню, это было залогом того, что она и дальше сможет остаться в этом богатом доме, и, возможно, этот «мажор» Сергей, как она ласково теперь звала его про себя, увидит в ней истинную дворянку, наподобие той, какой была его жена. Отчего-то ей хотелось понравиться ему, она помнила его горящий и добрый взор и боялась разочаровать его.