Голос у Три Саргасс был великолепный. Она читала «Здания» — поэму в семнадцать тысяч строк с описаниями архитектуры Города. Махит не знала, какую именно версию она выбрала для декламации, но винить в этом могла только себя. В тейкскалаанском каноне у нее имелись свои излюбленные повествовательные поэмы, и в подражание имперской интеллигенции (и чтобы сдать устные части на экзаменах) она заучила столько, сколько могла, но «Здания» ей всегда казались скучноватыми. Теперь же, когда их читала Три Саргасс по пути мимо описываемых зданий, все было иначе. Она была умелым оратором и достаточно владела метрической схемой, чтобы вносить забавные и релевантные авторские штришки, где есть место импровизации. Махит сложила руки на коленях и следила, как за стеклянными окнами скользит поэзия.

Так вот он каков, Город, Жемчужина Мира, сердце империи: смешение повествования и восприятия — Три Саргасс на лету правила канонический текст, если само здание изменилось со времен написания. Через некоторое время Махит осознала, что Искандр читает с ней хором — слабый шепот на задворках разума — и что этот шепот успокаивает. Он этот стих знает, а значит, если потребуется, его знает и она. Для того, в конце концов, и нужны имаго-линии: чтобы полезные воспоминания переходили из поколения в поколение.

Через сорок пять минут и два затора Три Саргасс закончила строфу и остановила машину у подножия здания почти в центре дворцовых территорий — да не здания, а настоящего иглоподобного столба.

<Комплекс юстиции>, — подсказал Искандр.

«Это не к добру»? — спросила Махит.

<Зависит от того, что я сделал>.

«Что-то незаконное. Брось, Искандр, набросай хотя бы общее представление о возможностях. Что тебе надо было сделать, чтобы угодить в тюрьму?»

Махит показалось, будто Искандр вздыхает, но все же почувствовала в адреналиновых железах тошнотворное ощущение чьей-то чужой нервозности.

<М-м. Главным образом, крамола>.

Теперь она жалела, что не разбирается, когда он шутит, а когда — нет.

Столб здания Юстиции был окружен кордоном из охранников в серой форме, теснее всего стоявших у дверей: контрольно-пропускной пункт. Охранники носили длинные и тонкие темно-серые палки, а не энергетическое оружие, любимое тейкскалаанскими легионами. На него Махит насмотрелась на «Кровавой Жатве Возвышения» — но это видела впервые.

<Электродубинки, — сказал Искандр. — Электрические средства для сдерживания толпы — вот их в ходу не было, когда я возвращался на станцию. Это оружие для разгона беспорядков — по крайней мере, в массовых развлекательных вещах>.

«Ты устарел на пятнадцать лет, — подумала Махит. — Многое могло измениться…»

<Это центр дворца. Если они волнуются насчет беспорядков рядом с Юстицией, что-то не просто изменилось — что-то неладно. Теперь пойди и узнай, что я там натворил>.

Махит гадала, что же могло быть настолько неладно, чтобы собирать перед дверями министерства охранный фарс, и не приложил ли к этому руку Искандр. Она почувствовала, как по спине и рукам пробежали мурашки, неприятное ощущение в локтевых нервах, но не успела погрузиться в еще более тревожные мысли, потому что Три Саргасс уже вела дальше. Как и Махит, она сдала отпечатки больших пальцев, а потом вежливо отвернулась, пока охранница-тейкскалаанка целомудренно прощупывала карманы дорожной куртки и штанов Махит. Здесь же со всеми церемониями приняли багаж и обещали, что его вернут на выходе.

Когда охраннице надоело нарушать все табу личного пространства, она посоветовала Махит не отклоняться от маршрута без сопровождения, поскольку ее личность не записана в облачной привязке и не имеет других полномочий находиться в министерстве. Махит вопросительно подняла бровь, глядя на Три Саргасс.

— Были некоторые затруднения из-за оперативности, — объяснила та, бодро следуя через множество раздвигающихся дверей-диафрагм в прохладный вестибюль с облицованным полом, в сторону ряда лифтов. — Разумеется, вашей регистрацией и разрешением на перемещение по дворцовому комплексу займутся как можно скорее.

— Я находилась в пути больше месяца, но все равно были затруднения из-за оперативности? — спросила Махит.

— Мы ждали три месяца, госпожа посол. С тех пор, как послали за новым представителем станции.

<Должно быть, я натворил что-то масштабное, — сказал Искандр. — Здесь под землей есть тайные залы для суда и допросов — или так всегда говорили дворцовые сплетни>.

Лифт издавал сигнал в квартах.

— И после трех месяцев что-то значит какой-то лишний час?

Три Саргасс пригласила Махит в лифт перед собой — это был в каком-то смысле ответ, пусть и неинформативный.

Они спустились.

Внизу ожидал зал, который вполне мог бы быть судебным или анатомическим: сине-металлический пол, скамьи на амфитеатре вокруг высокого стола, где под тканью лежало что-то большое. Прожекторы. Три тейкскалаанца, все с широкими скулами и широкими плечами, один — в красной рясе, второй — с теми же кремово-рыжими цветами министерства информации, что и у Три Саргасс, и третий — в темно-сером костюме, причем цвет напомнил Махит не иначе как металлический отблеск электродубинок. Они приглушенно и возбужденно спорили вокруг стола, загораживая от Махит то, что на нем лежало.

— Перед его возвращением я бы все еще хотел провести собственный анализ для моего министерства, — сказал в раздражении придворный из министерства информации.

— Нет ни единой уважительной причины просто отдать его, — сказал непререкаемым тоном тейкскалаанец в красном. — Это нам не на пользу и может разжечь инцидент…

Темно-серый Костюм не согласился.

— Вопреки мнению вашего министерства, икспланатль, я совершенно уверен, что любой связанный с ними инцидент принесет хлопот не больше, чем укус насекомого, и уладить его будет ненамного сложнее.

— Ох, вашу мать, потом договорим, — сказал чиновник из Информации, — они уже здесь.

Как только они вошли, человек в красном обернулся навстречу, словно предугадывая их появление. Потолок здесь был в виде низкого купола. Махит представился пойманный под землей пузырь газа. Затем она поняла, что предмет на столе — это труп.

Он лежал под тонкой простыней, натянутой до голого торса, — руки сложены на груди, кончики пальцев соприкасаются, словно приветствуя какую-то загробную жизнь. Щеки запали, а открытые глаза подернуло синеватым туманом. Тот же оттенок проник в его губы и ногтевые ложа. Казалось, он мертв уже давно. Возможно… три месяца.

Так же четко, как если бы он стоял рядом, Махит с ужасом и изумлением услышала слова Искандра:

<Я постарел>.

Ее трясло. Сердце забилось чаще, заглушая представления Три Саргасс. Ни с того ни с сего захлестнуло головокружение — хуже, чем при падении на планету, — паника. Не ее паника — Искандра: ее собственный имаго переполнял тело ее же гормонами стресса, адреналином в таком количестве, что во рту почувствовался металлический привкус. Губы у трупа были вялыми, но в уголках она видела морщины от улыбки, представила, как мышцы Искандра со временем проложили бы их у ее собственных губ.

— Как видите, посол Дзмаре, — сказал человек в красном, чье имя Махит пропустила, — в новом после есть острая необходимость. Прошу прощения за то, что сохранили его в таком виде, но мы не хотели с неуважением повредить каким-либо похоронным процедурам, которые предпочитает ваш народ.

Она подошла ближе. Труп оставался мертвым — оставался неподвижным, безжизненным и пустым. <Твою мать>, — сказал Искандр шорохом тошнотворных помех. Махит с ужасной, беспомощной уверенностью знала, что ее сейчас стошнит. — <Ох, твою мать, я так не могу>.

Махит вспомнила (или вспомнил Искандр — ей стало трудно различать, а интеграции не полагалось проходить так, она не должна теряться, пока его биохимическая паническая реакция перехватывает эндокринную систему), что отныне Искандр существует только в ее голове. Она принимала в расчет, что он мертв, когда Тейкскалаан затребовал нового посла, представляла это умозрительно, готовилась, и все же — вот он — труп, пустая гниющая оболочка, и она паниковала, потому что запаниковал ее имаго, а всплеск эмоций — это самый легкий способ угробить незаконченную интеграцию: всплеск эмоций выжжет все крошечные микросхемы аппарата в ее разуме, и «твою мать, он мертв», и «твою мать, я мертв», и туман, тошнотворный туман вокруг.

«Искандр», — подумала она, пытаясь его утешить, но проваливаясь с треском.

<Подойди ближе>, — сказал он ей. — <Я должен видеть. Я не уверен…>

Он придвинул их раньше, чем она решила, подчиниться ему или нет. Она словно отключилась на время, за которое подошла к трупу, — моргнула и вдруг уже оказалась там, — и все шло очень, очень плохо, а она не могла помешать…

— Мы сжигаем наших мертвецов, — сказала она и сама не знала, кого благодарить за то, что сказала на правильном языке.

— Какой интересный обычай, — ответил темно-серый придворный. Махит показалось, что он сам из Юстиции; скорее всего, морг в его ведении, даже если патологоанатом — это человек в красном.

Махит улыбнулась ему — слишком широкой улыбкой для своего лица и слишком безумной — для Искандра, улыбкой, что ужаснет любого безмятежного тейкскалаанца.