Тайны и герои Века
Предисловие
История семьи Кошко
в отражении XX века
Человек XX века свой жизненный опыт приобретал главным образом в условиях катастроф: Русско-японская война, Русская революция 1905 года, Первая мировая война, Революция 1917 года, Гражданская война… И это только первые десятилетия наступившего XX века, о котором в 1900 году пророчествовал поэт Владимир Соловьев: «И мглою бед неотразимых грядущий день заволокло».
В книге представлена история семьи сквозь XX столетие: Аркадий Францевич Кошко (глава уголовного сыска Российской империи, получивший имя русского Шерлока Холмса) представляет расследование по самому резонансному судебному процессу начала XX века — «делу Бейлиса»; его брат Иван Францевич
Кошко (сподвижник Петра Аркадьевича Столыпина) делится воспоминаниями о Григории Распутине; Ольга Ивановна Кошко рассказывает о революционных кружках Петербурга, работе дворянок сестрами милосердия в солдатских корпусах во время Первой мировой войны, ужасах большевизма и революции 1917 года; известный французский журналист и общественный деятель (правнук Ивана Францевича и Аркадия Францевича) Дмитрий де Кошко описывает жизнь «Русского Парижа», свои встречи с Ираклием Церетели, Петром Ковалевским, Иоанном Шанхайским и Сан-Францисским, Елизаветой Порецкой (вдовой Игнатия Рейсса). Складывается картина XX столетия «от первого лица» — звучит только прямая речь современников событий.
За время рассказа мир стал другим, словно Атлантида, ушла трехсотлетняя империя, сменилась цивилизация, но осталась Семья, история которой навсегда связана с главными событиями, тайнами и героями Века.
...Анна Эспарса
Документальная справка
Аркадий Францевич Кошко
Родился в 1867 году в деревне Брожка Бобруйского уезда Минской губернии в богатой семье потомственных дворян. Окончил Казанское пехотное юнкерское училище, получил назначение в полк, расквартированный в Симбирске.
В 1894 году подал в отставку и поступил инспектором в Рижскую полицию. В 1900 году, благодаря высокой раскрываемости преступлений и незаурядному таланту детектива-криминалиста, назначен начальником Рижской сыскной полиции, а в 1908 году стал главой Московской сыскной полиции.
Аркадий Францевич Кошко разработал уникальную систему идентификации личности преступника, основанную на дактилоскопических и антропометрических данных. В 1913 году в Швейцарии на Международном съезде криминалистов русская сыскная полиция, возглавляемая Аркадием Францевичем Кошко, была признана лучшей в мире.
В 1917 году Аркадий Францевич вышел в отставку, не желая служить Временному правительству, и уехал в имение Подольно в Новгородской губернии, но вскоре собственность национализировали, а прежние хозяева были вынуждены уехать в Москву, откуда также пришлось бежать, опасаясь ареста большевиками. В течение нескольких месяцев Аркадий Францевич возглавлял крымскую полицию генерала Врангеля. В Константинополе открыл свое частное детективное бюро, которое успешно работало около трех лет, пока к власти не пришел Мустафа Кемаль, желавший выслать всех российских эмигрантов в Советский Союз. Аркадий Францевич с семьей получил политическое убежище во Франции. В Париже в период с 1926 по 1929 год вышли три тома воспоминаний Аркадия Францевича Кошко, которые были с восторгом приняты читателями.
Аркадий Францевич Кошко умер в Париже в 1928 году.
Мемуары Аркадия Францевича Кошко
Последнее слово по «делу Бейлиса» [О причинах участия в документальном расследовании «дела Бейлиса» Аркадия Францевича Кошко читайте в главе «Послесловие» (интервью с Дмитрием де Кошко).]
Редко кто из людей нашего поколения не слыхивал имени обвиняемого Бейлиса и предполагаемой жертвы его — Андрея Ющинского. Отзвуки этого громкого процесса отдались по всем уголкам земного шара, вызвав величайшую тревогу, гнев, спор и разброд умов. Оно и неудивительно, так как в процессе этом столкнулось два противоположных течения человеческой мысли, одинаково жгучие, одинаково страстные, одинаково ненавидящие друг друга. Так называемый еврейский вопрос являлся в России, да и, пожалуй, в целом мире, вопросом, вечно возбуждающим острые споры среди народов. Красной нитью в истории еврейства проходит борьба этого племени за равное с другими людьми право существования.
Не считая себя достаточно сведущим в истории еврейства, я не буду пытаться восстанавливать в памяти читателей этапы того тернистого пути, по которому вот уже не одно тысячелетие шествует еврейство, да и подобная попытка завела бы меня слишком далеко от прямой цели, поставленной мною себе в этом очерке, но вместе с тем, стремясь возможно полнее и нелицеприятнее передать «дело Бейлиса», с которым мне лично пришлось всесторонне ознакомиться и изучить, я, для большей точности, вынужден, хотя бы несколькими словами, коснуться той эпохи, того жизненного и государственного уклада, на фоне которых оно возникло.
Еврейский вопрос в России, не имея за собой многовековой давности, строго говоря, проявился в конце XIX столетия и особенно расцвел в XX столетии. Впрочем, иначе ж быть не могло, так как к моменту возникновения «дела Бейлиса» и сам-то русский народ насчитывал едва лишь пятьдесят лет свободного, раскрепощенного состояния. Итак, с XX примерно века началась упорная борьба еврейства в России, домогавшегося прав, равных с прочими народностями Империи. Не буду перечислять подробно все существовавшие ограничения для еврейства — они общеизвестны, но интересно, однако, выяснить, хотя бы приблизительно, только те соображения, которыми руководствовалось тогда законодательство, применяя к евреям те или другие стеснительные меры. Существовало довольно распространенное убеждение, что еврейский народ, будучи по природе своей умным, хитрым, настойчивым и пылким, является опасным конкурентом для коренного русского населения, а посему казалось, что здравый смысл подсказывает всячески ограничивать его энергию и пыл, ставя на пути его победоносного шествия необходимые преграды, ослабляя этим самым его чрезмерное преуспевание и ущерб остальному населению государства. Отсюда черта оседлости, процентные ограничения в учебных заведениях, ограничение в приобретении земельной собственности, в правах передвижения и т. д. Не говоря уже о том, что подобного рода опека коренного населения от еврейства бесконечно унижала сам русский народ, ставя его, как мне кажется, совершенно неосновательно на какую-то низшую перед еврейством ступень, но и попытка эта не достигала и, конечно, не могла достигнуть преследуемую цель. Нельзя рядом запретительных мер перегородить целый народ, лишить его росчерком пера органических свойств, а может быть, и преимуществ, неизменно ему присущих.
Всякий, живший в России, знает прекрасно, какой фикцией являлась пресловутая черта еврейской оседлости — это наиболее существенное из существовавших ограничений. Черта эта являлась преградой для нищих забитых евреев Западного края, то есть как раз для тех элементов еврейства, каковые и с точки зрения власти не могли представить из себя никакой социальной опасности; все же энергичное, жизнеспособное, предприимчивое (а следовательно, и опасное) без труда шагало через роковую черту, приобретая права повсеместного жительства с помощью зубоврачебных дипломов, торговых свидетельств, аптекарских патентов и прибегая в нередких случаях даже к фиктивным документам. Существовала черта оседлости, но, например, промышленность, торговля, банковское дело в обеих столицах в значительной части своей находились в руках евреев. Не достигая цели, ограничения эти вместе с тем будили в еврействе жгучую обиду, с одной стороны, и стремление видоизменить существующий порядок вещей — с другой. Этот нравственный карантин, установленный для спасения русских людей от еврейского засилья, глубоко возмущал еврейство, и стремление к равноправию с каждым годом принимало все более и более реальные формы. Еврейство ждало первого удобного случая, чтобы осуществить эту заветную мечту.
Неудачная Японская война, денежные затруднения, с ней связанные, всеобщее недовольство и разочарование, порожденные всем этим, показались некоторым еврейским кругам моментом подходящим, и они, со свойственной им страстностью, приняли участие в борьбе и отдались оппозиционной и революционной работе 1905 и 1906 годов.
Было бы неосновательно в политической работе евреев видеть чуть ли не единственную причину вспыхнувшей революции.
Революции не создаются по желанию тех или иных недовольных групп, как бы многочисленны и субсидированны они ни были. Не подлежит сомнению, что местные бунты, эпизодические волнения, отдельные выступления и беспорядки могут разрастись в революцию лишь при непременном условии широкой популярности цели, во имя которой поднято знамя борьбы. Как бы талантливы агитаторы ни были, какими бы средствами они ни располагали, их затея окажется мертворожденной, если проповедуемые ими доктрины не войдут в плоть и кровь пропагандируемых ими масс. Если бы кто-нибудь в наши дни принялся бы вербовать сторонников, проповедуя идею рабовладения, то с уверенностью можно сказать: проповедь такого безумца успеха не имела бы и уж, конечно, не вылилась бы в формы революции. Таким образом, активная деятельность евреев в революцию 1905 года сыграла лишь роль некоторого компресса, заставившего назреть то, что неизменно назрело бы на пятнадцать — двадцать лет позднее.
