Артем Лунин

Вечный. Кровь леса

Глава 1

Сказочный лес

Был обычный серый питерский вечер. Я пошел бродить в дурном настроении, шепотом напевая привязавшуюся с самого утра древнюю песню.

Бывают в жизни человека такие дни, когда все кажется скучным, опостылевшим до предела. Называется это состояние по-разному — аглицкий сплин, русская хандра… Сырой каменный дух города, тяжелое низкое небо, люди вокруг хмурые, нужного автобуса ждешь час, любые мелочи раздражают до глухой злобы, переходящей в тоскливое равнодушие… Даже воробьи, кажется, не чирикают, а ругаются матом.

Исконно русское средство лечения от хандры общеизвестно. Но возраст не тот, и «облико морале» — я же спортсмен, чемпион того и этого, надо поддерживать форму. Не-а, спасибо.

Еще вариант… Но с Джулией мы поссорились по обоюдному согласию, со Светой мне ничего не светит, а к другим девчонкам еще не успел натоптать тропки. Да и вообще, в таком настроении не только с противоположным полом общаться — даже подходить к людям небезопасно. Можно случайно наброситься и покусать.

Еще вариант… Пойти в клуб, не время, конечно, но там в любое время можно кого-нибудь встретить. Потягать железо, побоксировать с грушей, вышибить дурь из малолеток, самому получить от кого-нибудь старшей группы… Но Дед вчера матерно напутствовал меня раньше пятницы в Штаб-квартире не возникать, за дело, признаюсь…

Что такое осень?

Город скучный и блеклый, словно на глаза надели фильтр сепии. Небо под ногами в отражении луж серое, пока неплачущее, но уже вот-вот уронит морось. Листья не пылают воспетыми в стихах осенними красками — тоже серые, мокрые, обвислые на ветвях деревьев, на дороге бурыми кучами. Серые мокрые стены. На серые лица серых людей нет сил смотреть.

Эх, врал классик, говоря о красоте этого времени года… А может быть, и не врал, просто редко доводилось Александру Сергеичу встречать ее — осень, то есть — в Северной столице. Потому как его постоянно ссылали то ли в Михайловское, то ли в Ясную Поляну… Литературу я знал слабо.

Чего мне никак не может простить Валерия Олеговна. При мысли о школе настроение упало ниже канализации. Учеба-спорт-друзья, стандартный треугольник дел, но что-то никак не впишусь в ритм…

Я приостановился, разглядывая свое отражение в зеркале лужи. Сутулый худощавый мрачный тинейджер. Серая грязь на серых джинсах. Серая ветровка плохо защищает от холода. Лицо серое, длинное, унылое. Прыщей не видно, но — переходный возраст, семнадцать без месяца лет, пумба… пурге… перцу… пу-бер-тат-ный период, знать бы, кто выдумал слово, отыскать бы и набить ему морду. Глаза серые в обводках серых кругов, серые, давно не стриженные волосы торчат из-под косо надетой вязаной шапочки. Похож на растрепанного серого воробья, греющегося на канализационном люке.

Этюд в серых тонах. Тьфу.

И свое отражение в мутной глади воды я прицельно разрушил белой пеной слюны. Плевок закачался, небо заходило волнами над моей головой. Я широко шагнул через лужу, увяз, грязь с непристойным хлюпом и чмоком выпустила боты.

И вот иду я куда глаза глядят, куда ноги несут. По Питеру не стоит вот так ходить, не торопясь и безо всякой цели. Но мне уже настолько все было по барабану, что я не замечал ни сгустившейся тьмы, ни того, что забрел в чужой, незнакомый район.

И зачем-то свернул в парк.

Это не было придурью, именуемой поиском приключений. Вечерний парк темен и пуст. Гопота и прочие асоциальные элементы имеют обыкновение ошиваться там, где теплее, светлее и больше народу. Получается, что самые якобы опасные места опасны только тем, что ты рискуешь в них заблудиться.

Вот я и заблудился. А вдобавок промок насквозь, замерз как собака и собрал на ботинки по паре кило грязи. Пришлось останавливаться и стряхивать лишний груз.

Близко к тропе рос огромный раскидистый вяз, его корявые, уже безлистные ветви удерживали низкое небо. Я подошел к великану, немного попинал ствол, оперся о низко растущую ветку и с силой провел подошвой о выступающий корень.

Внезапный порыв ледяного ветра просквозил до костей. Швырнул под ноги желтые листья, сбросил с ветвей град капель мне в лицо. Я непроизвольно зажмурился и облизал губы, вкус настоянной на осени воды напомнил что-то из детства. Melancolie чуть попустила, казалось, сейчас открою глаза, и все переменится…

— Да, — сказал я вслух. — Пусть все переменится!

Тогда-то это и произошло. Закружилась голова. Показалось вдруг, что я падаю вверх. Съеденный дома бутерброд подпрыгнул к горлу, ноги подкосились, и я с размаху уселся…

Нет, не в грязь. В траву.

Я осторожно открыл глаза. Внимательнейшим образом исследовал на вид, запах и вкус то, на чем сидел, и пришел к выводу, что это именно трава, сочная, свежая трава, словно и не сентябрь сейчас потихоньку травил чахлую городскую зелень.

Что за… Так, минуточку. Здесь же только что была грязь. Куда грязь дели?

Отбросив сорванный пучок этой до странного летней травы, я выпрямился, окидывая парк взглядом, и обалдел.

Потому что он, парк, в котором я находился, превышал размерами и запущенностью любой питерский парк, пусть даже его запустили тогда, когда мой город называли Петроградом… или когда Александр Сергеевич болтался по брегам Невы в компании Онегина, своего доброго приятеля…

Мне даже показалось, что это не тот парк, в котором я был минуту назад.


Я протер глаза. Опять пощупал траву под ногами. Провел пальцами по коре дерева, около которого стоял. Поднял и искрошил в пальцах сухой желтый лист.

Потом, бросив заниматься ерундой, я почти бегом направился туда, откуда, как мне казалось, я пришел.

Сюрприз — отсутствие тропы под ногами. А ведь была. Затоптанная, заросшая травой, покрытая грязью и лужами, но была. А сейчас нет.

Еще сюрприз — я шел уже минут пятнадцать, но парк все не кончался и, похоже, не собирался этого делать.

Велика ты, земля русская…

Еще сюрприз — мне показалось, что вокруг светает. Через какое-то время оказалось, что не показалось.

Ну это уже слишком!

На часах — десять без пяти. Вечера. Я схватился за мобильник — «Нет сигнала».

Да что же это такое творится в Датском королевстве, а?!

Так, спокойно. Вдох-выдох, нащупать пульс. Это что, у меня пульс такой? Да, похоже, это он самый… Ну, успокоился? Совсем успокоился?

Теперь давайте сядем и пораскинем мозгами, подумаем, что, массаракш, происходит…

Версия номер раз. Шел, поскользнулся, упал, очнулся с закрытым переломом шеи, — я на всякий случай ощупал ее. Потом на ощупь старательно изучил свое тело.

Итак, очнулся — в раю, — с сомнением посмотрел вокруг. — Не пойдет.

Во-первых, райский сад не может быть настолько дремучим. И где же начальство — всякие ангелы, архангелы, апостол Петр, Самый Большой Босс, а также постояльцы?

Во-вторых, в рай меня попросту не пустят. Минимальные требования для поступления не выполнены. Дерево не посадил, дом не построил, сына не родил.

И крылышек за спиной что-то не наблюдается.

Пожалуй, закрытый перелом шеи всерьез мне грозил — я изо всех сил вывернул голову, пытаясь посмотреть на свою спину. Запустил руку за шиворот и старательно пошарил там, ничего постороннего не обнаружил.

Версия за номером два — амнезия. Звучит-то как — амнезия! Красиво, правда? Сколько бедняг с отшибленной памятью шляются по фильмам и страницам книг?

Нет, не покатит. Я весь прежний. Одежда, прыщ на морде, синяки на запястьях — Тоха, собака, обмолотил как следует, кто бы знал, что я так порадуюсь его отметинам, несомненным доказательствам соответствия меня самому себе. Да и часы по-прежнему кажут… — я глянул на мобильник, который все еще жаловался на прискорбное отсутствие связи. Не терял я дней, и даже часов не терял. Разве что минут двадцать… А за двадцать минут можно перебраться в другой часовой пояс разве что на межконтинентальной баллистической ракете. А эта техника для пассажирских перевозок плохо приспособлена.

Версия номер три, за грифом «Хэ». То есть, конечно, «Икс». Инопланетяне.

Почему бы и нет? Если верить желтой прессе, наша Земля — просто проходной двор какой-то, так и шляются блюдечки летающие. Похитили их владельцы меня, проделали свои антиобщественные опыты, стерли память, перепутали и выкинули где-нибудь в Америке или там в Канаде — где сейчас утро, если в Питере вечер? Но что-то не верится, что наши братья по этому самому, как его… — я неопределенно повертел пальцем у виска. — Разуму? Не верится мне, что наши братья по разуму способны допустить такую глупую ошибку. Хотя, конечно, кто их знает, братьев…

Версия четвертая. Спонтанная телепортация. Шел человек по парку, шел себе, шел, никого не трогая, и вдруг оказался в дебрях Борнео… Обычное дело, с кем не бывает. Эту версию не вдруг проверишь. Можно только шагать в надежде выйти из леса, а там кричать «караул» или «ура»…

Версия пятая. Путешествие во времени. Прошлое уже свершилось, его не изменить. А если будущее? Мы и так в него постоянно путешествуем — просто с одной и той же скоростью. А если человека заморозить или запустить со скоростью, близкой к световой, когда течение времени вроде бы офигенно медленное… Эх, подзабыл я теорию относительности.