Обозрев прилегающую территорию, я убедился, что на сей раз за выходом из котельной никто не приглядывает. Видно, у ребят серьезные проблемы со взаимодействием. Трупы-то до сих пор не убраны. Уже и вороны круги в светлеющем небе нарезают. Но не мне сетовать на упущения чужих командиров.

Я подошел к двери и потянул — открыто. А вот люк оказался заблокирован, притом что задвижки — точно помню — снизу нет. Похоже, к лестнице привязали. Надо бы себя голосом обозначить, а то шмальнут еще со страху.

— Эй, Ткач, — позвал я, наклонившись к щели, и дважды стукнул кулаком по крышке лаза. — Отзовись.

— Кол? — раздалось снизу настороженно.

Никогда бы не подумал, что буду рад слышать этот голос.

— Да-да! Открывай скорее, пока меня тут за жопу не ухватили!

После недолгого шебуршания люк приоткрылся, и мне в рожу уставилось дуло «ПБ».

— Где Ряба?

— Здорово, капитан. Я тоже безмерно счастлив тебя видеть. Жаль, наш товарищ не дожил до этого прекрасного мгновения. Может, уберешь пушку от моего честного лица?

— Что с тротилом? — гнусная сволочь даже не шелохнулась.

— Знаешь, мне чуточку неуютно, когда ось твоего ствола пересекает мой череп. Сохранность тротила поможет развести их в нашей системе координат?

— Без сомнений.

— Ну, тогда давай спустимся вниз и поговорим, как старые добрые друзья.

Ткач осклабился, медленно убирая пистолет.

— Не поскользнись.

Предупреждение было не лишним. Нижние ступени лестницы и впрямь оказались весьма скользкими, на земле под ними еще не успела высохнуть кровь, оттеняющая светлые пятна рассыпанных вокруг зубов.

— Где пропадал? — ехидно поинтересовался Сиплый. — Мы волновались.

— Но не скучали, как вижу, — я кивнул на валяющийся между грядками труп в черном.

— Ага, — согласился Балаган и приподнял за шкибот второго мертвеца с кровавым фаршем на месте физиономии.

Желудок неожиданно скрутило спазмом, и я совсем некстати блеванул.

— Черт! — воскликнул Сиплый. — Кол, что произошло с твоими стальными яйцами?

— Отголоски сотрясения.

— Ладно, хватит болтовни, — Ткач закончил возиться с ремнем, прикручивая крышку лаза к лестнице, и спустился. — Покажи взрывчатку.

Едва я успел скинуть рюкзак, как меня опять вывернуло.

— Достоверно показывает, — хмыкнул Гейгер.

— На месте, — убедился капитан и вручил шашки вместе с рюкзаком технику. — Забери все причиндалы к ней, остальное разделите, если кому надо.

— А что с Рябой? — поинтересовался, наконец, пулеметчик. — Как он погиб?

— Лучше, чем многие, — я утерся и глотнул из фляги. — Угодил в капкан. Прикрывал меня, сколько мог, потом подорвался.

— В капкан? — переспросил Ткач.

— Да, медвежий. Тут полно этого добра расставлено. И на выходе целая куча. Там засада была.

— Знаю. Поспрашивали.

— Еще что-нибудь выяснить удалось?

— Немного. Уж больно скрытный. Мямлил что-то про хранителей, про скверну.

— Присоединяться не предлагал?

— А ты откуда знаешь? — усмехнулся Ткач. — Вербовщики херовы.

— Зря скалишься. Они могут быть крайне убедительными.

— Тебе виднее. Одно точно — прежней дорогой возвращаться нельзя. Этого сучья тут, как я понял, маловато, чтоб в лобовую да при свете с нами сшибиться. А вот хуйню какую подстроить — запросто. Места лучше, чем тоннели, для такого дела не сыскать. Поверху пойдем.

— Тогда нужно идти сейчас, пока чисто. Ряба их задержал, но вряд ли они отвяжутся. В чем, в чем, а в упорстве им не откажешь.

— Согласен. Выдвигаемся.

Глава 19

Теперь нас пятеро. Нет. Теперь их четверо. Два трупа за три дня. Но, похоже, это мало кого волнует. Странно. Мне казалось, что Балаган и Ряба были дружны. Впрочем, как и Гейгер с Веслом. Хотя снайпера я не успел узнать. Но пулеметчик с сапером точно корешились — не разлей вода. И тут вдруг всего один вопрос: «Как он погиб?» С каких пор моего слова стало достаточно? С каких пор заявления прибившегося три дня назад мутанта с не самыми добрыми намерениями сделались истиной, не требующей доказательств? А где же «Врешь, гнида!!!»? Где «Вернемся за ним!!!»? И чтоб рубаху на груди — раз! И чтоб огонь в глазах! Наверное, я чего-то не понимаю в дружбе. Да и откуда? Хм, не припомню, кто мог бы всерьез назваться моим другом. Приятели, собутыльники, подельники, знакомые… Но я видел чужую дружбу. Нередко она оканчивалась смертью одного из закадычных. По пьяни, из-за глупого пустячного спора, а чаще всего — из-за денег. А уж сколько раз я слышал сопливые душеизлияния про предательство, про то, как тяжко разочаровываться в дорогом, шедшем с тобой плечом к плечу человеке, оказавшемся на деле лживой блядью. Все кабаки от Владимира до Кургана полны этого дерьма. Валет говорил: «Лучший способ не разочароваться — не очаровываться». Черт, я скучаю по ублюдку. Кто бы мог подумать? У него тоже не было друзей. Может, потому и протянул так долго…

— Привал, — скомандовал Ткач, когда наш маленький «сплоченный» отряд около полудня вышел к речушке. — Гейгер, проверь воду. Сиплый, займись костром. Балаган, поставь там пару хлопушек, метрах в пятидесяти, и будь на стреме. Кол, подойди, разговор есть, — капитан развернул карту, вверху которой значилось — «Москва и Московская область». — Ты рассказывал про городок недалеко от завода. Смотри, — ткнул он пальцем в крохотную схемку с надписью «Черноголовка». — Похож?

— Ну спросил. Я по нему, знаешь, все больше бегом да на карачках. Воспарить как-то не довелось.

— Но примерный-то план в голове остался?

— Пруд там был, — указал я на синюю точку. — Овраг помню. А в остальном… Коробки типовые, деляны с домишками на окраине — как везде.

— Да, — цокнул языком Ткач, — негусто ориентиров. Но хоть что-то. При таком раскладе мы сейчас, стало быть, где-то тут, — обрисовал он пальцем участок вдоль реки Воря, протяженностью километров десять. — Та просека, что утром перемахнули, — Московское Малое кольцо. Впереди ближнее Подмосковье. И его хрен обогнешь. Двинем на юго-запад, мимо Фрязино. А там уж по обстановке.

— Вода годная, — отрапортовал, разобравшись с замерами, Гейгер. — В пределах нормы.

— Отлично, — капитан сложил карту. — Собери все емкости и наполни. Сиплый, как организуешь костер, займись жратвой. Каши пшенной свари. Заебла сухомятка.

— Не извольте беспокоиться, — с энтузиазмом отозвался медик. — Шеф Сиплый все организует в лучшем виде. — После чего еле слышно добавил: — И чайком напоит, и поебаться завернет.

— Не боишься, что погоня за нами? — кивнул я в сторону колдующего над хворостом медика.

— Скольких ты там ухайдакал, на заводе и в городке? — спросил Ткач, будто знал, но подзабыл.

— Ну… семерых.

— И мы двоих, да еще и Ряба подсобил. При таком соотношении потерь кто кого должен бояться?

— Хм. Ладно, пойду проверю, есть ли рыба в этой речушке.

Я взял лопатку, снасти и отправился добывать еду. Но сначала червей. Впрочем, и черви — еда. Сам не пробовал, но, говорят, они очень питательны. Особенно свежие. Должно быть, ощущения в желудке весьма необычны, когда эти бескостные твари шевелятся, растворяясь заживо. А шевелиться тут есть чему. Местные червяки оказались настоящими исполинами. Я выкопал трех и решил, что больше не потребуется.

— Дьявол! — занимавшийся разведением костра Сиплый заметил, как я насаживаю извивающуюся бестию, и решил полюбопытствовать: — На гадюку ловишь?

— Нет. Крючок ядом смазываю. А ловить буду на яйца. Сом на них хорошо берет.

— Какие еще яйца?

— Вот эти, — мой кинжал неожиданно для медика очутился возле его промежности.

— Бля! — Сиплый отпрыгнул и, споткнувшись, приземлился на пятую точку. — Урод! — поднялся он, не на шутку возмущенный. — Чуть не резанул!

— Велика потеря.

— Да. У меня на них еще планы имеются.

— Какие планы, Сиплый? Ты же бесплоден.

— Что за ересь?

— Так ведь тебя, сколько ни еби, ты все равно не родишь.

Шутка нашла отклик в форме сдержанного ржания боевых товарищей. Даже капитан позволил себе ухмыльнуться кривее обычного. А самое главное — Сиплого удалось нейтрализовать еще до стадии генерации непрошеных советов. Он молча сплюнул и вернулся к разведению костра.

По правде говоря, рыбак из меня никудышный. Снастями, что всегда с собой таскаю, раза три-четыре всего и пользовался. Да и то без особого успеха. Но здесь, на речке Воря, клев был — грех жаловаться. Первая рыба неизвестной мне породы, но вполне достойного размера, заглотила наживку так, что крючок пришлось выдирать вместе с кишками. Их и закинул во второй раз. А чего добру пропадать? Минуты через две поплавок скрылся под водой.

Воодушевленный моим примером, к рыбалке присоединился Балаган, оставив пост Ткачу. Сразу видно — парень деревенский. И удочку смастерил в два счета, и червя нацепил, как заправский экзекутор.

За полчаса мы натаскали семь рыбех, а потом — как отрезало.

— На глубину ушла, — поделился рыбацкой мудростью Балаган. — Теперь часа через три поклевку ждать, не раньше.

Ввиду наличия примерно трех килограммов относительно чистой рыбы было принято единогласное решение сварганить уху, а пшено оставить до лучших — что вряд ли — времен, как продукт не скоропортящийся.

— Ну вот, — ощерился Гейгер золотыми коронками, — а вы говорили: «Куда столько лука, куда столько?»

— Да, — довольно вздохнул Сиплый, — хорошо горяченького. Хлеба только не хватает и укропа с петрушкой, а еще картошки не помешало бы, ну и морковь целиковую, для аромата.

— А на грудь не поссать, чтобы морем пахло? — любезно предложил заведовавший приготовлением Балаган.

— Вообще, — причмокнул Гейгер, — настоящая уха никаких добавок окромя репчатого лука и соли с зеленью не предполагает. Картошка-моркошка — это все от лукавого. А рыба в нее — в настоящую уху — идет не всякая, а только судак, карась или окунь.

— Ну конечно, — скептически усмехнулся медик. — Нет ухи лучше, чем из ерша. Судаки твои с карасями тиной воняют — жрать не станешь. А окунь — вообще не рыба, кости сплошные.

— Да будет тебе известно, — Гейгер назидательно поднял к небу указующий перст, — чтобы отбить запах тины, достаточно в уху сто грамм водки плеснуть, прямо в котелок. Она еще и вкус рыбный усиливает. Невежда.

— А наша-то уха из кого? — поинтересовался я ради любопытства.

— Да хер его знает, — пожал плечами Балаган. — Но есть можно.

После обеда капитан дал тридцать минут на помывку, и к началу второго часа мы, сытые и освеженные, возобновили движение.

— Слушай, Ткач, — поравнялся я с капитаном, — у тебя семья есть?

— А что? — скосился он недоверчиво.

— Да так, интересно, как там у вас, у лацев, жизнь устроена. Вот ты, к примеру, уже четвертый десяток разменял, не отморозок вроде, не дурак, и здоровьем вышел, и морда солидная. Неужели в мирной жизни места не нашлось для такого?

— Я, наверное, должен быть польщен?

— Само собой.

Капитан усмехнулся и достал папиросу.

— Куришь? — протянул он мне потертый серебряный портсигар.

— Табак? Нет, благодарю.

Ткач чиркнул зажигалкой и затянулся.

— Ну, и кем же, по-твоему, я мог бы стать в мирной жизни?

— Да хоть кем. Мало ли куда силы приложить можно? Хочешь — в поле паши, хочешь — в торговлю подайся, а если ни хера делать не желаешь — вон, в эсбэшники муромские иди, тебя там с руками оторвут, сразу лычки получишь лейтенантские и взвод распиздяев в придачу. Плохо ли?

— Нет, не плохо.

— А что ж тогда? И вот Гейгер, кстати, тоже. Слышь, Гейгер, ты чего в наемниках ходишь, с твоими-то золотыми руками?

— Путешествовать люблю. Да и семью заводить поздно.

— Ну, тяга к путешествиям — уважительная причина. А ты, Балаган? Как ты угодил в эту гоп-компанию? По роже ж вижу — парень деревенский. Тебе землю пахать надо, а не хренью всякой заниматься. Кто людей кормить будет?

— Так ведь я и пахал, — насупился пулеметчик, переложив «ПКМ» на другое плечо.

— Пока пахалку не отобрали, — хихикнул Сиплый.

— Ну да, отобрали. И скотину отобрали, и землю. Хер какой-то из городских решил «хозяйства укрупнить». Так, мол, и надои выше, и рожь колосистее. Ага. На вторую зиму после этого в селе половина стада передохла. Потом жук одолел, картошки двух третей от прежнего урожая недосчитались, и тем же летом — будто мало нам напастей — засуха случилась, рожь погорела вся, считай. Зерна даже на посев не собрали. Денег нету. Город руки умыл, мол, сами думайте, что да как. Ту зиму худо-бедно пережили. Подъели все, в подполах хоть метлой мети — чисто. А семья большая была — отец, мать, бабка и нас шестеро. Я старший. Весну и лето голодали. Бабка померла осенью. Зимой — две сестренки малых. Отец приболел, сильно приболел, сначала ноги отнялись, потом и… В общем, не захотел я вслед за ними сгинуть. Взял «ижак» отцовский и ушел. В городе прибился к торговцам одним. Месяца три с ними ездил, охраной, вроде как, и грузчиком, за еду работал. А потом как-то раз по чистой случайности пересекся с нужными людьми, слово за слово, так на Ткача и вышел.

— Я, когда узнал, что этому бугаю семнадцать лет, хотел его к мамке пинками выпроводить, — усмехнулся капитан. — Но — зараза — настырный, прицепился, как банный лист к жопе.

— Угу, — припомнилось мне, — знакомая песня. Только после слов «в общем» должен идти куплет про благородных разбойников, ну или просто разбойников и отсутствие выбора.

— Рейдеры? — поморщился Балаган. — Нет, с этой мразотой мне не по пути.

— А сам-то что? — кивнул на меня Ткач.

— Что «что»?

— Почему земледелием не занимаешься?

— Ах, это. Так ведь не растет в Арзамасе ни хера, кроме мутантов богомерзких. А их кому продашь?

— Хм, не скажи. За твою голову в Муроме неплохие деньги обещают.

— Это исключение. Обычно все хотят головы лацев. Процент заказов на моих соплеменников незначителен.

— Почему?

— Арзамас редко прибегает к услугам посредников в решении внутренних проблем.

— Большая дружная семья?

— Точно.

— А почему никто не спрашивает, как я стал наемником? — подал голос Сиплый.

— Дружище, я отлично помню твою историю. Ты — наркоман и безответственный тип. А меня интересуют повороты судьбы потенциально успешных людей.

— Я не наркоман. Я…

— …естествоиспытатель головного мозга, нейропилот.

— Вот именно. И не надо тут наговаривать. Будто сам без греха. Когда-нибудь я напишу книгу — энциклопедию наркотических средств, где изложу все накопленные за годы неустанной практики познания, от химического состава до субъективных ощущений в разных стадиях. А мне есть что рассказать. О, это станет величайшим трудом о путешествиях в царство Морфея. Сам Томас де Квинси еще будет греметь костями на дне могилы от зависти, когда я закончу.

— Куда? Кто? — я надеялся получить некоторые разъяснения к услышанной ахинее, но Сиплый ушел в себя, видимо занятый раздумьями о будущем шедевре. — Он уже что-то принял? — обратился я к капитану.

— Не обращай внимания. Целый год бредит про эту книгу и называет странные имена. Еще ни строчки не написал.

— Жаль. Вышло бы неплохое настольное чтиво для притонов. Слышь, Сиплый, а ты не думал наркокартелям предложить свои услуги по сочинению рекламных буклетов? Уверен, это их заинтересует. Или хотя бы подписи к плакатам, ты ведь и малюешь сносно. Например, лежит на кушетке красивая баба в прозрачном пеньюаре, откинулась, рядом столик изящный, там шприц, скляночки блестят, а под картинкой витиеватым шрифтом подпись, что-нибудь типа: «Морфий от Золотого Полумесяца сохранит вашу молодость». А для публики попроще сгодится крепкий парень с открытым лицом и косячком в зубах — «Гашиш от Каганата. Забей на проблемы».

— До чего ж ты приземленный, Кол, — вздохнул медик. — Я мыслю куда более масштабными категориями. Моя книга — это ведь не какая-то беллетристика, это симбиоз серьезной медицины и высокой литературы. Ты, между прочим, тоже мог бы внести лепту в развитие русской словесности, не будь таким косным. Например, сварганить иллюстрированный справочник «1001 способ сделать человеку больно, или Искусство делового общения». Кстати, а почему именно охотник за головами? Довольно неблагодарная профессия. Не проще ли было податься в одну из банд? А, Кол? Признайся, ты ведь не ради денег занимаешься этим. Тебе сам процесс нравится, кайф ловишь от чужих страданий — зависимость похлеще, чем у героинщика.

— Серьезно? — заинтересовался гипотезой Сиплого Балаган. — Ты садист?

— Дружище, старайся избегать слов, в значении которых не уверен.

— Ну правда, — не унимался пулеметчик, — на что это похоже? Какие ощущения?

— Хочешь знать, встает ли у меня, когда тесак пластует мясо по живому, под изумленным взором его владельца? Или когда раскаленная спица проникает в глазное яблоко и стекловидное вещество внутри закипает? Когда молоток дробит колени, и те становятся вязкой кашей, известь, шипя, разъедает выпущенный ливер, а собственные пальцы теребят оголенный нерв, заставляя привязанного к стулу бедолагу отплясывать гопака? Про это ты хочешь услышать?

Кадык Балагана совершил возвратно-поступательное движение.

— Так вот, — продолжил я, — встает у меня совсем на другое. А вышеописанные манипуляции доставляют лишь легкое удовольствие. Как, например, плотнику доставляет удовольствие хорошо подогнанный тес, а каменщику — ровная кладка.

— Да-да, — усмехнулся медик, — пой, пташечка, пой.

— А от тебя, Сиплый, мне подобные заявления вообще дико слышать. Ты ж хирург.

— И что?

— Как ты стал хирургом? Ну, вот объясни мне — какие такие обстоятельства заставили тебя взять в руки скальпель и часами копаться в человечьем ливере? Или ты с детства об этом мечтал? Зверюшек, наверное, потрошил, а потом зашивал. Да? Тебе ведь нравится твоя работа? Любишь запустить ладошки в теплое брюхо, ноги-руки попилить, в раневых канальцах поковыряться? Нет, я не виню. Слышал, есть врачи, на заднем проходе специализирующиеся. Вот те действительно ебнутые. А ты еще ничего.

— То есть вы двое — практически коллеги, — подытожил Ткач.

— В той же степени, в какой акушера можно назвать коллегой могильщика, — уточнил Сиплый.

А сучий потрох умом еще крепок, за словом в карман не полезет. Нравится он мне. Что ни говори, а нравится. И хоть лес болтовни не любит, потрепались мы изрядно. Заодно и сон отогнали. Больше суток на ногах — это тебе не хуем по печи стучать. Но ближе к вечеру наша высокоинтеллектуальная беседа вынужденно прервалась.

Доселе девственный лес все чаще стал подкидывать на нашем пути следы погибшей цивилизации: заросшие руины, превратившиеся в металлическую труху автомобили, столбы линий электропередачи, упавшие, почти неотличимые теперь от окружающего валежника. И чем дальше, тем явственнее становились эти следы.

На закате мы вышли к остаткам асфальтового полотна, вдоль которого лесу уже стало тесновато от скопления всевозможных построек в разной степени сохранности. По большей части это были одно-двухэтажные здания, изредка перемежающиеся более основательными трехэтажками красного кирпича, щеголявшими узорной кладкой и кованым декором. Вокруг разрослись яблони, сливы и прочая садово-огородная хрень. Обочины были усеяны техникой, принадлежавшей явно не жителям близлежащих домов. Никогда не видел ее в таком количестве. Особенно бросались в глаза громадные фуры, прицепленные к не менее внушительным тягачам. Несколько этих монстров лежали на боку, раздавив многотонными тушами тщедушные легковушки. Фасад одного из богато украшенных особнячков обвалился, слившись воедино с протаранившим его пятиосным чудовищем. Давно не испытывал ничего похожего — будто мальчонка-несмышленыш в гараже, полном диковинных игрушек. Очень захотелось облазить кабину, но счетчик в руках Гейгера своим треском недвусмысленно намекал, что лучше от этой идеи воздержаться.