От ворот меж тем увели «загнанных коней», и нацистский массовик-затейник приготовился объявить об очередных издевательствах. Ну, я, по крайней мере, ничего другого от немцев уже не ожидал. А вот наличие снабженного оптическим прибором наблюдателя в лесу внесло серьезные коррективы в мои ближайшие планы. Конечно, я не мог знать, мои ли друзья там скрываются, как и планы неизвестных, но решение убраться подальше от лагерных пулеметов показалось мне правильным. Аккуратно толкнув в бок Семена, я прошептал:

— Давай за мной! И Михаила позови…

И мы целеустремленно, хоть и медленно, двинулись сквозь толпу.

— Внимание! Всем внимание! — вновь заголосил «гражданский». — Теперь настал очеред не выносливых, а сильных и смелых!

Продолжая пробираться сквозь толпу, я попытался понять, какую еще пакость придумали эти отморозки. «Погонщик» о чем-то негромко переговаривался с фельдфебелем, а стоявшие рядом два солдата весело гоготали.

— Вы все — солдаты, бойцы, как и мы! И мы, понимая всю вашу грусть, хотим предоставить вам возможность проявить себя!

«Что-то он заговаривается, похоже… О какой грусти он говорит, немчура проклятая?»

«Глашатай» же продолжал:

— Мы предлагаем вам встретиться в поединке с носителем настоящего тевтонского духа, гефрайтером Шлоссом! — в этот момент урод настолько стал похож на какого-нибудь Якубовича, что мне захотелось сплюнуть. — Победивший Шлосса в честном бою будет отпущен на свободу!

«Ну это вряд ли… Или… Или же правила поединка таковы, что выиграть практически невозможно…» — я решил, что точно не полезу драться — есть дела и поважнее.

— Выстоявший в бою, но проигравший получит дополнительную еду!

Как это ни странно, желающих, забывших про стоимость сыра в мышеловке, нашлось довольно много. Человек пять, в основном — рослые, крепкие ребята.

«Ну вы бы хоть правила узнали и на противника одним глазком взглянули!» — от досады я чуть не плюнул.

«Непобедимым героем вермахта» оказался тот самый гефрайтер, что сидел за «максимом». Уступив свое место другому немцу, Шлосс скрылся в караулке, откуда и вышел спустя пару минут. Под два метра ростом, с бычьей шеей и покатыми плечами, немец весил килограммов сто двадцать. Белая майка не скрывала весьма внушительных мышц. Голову бойца украшала каска, а в руках он держал солидную дубинку, усаженную гвоздями.

Первый из «наших» поединщиков уже вышел вперед, но, оценив стать противника и, главное, его вооруженность, попытался повернуть назад. Я заметил, как фельдфебель взмахнул рукой. Грохнул винтовочный выстрел на одной из вышек, и пленный боец рухнул на землю!

— Вы знаете, что так карают за трусость в любой армии мира! — возопил «глашатай».

Пленные же, осознав наконец, что обратный билет в этой игре не предусмотрен, нерешительно затоптались на месте.

— Komm zu mir! [Подойди ко мне! (нем.)] — Шлосс ткнул пальцем в одного из бойцов.

Тот затравленно оглянулся на толпу, глубоко вздохнул… и с яростно-испуганным криком бросился на немца.

Гефрайтор легко уклонился от атаки и сильно врезал «нашему» дубинкой по ягодицам.

«Сильный удар в область таза… Да еще гвозди…» — как я и предполагал, «наш» на ногах устоять не смог и, вскрикнув, кубарем покатился по земле. Через несколько мгновений он попытался встать, но осел — ноги его не держали. Шлосс приблизился к нему, поигрывая своей «булавой». Внимательно посмотрел… И обрушил сильнейший удар на голову поверженного противника!

«Тварь! — пронеслось в моей голове. — Ведь ясно же, что наш не боец! Добивать-то зачем?!»

— Und ist das alles was sie tun k?nnen? [И это все, на что они способны? (нем.)] — довольно улыбаясь, спросил мясник у начальника лагеря.

Ответ я не расслышал, поскольку мое внимание привлек столб пыли на дороге. «Вторая «колесница» возвращается? Нет. Слишком быстро для телеги, запряженной людьми… Скорее всего — машина». Единственное, что я уловил, что говорили что-то про «недочеловеков».

«Тевтон-разрушитель» тем временем предложил напасть на него сразу троим. Пленные, получив численное превосходство, приободрились и начали окружать его. Я краем глаза следил за поединком и прикидывал, что делать дальше.

«Наши» бросились на немца, правда, вразнобой и не очень умело. Бойца, бросившегося в ему в ноги, Шлосс встретил ударом колена в лицо и одновременно отмахнул дубинкой по лицу другому. Не сказать, что он продемонстрировал высокое мастерство, но большой опыт уличных боев чувствовался. — Явно парень был на хорошем счету в «штурмовых отрядах». Третий нападавший обхватил немца сзади за талию и попытался оторвать его от земли. Хитрый взмах дубинкой за спину — и гвозди впиваются пленному куда-то в район поясницы.

«Гвоздь в почке — это кирдык!» — констатировал я про себя.

Шлосс между тем добил бойца, которого перед этим ошеломил ударом колена, и замер в горделивой позе под приветственные клики немцев и «хиви».

Постояв немного, «варвар-гладиатор» разразился речью, наполненной презрением к «трусливым свинособакам», боящимся выйти на честный бой.

«Ага, честный. Держи карман шире! Хоть бы палку какую дали… — думал я, разглядывая ефрейтора. — Да и светиться мне, ну совершенно не с руки…»

Похоже, что больше желающих выходить на бой не было, и немцы собрались на экспресс-совещание, которое вскоре прервалось выкриком часового с вышки.

Начальник охраны встрепенулся и зашагал к воротам, сделав своим подчиненным знак получше караулить нас.

В клубах желто-серой пыли ко входу в лагерь подъехала какая-то машина. Что за машина и кто в ней находился, я не видел — мешали пыль и спины стоявших вокруг. Фельдфебель замер на проходе, прикрыв рот и нос носовым платком. Судя по его позе — к нам пожаловал кто-то важный…

Наконец мини-самум прекратился, и из машины, оказавшейся «передком Круппа» (я разглядел характерную «морду») вылезли несколько человек и направились к начальнику лагеря. В этот момент Миша-танкист сместился в сторону и своей широкой спиной перекрыл мне весь обзор. Чертыхнувшись про себя, я ввинтился в толпу, стараясь пробраться вперед.

«Мать моя, женщина!» — с трудом протиснувшись между людьми, я обомлел! Перед фельдфебелем, щеголяя новенькой эсэсовской формой, со скучающим выражением на чисто выбритом лице стоял Тотен! Рядом с ним возвышался командир!

«Вот это номер!» — от радости сердце забилось сильнее, а губы сами собой расплылись в идиотской ухмылке. — Но неужели они просто заберут меня отсюда? — восторг сменился осознанием некоторой нелогичности ситуации. — Конечно, наглости и фантазии у мужиков хватит, но как насчет расчета?»

Тотен меж тем что-то сказал фельдфебелю, отчего тот вытянулся «во фрунт». До ворот было метров двадцать, и выражения лиц я видел плохо. Потом начальник лагерной охраны «отмерз» и сделал приглашающий жест. Алик благосклонно кивнул и направился к воротам. Фермер же, выполнив классический поворот «кругом», пошел к машине, за рулем которой я разглядел Бродягу. Заместителя командира я поначалу даже не узнал. По невероятной прихоти сознания в голове всплыла фраза из старой комедии: «Зачем Володька сбрил усы?»

…Когда мой друг вошел на территорию лагеря, я разглядел у него в петлице знаки различия унтер-штурмфюрера. Неудивительно, что «наш» фельдфебель-тыловик так тянется пред ним, несмотря на то что лет на пятнадцать старше и начальник отдельного лагпункта. Несколько ранее по команде «старого служаки» один из «хиви» приволок из караулки лавку и поставил ее в тени под небольшим навесом. Тотен, подойдя, брезгливо осмотрел ее, стянул с руки перчатку и, смахнув с сиденья пыль, аккуратно сел.

Все это время я пытался поймать взгляд Алика, и наконец мне это удалось! Нас разделяло метров десять, не больше, и я ясно рассмотрел, что друг мне подмигнул.

Взгляд со стороны. Тотен

Здоровенный, с голубя размером, комар пытался укусить меня в шею! Я отбивался от него прикладом винтовки, но все время промахивался… Наконец он с налету ударил меня своими лапами в грудь, я покачнулся, взмахнул руками… и проснулся. Док тряс меня за плечо, а откуда-то доносилось заунывное гудение, так похожее на вой гигантского комара.

— Давай вставай! — Серега был непреклонен. — В лагере, похоже, побудка. Будем в четыре глаза Тоху высматривать.

Я бросил взгляд на часы. «Да уж — только четыре часа поспать удалось…» — и полез из спальника.

С нашей позиции мы видели только спины заключенных, выстроившихся в колонны и, сколько ни всматривались, обнаружить Антона нам не удалось.

Правда, спустя минут десять в наушнике раздался взволнованный голос Люка:

— Парни, есть контакт! Здесь он!

Точной позиции Сани я не знал, но предполагал, что он спрятался где-то с противоположной стороны лагеря.

Теперь, когда цель обнаружена, осталось ждать недолго. В принципе мы могли «бомбануть» лагерь еще ночью, но Фермер, взвесив все «за» и «против», решил не рисковать понапрасну — тревога в этом районе нам была совершенно ни к чему.

Будто в подтверждение, снова ожила рация:

— Здесь Фермер. Мы со «старым» будем у вас через двадцать минут. Люк — на месте.

…Двести метров — именно таково было расстояние, отделявшее место, где мы сидели, от лагерного забора.

На совете решили не штурмовать лагерь, а поступить хитрее — выцыганить Антона, переодевшись в немцев. Сам командир объяснил нам: «Конечно, завалить этих дятлов на вышках — проблема небольшая, но что мы будем делать, если кто-нибудь засадит из пулемета по толпе? А с этими говностволами и одним глушаком шансы на это слишком велики!»

И сейчас мы тщательно прихорашивались, подгоняя эсэсовские шмотки, в больших количествах захваченные нами в Налибоках. Мне как единственному, сносно говорящему по-немецки, выпала роль «фронтмена», а кому больше всех говорить, как не старшему по званию? Фермеру досталась роль звероподобного эсэсовского унтера, а Бродяге — пожилого водителя. Правда, для этого потребовалось привести его внешность в соответствие с немецкими уставами. После почти десятиминутной матерной перепалки командир все-таки убедил его в необходимости сбрить усы. Попутно объяснив, что именно из-за них опытный чекист и спалился в свое время у «почтового ящика». Немецкий офицер, возглавлявший группу полицаев, просто не мог проехать мимо такого вопиющего нарушения устава. И остановил подозрительного военнослужащего. Что вылилось, как вы помните, в большую перестрелку с кучей трупов.

Мы были уже почти готовы к выходу, когда до нас снова донеслись завывания сирены, а Люк доложил, что в лагере намечается какое-то массовое мероприятие.

— Мы наблюдать, а ты — в машине посиди, чтоб форму не мять! — тоном, не допускающим возражений, приказал мне командир и вместе с Бродягой скрылся в подлеске.

С полчаса мы с Доком маялись в неизвестности, причем я раз пять повторил про себя и раз десять — вслух, свою «арию варяжского гостя». Так смешливый Док обозвал заготовленную мною речь. Наконец знакомый голос в наушнике рявкнул:

— Люк, отставших берете вы! Только тихо! Тотен — заводи!

Спустя три минуты из кустов выскочили оба Саши:

— Тотен — гарнитуру сними и на заднее сиденье марш. Док — туда же.

Мое место за рулем занял Бродяга, а командир, севший с ним рядом, рассказал нам, пока наша машина выезжала из леса, про «гонки колесниц», устроенные немцами.

Пока я соображал, не шутка ли это, Док емко и очень непечатно выразил свое отношение к происходящему.

— Я с тобой, Серега, полностью согласен, но нам это сейчас на руку. Налицо — нарушение устава, и появление офицера, тем более — эсэсовского, их заступорит, — ответил Фермер.

— Мы с Сашей прикинули, — вступил в разговор Бродяга, — нам кровь из носу — на дистанцию ближнего боя надо подобраться. А на машине да в форме мы всяко ближе подойдем, чем по кустам красться будем.

— Док, ты с Ваней в страхующей группе останешься. Все, что заметишь — немедленно нам передавайте. Ты — наблюдатель, Казачина на пульте управления фугасами.

— Так вы и дорогу минировать собрались? — удивился Док.

— А как же! Первое дело на случай всяких неожиданностей. Алик, — обратился он уже ко мне, — с тобой мы со «старым» пойдем, так что в темпе прикинь, что нам с ним говорить.

Я наморщил лоб.

— А ничего!

— Как так? — удивился Фермер.

— А сам прикинь. Субординация у них посерьезней нашей, и, пока говорит старший по званию, вам — рот на замке держать надо. А там — не до разговоров уже будет. Максимум — матерись под нос: Sheisse или там Arschloch говори…

— Яволь, херр официр! — гаркнул командир.

— Вот-вот, с твоими навыками ты на этой фразе и спалишься, — акцент у Александра и вправду был чудовищный.

— Не понял?!

— Ну, не считая жуткого акцента, есть такой момент — эсэсовцы друг друга так в начале войны не называли. Либо по званию, либо — «камрад» говорили. Причем на «ты», — блеснул я своей эрудицией.

— Что, и генералам тоже? — изумился Саша.

— Ага. Как в анекдоте: «Товарищ генерал, к тебе жена приехала…»

Все в машине жизнерадостно заржали, я же продолжил:

— Так что либо правильно говори: «Jawohl! Unter-sturmfurher!», либо помалкивай в тряпочку и немцев по кадыкам, по кадыкам!

Саша улыбнулся, но тут же предостерегающе поднял руку, прислушиваясь к рации.

— Так, Люк с ребятами взял «гонщиков». Теперь у нас есть свежий «язык». Саня, — это он Бродяге, — тормози! Дальше пешком пробежимся. Док, Ваня тебя метрах в ста отсюда ждет, на опушке. Разбежались!

…Пленные, рахитичного вида рядовой и прыщавый, с неприятным, наглым лицом, гефрайтер, оказались настолько ошеломлены попаданием в плен, что, по словам Люка, «сразу до жопы раскололись». И только недостаточное знание нашим разведчиком языка помешало допросить их еще до нашего прихода.

Когда я спросил наглеца-гефрайтера о планах лагерного начальства на ближайшее будущее, то сначала не понял, о чем идет речь. Нет, слово «Gladiator» я понял отлично, но суть ответа ускользала от меня. Хорошо, что «язык» пустился в пространные объяснения, что идея этих «Олимпийских игр» принадлежит начальнику лагеря, обер-фельдфебелю Бергхофу, который раньше работал учителем истории в гимназии. Это дало мне время прийти в себя и перевести ребятам несколько причесанную версию происходящего. Но все равно, судя по лицам друзей, немцев ничего хорошего в ближайшем будущем не ждало.

По знаку командира Люк и Кудряшов вырубили обоих пленных, и Саша повернулся к освобожденным нашим бойцам, которые, вымотавшись в гонке и вдобавок ошеломленные неожиданным освобождением, лежали в тени большого куста, непонимающе переводя взгляды с одного участника дискуссии на другого.

— Так, бойцы, для вас сейчас есть два варианта: первый — помочь нам, второй — полежать связанными в тенечке часок-другой.

— Товарищ… командир, — видно было, что эсэсовская форма смущает говорившего, — а почему связанными?

— Во избежание! — веско ответил Фермер.

Бойцы решили не уточнять, а просто поднялись с земли:

— Мы готовы помочь, товарищ командир, — насколько мог бодро, отрапортовал тот боец. Судя по характерному произношению гласных, парень был нижегородцем.

— Как фамилия, боец? — поинтересовался Александр.

— Красноармеец Шенев, товарищ командир.

— Будете за старшего. Придется вам еще разок «лошадьми» побыть, товарищи. Поступаете в распоряжение товарища лейтенанта. — И он показал рукой на Люка, как раз в этот момент прикручивавшего глушитель к маузеровской снайперке. — Дед Никто — с Люком, остальные — ко мне!

…Док по рации подтвердил, показания «языка», сообщив, что в лагере началась «еще какая-то мутота с хренотой».

Чтобы избежать мелкой дорожной пыли, клубами вылетавшей из-под колес «круппа», мы все повязали на лица платки, отчего стали похожи на банду гангстеров из какого-нибудь боевика, посвященного временам «сухого закона» в Штатах. Но, когда до ворот лагеря оставалось метров сто, Фермер приказал снять платки, а Бродяга сбросил скорость километров до десяти в час.

Когда мы доползли до ворот, там нас уже встречали — слегка обрюзгший и не очень опрятный мужик со знаками различия обер-фельдфебеля стоял у распахнутых створок. Как только «ублюдок» остановился, Фермер стремительно выскочил и, открыв мою дверь, замер по стойке «смирно». Я вальяжно вылез и, остановившись в паре метров от фельдфебеля, вскинул руку в нацистском приветствии:

— Heil Hitler!

Толстячок, совсем уже было поднесший руку к пилотке, вздрогнул и, замешкавшись, отсалютовал мне в ответ.

— Что у вас тут за фестиваль, фельдфебель? — «через губу» поинтересовался я и сплюнул набившуюся в рот пыль.

— Проводим культурно-спортивное мероприятие для заключенных, герр унтерштурмфюрер! — как ни в чем не бывало, ответил он.

— И это в то время, когда Германии не хватает рабочих рук для восстановления этих проклятых русских дорог? — будем надеяться, что выговор у меня достаточно нейтральный.

— На сегодня нарядов на работы не прислали, герр унтерштурмфюрер, вот мы и решили развлечь этих скотов.

Я сделал шаг по направлению к воротам:

— Ну, ваши повозки мы встретили на дороге, а что у вас сейчас происходит?

— Гефрайтер Шлосс решил проверить звериную сущность большевиков… — вычурность речи бывшего учителя начала меня раздражать, мне все труднее становилось понимать, что же он имеет в виду.

— И каковы успехи?

— Он победил четверых, остальные струсили. У русских не хватает духа принять вызов настоящего тевтона… А ведь мы пообещали победителю свободу.

«Ага, и пулю в затылок. А то бы Тоха показал этому Шлоссу, почем гробы в Полесье», — зло подумал я и, как бы невзначай, расстегнул кобуру с «вальтером».

— Надеюсь, вы не против, герр унтерштурмфюрер, поприсутствовать в качестве почетного гостя? — голос фельдфебеля был радушен и заискивающ одновременно.

— Нет, конечно, я не против. Сейчас отдам необходимые распоряжения своим людям и присоединюсь к вам.

Фельдфебель еще раз улыбнулся мне, вытер пухлые губы грязным носовым платком и со скоростью пулемета начал отдавать приказания своим подчиненным.

Я же пошел к машине.

— Какие приказания, командир? — вполголоса спросил я Сашу, открыв дверь в машину и вытаскивая небольшую сумку.

— Мы насчитали двадцать немцев и пяток этих, с белыми повязками… Главная проблема — пулеметы, двоих Люк снимет по команде, этого, что за «максимом», я сам сработаю. Бродяга, на тебе — караулка и вертухаи у ворот. Тотен, на тебе — их командиры. Как, сможешь?

— Я думаю, да, — уверенности в своем голосе я не ощутил, командир, впрочем, тоже.

— Ты не думай, а злость набирай и варианты прорабатывай, — прошипел он.

— А мы же хотели на работы пару десятков отобрать… — начал я, но Саша прервал:

— Хотели, да расхотели… Их вчистую уработать надо. А пленных мы как ложный след используем, понял? И надо бы Тохе знак какой подать, может, подыграет нам изнутри…

Такое сомнение в умственных способностях друга меня огорчило:

— Командир, ну не дурак же он! Меня увидит — и сообразит, что к чему.

— Ну, дай-то бог…

* * *

Когда Тотен в сопровождении фельдфебеля занял «места в партере», примолкший было «глашатай», заорал снова:

— Итак, свиньи, ваша трусость разочаровала господина коменданта. Теперь мы изменим правила игры. Как говорят у вас в России — «кнут и пряник». Одного пряника вам, видимо, недостаточно! С этого момента участник боя будет назначаться. Отказ — расстрел на месте! Нам нужно еще шесть человек!