— Федор, значит, так, — начала Надя, почему-то бросив на него испуганный взгляд. — Я была в гостях у тетки своей. Она на Малинковке живет. И я… ну, я каждый раз, когда у нее бываю, хожу в эту церковь, на горке, у метро «ВДНХ».

— Понял, — как можно мягче произнес Малаев.

— Церковь Тихвинской Божией Матери. И сегодня пошла. Поставила свечи, молитвы заказала.

Немного помолчав, она вдруг так произнесла короткое емкое «у-у-х», будто свечи пришлось ставить с риском для жизни. Глубоко вздохнув, она с заметным усилием продолжила:

— А потом я еще к иконе Всех Святых подошла. И когда на нее посмотрела, услышала тихий звон. Как будто в ушах звенит, знаешь? Но только тише. Совсем тихо… но различимо.

— И что?

— Что? Позвенело немного… а потом сквозь звон этот… совершенно ясно стали слышны слова.

— Слова?! — хрипло переспросил Малаев и закашлялся.

— Сначала несколько фраз на греческом.

— На греческом? А как ты поняла, что это греческий?

— У меня сестра его учила. А потом уже по-русски, но как-то отрывками.

— То есть?

— Ну, пара слов, потом опять просто звон этот.

— А что за слова?

— Сначала точно было слышно «жертвой невинной», потом еще слово «станут». И потом… — Она подняла на Федю полные слез глаза, в уголках которых собрались глубокие морщинки. — Потом «дни земные усопших подле заката». И тут я сразу это почувствовала, что и тогда, в Останкине.

— Ты говорила, что там мертвое и живое в одной сущности, да?

— Да, мертвое и живое сразу. Я это чувство ни с чем не спутаю. Это было там, в церкви.

Легкий озноб прошелся по телу Малаева быстрой волной. «Точно — контакт! Но если она просто рехнулась, я ей этого никогда не прощу!» — мелькнуло в его сознании.

— А в храме народу много было?

— Нет, почти никого.

— Расскажи мне, кого ты там видела.

Надя задумалась, вспоминая:

— Так… старик в пиджаке сером, женщина средних лет, высокая, в цветастой юбке, бабулька какая-то в берете… И мужчина еще был. Лет тридцати пяти, толстый.

— И все?

— Да, все.

— Как ты думаешь, Надюша, от кого-то из них это твое «мертвое и живое» могло исходить?

— Трудно сказать… Я очень испугалась.

— И ты ничего не искала? Энергетику свою не использовала? — вкрадчиво спросил Федя.

— Да нет! Нет! Я просто зашла в церковь!

— И что потом?

— Я… ну, я потом пошла. И тебе сразу позвонила.

«Не пошла, а побежала в панике», — мысленно поправил ее Малаев. Он вынул из бардачка блокнот и старенький «паркер».

— Так, значит «жертвой невинной» было сначала? — Надя кивнула. — Потом «станут», правильно? — спросил он, записывая слова в блокнот. — И «дни усопших», да? — уточнил Федя.

— Дни земные усопших подле заката, — поправила его экстрасенс.

— Жертвой невинной станут дни земные усопших подле заката, — прочитал он. — Ясно, Надь. Похоже, что это и впрямь про исчезновения. Будем думать. Ты успокойся и себя не накручивай. А то ты что-то неважно выглядишь. Ты не болеешь? Давай-ка я тебя к одному знакомому врачу отвезу.

Жалобно глянув на него, она тихо сказала:

— Нет, я нормально себя чувствую, просто испугалась. Я поеду. Очень домой хочу.

— Тогда завтра утром позвоню и отвезу к доктору, идет?

— Спасибо большое. Завтра поедем. А сейчас — домой, — вяло сказала она, попрощалась и вышла из машины.

Следующие полчаса Федя усердно вдумывался в то, что произошло, по-прежнему сидя в машине. Послание, якобы исходящее от стекла, закрывающего икону, он расшифровал быстро. Когда он вспомнил, что души усопшие обретаются на земле сорок дней, все встало на свои места. В его интерпретации фраза теперь звучала так: «Вечером, незадолго до захода солнца, исчезнут сорок человек». Куда больше его беспокоил вопрос, а не причудилось ли все это излишне впечатлительной Надежде. А не галлюцинации ли у нее? «Завтра утром станет ясно. Если сорок человек пропадут сегодня до заката, тогда… А что тогда? Надя могла это «проинтуичить» и облечь в такую мистическую форму. Маловероятно. Она никогда не была прогнозистом, с чего вдруг она предсказывает исчезновения?» — думал он. И еще один момент беспокоил Малаева. Если допустить, что предупреждение исходило от кликуши, то что за странная форма трансляции?

— Всегда разговаривала с людьми лично. Являлась в материальной оболочке. А тут — иллюзион какой-то, — негромко бубнил он себе под нос. — И чего ей эти сорок сдались? Почему о двухстах двенадцати не предупредила? В чем смысл? — продолжал тихо рассуждать Федя. — И есть ли связь между ужасным внешним видом Надьки и ее сегодняшним происшествием? Стресс? Возможно.

Решив во что бы то ни стало отвезти завтра Надю к врачу, он поехал в Штаб. «Пока сам не разберусь — никаких докладов, — решил Малаев. — Если у нее крыша съехала и она галлюцинирует — окажусь в дураках».

Придя домой в десятом часу вечера, он решил позвонить Надежде, чтобы уточнить время встречи на завтра. О ее здоровье он не думал. Мнение доктора было ему необходимо, чтобы понять, связана ли ее болезнь с произошедшим в церкви. Но трубку она не взяла. Спустя десять минут он позвонил снова. Ответили после восьмого гудка.

— Алло, Надя? — произнес Малаев. Первое, что он услышал в ответ, был громкий прерывистый всхлип рыдающего человека. — Алло, Надя? — повторил Федор.

— Ал-л-ло, да, — ответил заикающийся заплаканный женский голос, который не был похож на Надин.

— Добрый вечер, будьте добры Надежду, — сказал Малаев, уже чуя неладное, но не желая верить своей интуиции.

— Наденька у-у-мерла се-годня, — услышал он сквозь рыдания.

И связь прервалась.

ПОВЕСТВОВАНИЕ ПЯТЬДЕСЯТ ВОСЬМОЕ

...

Газета «Moscow Business Review». 3 мая. Рубрика «Событие»

Приказ оставить Останкино

Всего месяц назад ни один вменяемый человек не поверил бы в то, что московский район Останкино станет мертвой безлюдной зоной, контролируемой военными и спецслужбами. Но сейчас это реальность: эвакуация гражданского населения, проведенная в сжатые сроки, заканчивается. И вот каковы ее итоги. Тридцать одна тысяча человек были вывезены из района. Двадцать одна тысяча из них расселены в новостройках в Братееве, Жулебине, Марьине и в Южном Бутове. Четыре тысячи получили временное жилье в подмосковном городе Красноармейске, и шесть тысяч — в новом микрорайоне города Видное. Власти утверждают, что эвакуированные смогут вернуться в свои дома после нормализации обстановки в Останкине. «Правительство Москвы обеспечило все необходимые юридические гарантии сохранности и неприкосновенности жилья эвакуированным гражданам. Люди размещены в квартирах, равных по площади тем, которые они занимали в Останкине. Кроме того, при правительстве Москвы создана специальная комиссия по контролю за соблюдением прав эвакуированных, работу которой лично курирует мэр Москвы», — заявил в интервью нашему изданию префект Северо-Восточного округа Москвы Константин Ратнер.

На данный момент в Останкине ведется интенсивная работа по демонтажу оборудования государственных объектов, которые будут размещены на территории Москвы и Московской области. Самым масштабным из них является Телецентр. «Несмотря на форсмажорные обстоятельства, которые вынудили эвакуировать Телецентр, все федеральные каналы и радиостанции продолжают свое вещание. Их студии размещены на территории корпусов бывшего завода «Арсенал». На данный момент работу полностью прекратили лишь три телеканала, транслировавшие свои передачи на территории ЦФО. Это «Бриз ТВ», телеканал «ТВТ» и «Народный канал». Но и их вещание будет восстановлено в полном объеме в течение двух-трех месяцев. Все ретрансляторы, установленные на Останкинской телебашне, функционируют. Я считаю, что российское радио и телевидение вышли из этой сложной ситуации с минимальными потерями. Это стало возможным благодаря оперативной работе самих телеканалов и действенной своевременной помощи правительства», — комментирует ситуацию Игорь Быков, глава комитета ГДРФ по телевидению и радиовещанию.

Эвакуация района и его жителей проводится силами внутренних войск и МЧС. Инженерные войска начали подготовку к установке заградительного барьера с пятнадцатью блокпостами. Его назначение — предотвращение несанкционированных проникновений в район. Контроль за периметром будет осуществлять 2-я отдельная бригада внутренних войск, а также силы московской милиции и ФСБ. Отчужденную территорию оборудуют системами наблюдения и многоступенчатого контроля. С момента окончания эвакуации и до завершения установки барьера Останкино будет оцеплено патрулями внутренних войск. Пропускная система для сотрудников различных спецслужб начтет работу уже 4 мая. По словам командующего 2-й отдельной бригады внутренних войск генерала Масленникова, «благодаря слаженной работе всех служб эвакуация проходит точно в срок без каких-либо сбоев и осложнений».

В российской прессе неоднократно поднимался вопрос о мерах наказания для тех, кто примет решение остаться в Останкине незаконно, проигнорировав эвакуацию. Такого отчаянного решения можно ждать от жителей района, которые потеряли там своих близких. Вчера министр внутренних дел Валерий Мороз заявил российским и западным журналистам, что такие нарушители режима, не совершившие каких-либо противозаконных действий, будут привлекаться только к административной ответственности. Однако министр добавил, что милиция и подразделения внутренних войск будут активно вести поиск лиц, незаконно находящихся на территории «зоны отчуждения».

Глава РАН Дмитрий Верестаев заявил, что эвакуация населения позволит ученым работать более интенсивно. Западные ученые также будут иметь возможность проводить исследования в Останкине. Верестаев выразил уверенность, что мировое научное сообщество сможет определить природу загадочного явления.

Так как эвакуация гражданских лиц почти закончена, сегодня можно подвести итог трагических потерь среди мирного населения. Триста семьдесят два человека числятся пропавшими без вести. При этом ни один сотрудник правоохранительных органов и спецслужб не пострадал.

Завтра столица окончательно лишится одного из самых красивых и благоустроенных районов своего города. Как долго продлится изоляция, неизвестно. И если еще две недели назад пресса изобиловала прогнозами, то теперь никто не берет на себя смелость предсказать дальнейшее развитие событий.

Вчера в Останкине на стене дома номер 4 по улице Аргуновская появилась огромная надпись: «Мы уходим, чтобы вернуться».

Ольга Сидорова, специальный корреспондент Moscow Business Review.

ПОВЕСТВОВАНИЕ ПЯТЬДЕСЯТ ДЕВЯТОЕ

Кирилл Васютин чувствовал себя электробритвой, подключенной к высоковольтной линии. И хотя сыщик просто сидел на ящике из-под инструментов, каждая его клетка вибрировала от небывалого напряжения. Его с лихвой хватало и на Берроуза. Он старался скрыть свое волнение, но его выдавал лихорадочный румянец, заливающий щеки, обросшие рыжей щетиной. Попытка спасти семью русского Шерлока Холмса так захватила его, что съемка уникального репортажа перестала быть для него задачей номер один. Коля не раз чертовски рисковал, ходил по краю трагических событий, заглядывал в пасть смерти. Но никогда никого не спасал. Вместе с Васютиным он вкусил этот восхитительный наркотик, хроническими потребителями которого являются врачи «скорой помощи», реаниматологи и пожарные. Ничего подобного раньше он не испытывал.

А сейчас до момента истины оставалось совсем немного. Эвакуация закончена, район закрыт. Они находятся в гараже незаконно. И сегодня, после стольких напрасных попыток, просто обязаны добиться своего.

Трое суток назад Берроуз разбудил Васютина, сказав, что нашел ошибку. Канадец был уверен: дело в ориентации пентаграммы в пространстве. Запад, восток, север, юг — куда должна быть направлена пентаграмма своей верхней частью? Этого они не знали. А потому каждую ночь мастерили на полянке новую пентаграмму, развернув ее то на юг, то на восток, то на север. Каждый раз, когда зов пентаграммы оставался без ответа, Васютин терял надежду и вновь усилием воли заставлял себя ее обрести. Снова и снова он шел на ночную поляну и сооружал чернокнижный символ.

Сегодня оставалось проверить последнюю часть света — запад. Три раза Кирилл возвращался в гараж. В четвертый раз он не должен был вернуться. Запад должен был дать ему долгожданный шанс.

— Завтра мы с тобой расстанемся, так что давай прощаться, — сказал Берроуз Кириллу, словно гипнотизируя ситуацию.

— Я уверен, что мы с тобой еще увидимся. Может быть, не скоро, но увидимся, — ответил Кирилл.

— Планетка такая маленькая, на ней трудно потеряться, — улыбнулся Коля.

— Минут через десять пойдем, — взглянул на часы Васютин. И стал в четвертый раз проверять свой комплект для похода в другое измерение. Быстро закончив с ревизией снаряжения, он вновь спросил у канадца, как делал это уже трижды:

— Ты все помнишь?

— Мне проще имя свое забыть, чем план отхода.

— Как все сделаешь — сразу иди сдаваться. Никаких шатаний по району, понял меня?

— Обещаю! Как только заложу — тут же пойду к первому же патрулю и скажу, что слегка опоздал на эвакуацию, — хохотнул Берроуз.

Кирилл с трудом выдавил из себя улыбку. Перед глазами у него мелькнула ужасная картина, как он возвращается в гараж, потеряв последнюю надежду на спасение Оли и Женьки. Он не понимал, как будет жить после этого. Как ни старался Васютин избавиться от этого видения, оно все настойчивее лезло в голову.

— Пора, Коля. Пойдем, — сказал Кирилл. И медленно, с чувством перекрестился. Мысленно прочитав сбивчивую молитву, он хлопнул по плечу канадца, и они двинулись на поляну.

— Сегодня или никогда, — отчетливо произнес Васютин, когда они отработанными движениями начали выкладывать пентаграмму, развернув ее к западу.

— Как ты думаешь, наши зажженные факела хорошо видно? — поинтересовался Коля, когда все, кроме факелов, было готово.

— Лес вокруг густой, так что не очень. Зато сверху… с вертолета, например, великолепно видать.

— Надеюсь, наша ведьма изволит поспешить, — настраивая камеру, произнес Берроуз.

Когда техника была готова и включена, Васютин зажег факела. И вновь принялся молиться. Шли томительные минуты. Кирилла бросало в нервный холодный пот и бил лихорадочный озноб. Кое-как ему удалось сосредоточиться на сверхзадаче — не думать о поражении, веря в то, что совсем скоро он увидит самое настоящее привидение. Берроуз же тем временем снимал разные планы происходящего, делая короткие комментарии.

Спустя тридцать две минуты после того, как зажглись факела, подполковник Васютин еще справлялся с надвигающейся паникой.

— В гараж не пойду, по дороге застрелюсь, — прошептал он спустя тридцать семь минут. Потом была и тридцать восьмая минута, тридцать девятая, сороковая. И сорок первая.

Когда часы показывали 22.52, они стояли вплотную друг к другу, прислонившись к стволу огромной березы. Васютин умолял Создателя о милости. Берроуз смотрел в мониторчик камеры, нервно крутя обрывок шнурка. Оба словно чуяли стойкий аромат поражения.

Глядя в небеса, где его — Кирилл верил! — должны были услышать, Васютин почувствовал, как Берроуз чуть толкнул его плечом. Потом еще раз, но уже сильнее. Наконец сыщик понял, что канадец пытается привлечь его внимание так, чтобы не спугнуть кого-то. Кирилл медленно опустил голову. Обливаясь холодным потом, он внимательно посмотрел на поляну. И…

И ровным счетом ничего не увидел. Коля еле заметным движением руки приблизил изображение на камере. Васютин уже был готов в голос спросить его: «Коля, ну ты чего?» Но в этот момент… Он присмотрелся, щурясь, в темноту. Показалось? Да, показа… или… так-так, минутку…

Тени! Тени изменились. В свете факелов они чуть мерцали, но сейчас Васютин отчетливо увидел, что тень лежит там, где ее не должно быть. Она располагалась в нижней части пентаграммы. На поляне они не одни!

— Back [Сзади (англ.).], — чуть слышно прошептал Коля. И действительно, тень лежала так, словно ее отбрасывало что-то находившееся за их спинами.

Странно, но страха не было. Он уступил место желанию дико прыгать и скакать, обнимаясь с канадцем и выкрикивая «получилось». Так стояли они минуты две, не меньше, пока Васютин не услышал сдавленный шепот:

— Или мы стоим жопой к старой леди, или я не Берроуз.

Кирилл усмехнулся раньше, чем удивился тому, что в этой ситуации ему смешно.

— Ты Берроуз, и мы жопой к леди. Хамство, конечно. Надо поворачиваться, — широко улыбаясь, ответил Васютин. Во время трех дней страшной нервотрепки их мозги самоотверженно переживали, надеялись, разочаровывались, верили. А на четвертый решили, что вполне заслужили немного смеха. Пусть нездорового, патологического, истерического — зато искреннего.

— Как поворачиваться будем? — спросил Коля.

— Синхронно, как в мюзикле. И надо на русский переходить, это же наша русская ведьма.

Чуть хохотнув, все трое медленно повернулись — Васютин, Берроуз и камера.

Заметили они фигуру не сразу. Но та была перед ними. Странная, раздвоенная снизу сосна, что стояла перед ними, была на самом деле тандемом дерева и человека маленького роста, который прислонился к стволу. Широкий балахон с большим капюшоном скрывал очертания визитера. «Как поздороваться-то?» — недоуменно подумал Кирилл. Чуть замешкавшись, он наконец сказал:

— Доброго вам здравия! — И вынул из-под одежды нательный крест, выставив его вперед.

Фигура отделилась от дерева и повернулась к ним анфас.

— Пелагея, мы не сатанисты! Нам очень нужна ваша помощь, чтобы спасти две христианские души. Жену мою и ре…

— Довольно! — проскрипела фигура. — Поболе твоего знаю я о рабе Божьей Ольге и отроке Евгении.

Их веселость как рукой сняло. Если бы не темнота, было бы видно, как побледнел Берроуз, снимающий происходящее.

— Три дня досель оскверняли вы землю бесовскою грязью. Так вы души христианские спасти полагаете?

— Пелагея, мы виноваты, прости нас, Божий человек, Христа ради, — дрожащим голосом сказал Кирилл. — Мы не знали, как по-другому увидеть тебя.

— Пошто крест православный на груди несешь? Отвечай мне! — услышал в ответ Васютин. Голос ее изменился. Он стал тише и зазвучал устрашающе.

— Православный я, крещеный.

— Как можешь чадом Христовым называть себя, когда в скорби помощи у рогатого испрошаешь?

— Помощи у тебя прошу, потому что знаю, что ты людей православных от опасности оберегаешь.

— Я нужна тебе была? Так отчего ж ты в храм Божий не направился, о встрече со мной молиться не стал?

Горячий румянец обжег лицо Кирилла.

— Нет во мне веры, получается, — полушепотом произнес он, и голос его чуть дрогнул. — Прости меня, Пелагея! — хрипло сказал он, шумно сглотнув, будто подавился этим признанием.

— Не у меня прощения проси… Кто я такая, чтоб ты умолял?

— Только на тебя надеюсь! — хрипло выдохнул Васютин. И упал на колени перед призрачной старухой, силуэт которой вибрировал в ночной темноте. — Христом Богом прошу, дай мне надежду на спасение семьи!

— Надежду Господь тебе даст, как и всем детям своим, — глухо ответила старуха. — А я не святая… И нечего просить у меня, коли в Cпасителя веруешь! У Него и проси! — страшно просипела она и подалась вперед.