Но однажды высокое милицейское начальство вдруг решило, что обращение органов к сомнительным колдунам наглядно демонстрирует беспомощность стражей порядка. Проект тихо прикрыли. Но имя Малаева уже обрело дополнительный вес.

Они знали друг друга совсем мало, около трех лет. Отношения были сугубо деловыми, но при этом непростыми и противоречивыми. Их познакомил один из клиентов Кирилла. Васютина заинтересовала возможность получать помощь от экстрасенсов, выдающих реальные результаты. Федя помог ему, сведя с парой сильных представителей этого диковинного ремесла. Конечно же не безвозмездно. Несколько раз Кирилл пользовался их услугами, и весьма успешно.

Одно лишь беспокоило детектива. Он быстро понял, что Малаев всегда был в курсе подробностей дел, в рамках которых Кирилл прибегал к помощи его экстрасенсов. И все бы ничего, да только Васютин нередко подписывал обязательства о неразглашении, обещая своим клиентам, что никто не узнает о подробностях сотрудничества с ним. А Федя знал. И хотя вел себя тихо, Кирилла это очень беспокоило. Несоблюдение профессиональной этики могло больно ударить по его репутации.

А потом произошло то, во что Васютин поверил с трудом. Федералы, обеспокоенные тем, что в спецслужбах многих западных стран есть свои штатные парапсихологи и экстрасенсы, решили создать свой отдел по паранормальным явлениям. Разово привлекать сторонних консультантов они не могли по соображениям информационной безопасности. Возглавить отдел пригласили Малаева. Он конечно же согласился.

Это был его час триумфа, которого он ждал с тех пор, как недалекие чинуши из МВД решили выгнать колдунов в шею, несмотря на их ощутимую помощь. Разумеется, отдел тоже стал секретным. О его существовании не упоминалось, а сотрудники хоть и действовали совершенно открыто, но именовались консультантами по вопросам психологии. Они действительно консультировали федералов. Например, на тему психологических аспектов вербовки. И создавали группу сильнейших экстрасенсов страны, пытаясь понять, как можно использовать их малоизученные способности для обеспечения безопасности державы и создания опасностей для ее врагов. Сотрудничая с Федей еще до того, как он оказался под крылом ФСБ, Кирилл прекрасно понимал, в каких сферах силен Малаев. Одного знания о том, что Федя много лет изучал феномен массового гипноза, было вполне достаточно. Пэтому когда Васютин узнал, что Малаев числится консультантом по психологии у федералов, он сразу понял, чем тот занимается в госконторе на самом деле.

Соль их отношений заключалась в том, что оба понимали: каждый знает о другом нечто такое, что не следовало обсуждать. И продолжали знать и не обсуждать. Они были друг у друга в заложниках, хотя и не устраивали из этого трагедии. Никаких угроз, требований, или, упаси боже, шантажа. Просто изредка молчаливо оказывали обоюдные услуги, не имея возможности отказаться.

Чуть меньше года назад Кирилл бросил все свои силы и ресурсы на то, чтобы в кратчайший срок найти и вернуть в лоно семьи восемнадцатилетнюю девчушку, дождавшуюся совершеннолетия и на законных основаниях убежавшую из дома с сорокалетним художником. К тому же — наркоманом. Можно было купить ментов и посадить «малевича», но для семьи участие милиции было неприемлемо. Пришлось заняться. Зачем это понадобилось Малаеву, он не знал. Может, что-то личное. А может, папа малолетней оторвы умел ходить по потолку или переваривал гвозди. Васютину было плевать. Он знал, что если вдруг прижмет, у него есть Федя. Федя, который не откажет.

Заехав в интернет-кафе, он поместил объявление с пометкой «срочно» на доске любительского сайта энтомологов. В нем говорилось, что пользователь Marusha купит коллекцию жуков или бабочек. Через час на его телефон пришло сообщение с сайта московского клуба любителей баскетбола, на новости которого он был подписан. В нем сообщалось, что сегодня в 17.00 в парке Победы состоится товарищеская встреча между командами школ № 326 и № 157.

В 17.05 они уже сидели рядом на скамейках для зрителей на баскетбольной площадке парка Победы. Шел матч школьных команд, собравший родственников и друзей юных баскетболистов. Федя выглядел как убежденный хиппи, который вынужден тянуть тугую лямку полноценного члена общества. Приличная дорогая рубашка была выпущена поверх классических джинсов. Обут он был в свои любимые кеды. Длинные волосы и чудные круглые очки в тонкой оправе сделали бы его не отличимым от Джона Леннона, если бы не густая короткая борода.

Оба были увлечены игрой. Взмахивали руками, следили за мячом, радовались забитым голам. И разговаривали.

— Федя, услуги твоих парней не нужны.

— Отчего так, Кирилл Андреевич?

— Не тот случай. Нужна твоя помощь.

— Что ты, я даже не могу увидеть, чем закончится этот матч, — с напускной досадой отозвался Малаев.

— Не забивай себе голову, зеленые обречены. Разыгрывающий у них слабоват, в обороне суетятся, — предсказал исход игры Кирилл, чуть отвернувшись от соседа по лавке.

— Пожалуй, ты прав. Неужели тебе понадобилась консультация психотерапевта?

— Где ты был, когда я затеял ремонт? За Останкино следишь с первого дня?

— Сомневаешься?

— Нисколько. Вопрос риторический. Мне нужны все твои соображения. Со статистикой я знаком.

— Решил помочь родине? — язвительно поинтересовался Малаев.

— Ты на хрена девчонке счастье с художником разрушил? Двадцать два года — не такая уж и разница, — парировал Кирилл.

— Где судья? Ну, фол же, фол! Штрафные где? — обиженно закричал в ответ Федя, с досадой хлопнув себя по колену. И добавил вполголоса: — То, что там происходит, войдет в историю.

— Я не историк, — ответил Васютин, аплодируя удачному трехочковому броску.

— У меня есть элементарный анализ происходящего на основе протоколов. Если честно, одни вопросы.

— Ты подался в аналитики? А что твои гадалки? — спросил Кирилл и лихо свистнул, заложив пальцы в рот.

— К сожалению, ничего. Там геопатогенная зона. Почти все экстры ее чувствуют. Это не новость. Читай газеты.

Судья дал пронзительный свисток, и команды ушли на перерыв. Заиграла музыка.

— Газеты врут. Ими даже жопу вытирать неудобно, а уж к морде подносить — и подавно. Дальше, Федя. Не стесняйся.

— Терпение, мой друг. Самая игра еще впереди.

Малаев вынул из кармана выключенный сотовый, внимательно посмотрел на дисплей, удивленно вскинул брови и, прислонив его к уху, продолжил:

— Смотри, дело обстоит так. Никаких случайностей. Связей между этими пятьюдесятью тремя не выявлено. Ну, кроме того, что они все прописаны в Останкино. Так смотрят на вопрос менты, потому что ищут стандартные схемы. Но мы же с тобой — не менты.

Он замолчал. Опустил голову, вслушиваясь в безжизненную трубку.

— Федя, так интересно с тобой еще никогда не было. Продолжай, а то ударю, — ответил отставной подполковник милиции, наклоняясь к ботинку, чтобы завязать завязанный шнурок.

— Кирилл Андреич, вы жлоб. Дальше. Они друг друга не знают, факт. И это их всех связывает. И еще много чего. Никто из них не служит в органах власти. Никто из них не нарушал закон. У всех есть родственники. Одиноких среди них нет. Нет пожилых. И детей нет, все они зрелые. Никто из них не был в тот день за рулем, ведь брошеных машин нет. Они все психически здоровы. Ни одного алкоголика, а ведь страна у нас безбожно пьющая. Никто из пятидесяти трех человек не собирался уезжать из района в тот день, когда они пропали. Ни в гости, ни по делам, ни в театр. Мне кажется, у них слишком много общего. Кирилл, их отбирают. Сознательно, исходя из определенных критериев.

— Федя, сознательное действие всегда преследует цель. По-твоему, отбор идет с какой-то конкретной установкой?

— Это не по-моему. Это очевидно, Кирилл.

— Чтобы обозначить круг подозреваемых, осталось понять, в чем цель отбора и как это происходит чисто физически. Федя, а в ответ на эти вопросы есть оригинальная версия?

— Даже неоригинальных нет, товарищ подполковник. Но есть нечто, кроме умозаключений. Допустим, некто настолько силен, что может подчинять себе волю людей. За эту версию говорит количество исчезновений.

— Двадцать шесть и двадцать семь. Это его предел, так? — перебил собеседника Васютин.

— Можно такое предположить. Два моих очень сильных парня, которые за пять минут до звонка знают, кто позвонит, просидели там двое суток, как только заварилась эта каша. То есть они там были в момент, когда пропали двадцать семь. Чтобы не наплодить свидетелей, некто должен был зомбировать людей либо на расстоянии, что отдает фантастикой, либо мгновенно, взглянув мельком. Это более вероятно. При этом должен выделяться огромный заряд психической энергии, просто взрыв. И так — двадцать семь раз за сутки. Если бы это происходило, они бы почувствовали.

— Они у тебя что, сразу во всем Останкино были?

— Кирилл Андреич, я думал, что ты мне доверяешь. Вроде мои люди тебя не раз выручали. Я тебе говорю, что такое они бы из Ясенево учуяли. А они клянутся, что ничего, кроме этого сраного геопатогенного фона.

— То есть супергипнотизер исключен, если твои экстры не облажались.

— Да. Не было ни супергипнотизеров, ни группы экстрасенсов.

Васютин задумался:

— Значит, Федя, теоретически есть два варианта. Либо это что-то посложнее гипноза… но тут, прости, я не специалист… Либо что-то куда более простое. Нет самого главного ответа. Что происходило с этими пятьюдесятью тремя в сугубо физическом смысле, под гипнозом они были или нет — неважно. Ни одного трупа, ни одного живого. И ни одного свидетеля. Ты что по этому поводу думаешь?

— Я думаю, Кирилл Андреич, что версии появятся, когда это все продолжится.

— Ты думаешь, что продолжится?

— Да, уверен. Пока цель не будет достигнута.

Они молча уставились в разные стороны площадки. Спустя минуту игра началась.

— Предлагаю честную сделку, — после долгой паузы сказал Васютин.

— Честная не значит выгодная, — заметил Федя.

— Не ссы, Федор, не прогадаешь.

— Слушаю, товарищ подполковник.

— Информационный обмен по этой теме.

— Боюсь, вам нечем меняться.

— Ошибаешься, дружище. Ты, конечно, молодчина, смотришь в корень. А сколько всего пропавших — не знаешь. Даже немного обидно за тебя.

— Пятьдесят три человека, Кирилл Андреич.

— Это тебе менты сказали?

Малаев кивнул.

— Но мы же с тобой — не менты. А, Федь?

— Идет, мое честное слово.

— Отлично, старина. И мое честное. Так вот, пропавших пятьдесят пять. Об исчезновении двух человек родственник не заявил властям.

— Двое из одной семьи? Это что-то новое. Беру свои слова обратно.

— Да, и заодно забирай обратно свое утверждение, что все они зрелые люди. Девочке Алисе, которая пропала двое суток назад вместе с папой Лешей, всего шесть лет. Вот так!

— Значит, отец и маленькая дочь. Есть над чем подумать, — немного растерянно произнес Малаев в трубку отключенного сотового, который он продолжал держать у уха.

— Ты, Федя, осторожнее, — ухмыльнулся Васютин. — Так много по мобильнику говорить нельзя. Мозг вскипит. И, тут же вскочив со скамьи, заорал, хватаясь за голову:

— Да на хрена же пас назад, когда он под кольцо открытый бежит!

И, тяжело плюхнувшись на скамью, разочарованно протянул:

— Ну, братцы… Этак вам с ЦСКА никогда не сыграть.

ПОВЕСТВОВАНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ

Черный как смоль, красивый, могучий жеребец несся во весь опор по лесной тропе, покрытой молодой травой, пробивающейся через прошлогодние гнилые листья. С его морды слетали хлопья пены, попадая на вороную гриву, развевающуюся в урагане стремительной скачки. Тщетно стараясь убежать от хлестких ударов плетки, раз за разом обжигающих его бока, конь заходился в неистовом галопе. Его наездник, в кожаной кирасе, черных шароварах и алых сапогах, пригнулся к самой шее скакуна, словно врос в тело бегущего животного. Человек тоже был красив и могуч. Даже масть у них была одна — черные волосы сливались с конской гривой. Глаза обоих были налиты кровью. И безумны.

Вслед за лихим всадником, с трудом поспевая за ним, скакал его отряд. Всего на лесной тропе людей было около тридцати. Все они были чем-то неуловимо похожи. То ли предчувствием дикого пьянящего веселья, которое светилось в их глазах, то ли предвкушением скорой расправы, запах которой щекотал их ноздри. Но имелась и одна явная примета, указывающая на то, что они связаны одной клятвой, и клятва эта замешана на крови. К седлу каждого были привязаны скрещенные метлы, увенчанные отрубленными собачьими головами. Любой, кто встретил бы их в весеннем лесу, мог бы поклясться, что мимо него на полном скаку пронеслись всадники самой смерти.

Отряд опричников во главе с командиром Орном, что прибыл из далекой немецкой земли в услужение русскому царю, ворвался в Осташково со стороны реки Копытенки. В селе началась паника — от одних лишь рассказов про зверства «псов государевых» волосы вставали дыбом. Те, кто попадал под их карающую руку, молился о легкой смерти от удара саблей. Да и петля была бы желанным исходом, спасающим от смерти на колу, четвертования или от разрыва лошадьми. Случалось, что верные слуги царя жгли заживо целые семьи, со стариками и малыми детьми, сперва искусно вспоров животы и отрубив пальцы.

Но в тот день высшие силы были милостивы к крепостным обитателям Осташкова. С шашками наголо, пересвистываясь и улюлюкая, опричники проскакали мимо насмерть перепуганных крестьян — спешили к барскому имению. Их целью был владелец поместья и все, кто имел к нему какое-либо отношение, от членов семьи до последнего слуги.

Когда всадники достигли пределов боярского дома, невинная кровь хлынула тугой струей, до краев наполняя чашу родового имения боярина Сатина. Как только первая отрубленная голова покатилась, подпрыгивая, по пыльному двору, оставив позади себя дрыгающее ногами тело, дворня боярского дома в селе Осташково услышала то, что боялся тогда услышать каждый на Руси.

— Да будет исполнена воля государева! — протрубил зычный бас, перекрывая звуки резни: вопли ужаса, мольбы о спасении и просьбы о пощаде, предсмертные хрипы умирающих, детский плач, конский топот и ржание, гогот убийц и свист рассекающих воздух клинков.

— Смерть изменникам! — на все лады отзывались ему голоса в разных сторонах двора. Опытные каратели действовали четко, преграждая жертвам пути к бегству и в то же время оттесняя их в ту сторону, где несчастных ждала острая сабельная сталь, зажатая в беспощадных сноровистых руках. Не прошло и минуты, как подворье, состоявшее из барского дома и нескольких второстепенных построек, затихло, наполнившись обезглавленными телами.

Вдруг адский вопль прорезал двор. Это рукодельница Алевтина, метавшаяся в поисках спасения, увернулась от сабли всадника. Вместо того чтобы разом расстаться с головой, она сперва потеряла руку, отрубленную чуть ниже локтя. Истошно крича, чернавка закружилась вокруг себя, пытаясь схватиться уцелевшей рукой за обрубок, щедро поливающий двор кровью.

— Не тронь девку, Порфирий! Пущай она нам сперва спляшет! — прокричал кто-то из опричников. Остальные захохотали в ответ.

— Негожую православному человеку забаву отыскали, — прогрохотал бас, что возвещал о воле государевой, когда слетела с плеч первая голова. Голос принадлежал пузатому опричнику с седой окладистой бородой. Возрастом он был старше остальных. Пришпорив коня, бородач направился к Алевтине. Поравнявшись с рукодельницей, уверенным движением он обезглавил ее и победно поднял саблю, насадив на нее голову, зияющую раскрытым ртом. Удаль старшего отряд встретил одобрительным гулом.

Сегодняшний набег не дарил им должного веселья, ведь обходился без «красного петуха». Нещадно убивая обитателей опального Осташкова по приказу самого царя, они не смели тронуть имущества и крепостных — имение было даровано государем их командиру.

Такая щедрость самодержца имела две причины: явную и скрытую. Орн усердно служил русскому царю, исполняя самые зверские приговоры из всех, что доводилось вершить опричникам. А скрытая причина этого дара была ведома лишь Грозному, да кровавый пес его Скуратов догадывался, за что Орну достались такие дары. Немец был чернокнижником: в Христа не веровал, а поклонялся рогатому и скандинавским языческим злобным духам, коих и сами бесстрашные викинги изрядно побаивались, а их потомки старались не вспоминать. В холодную темную Русь из просвещенной Европы Орн сбежал главным образом потому, что опасался инквизиции, которая давно заготовила для него несколько вязанок отменного сухого хвороста. Да и здесь кромешник старался, чтобы о его занятиях не прознали.

Даруя Орну Осташково, место болотистое и для житья не благополучное, Иоанн Васильевич хотел, чтобы логово колдуна находилось как можно дальше от стольного града.

Пока основная часть отряда «псов государевых» вершила казнь во дворе, Орн с пятеркой отборных живодеров орудовали в боярском доме. Оттуда доносились истошные, переходящие в предсмертные, крики. Когда потеха на подворье была еще в самом разгаре, Орн, распахнув пинком дверь жилища Сатиных, появился на крыльце.

Немец явно не испытывал того дьявольского веселья, которым обычно упивался во время налетов. Он тяжело дышал то ли от усердной работы во славу своего иноземного царя, то ли от бешеной злобы, исказившей его резкое скуластое лицо. Был он бледен, зеленые глаза беспокойно рыскали в поисках жертвы. Черные длинные волосы опричника, щедро политые чужой кровью, спутались и прилипли ко лбу, испачкав его красным. Редкая, с проседью борода торчала в разные стороны, а причудливый серебряный медальон с кровавыми рубинами, висевший поверх кожаных доспехов на массивной цепи, был закинут на плечо. Одна рука его скрывалась в дверном проеме, из которого слышались слезные бормотания. Широко шагнув с крыльца, Орн вытащил из дома старосту Мартына, держа его за длинную бороду, некогда благообразно седую, а сейчас розовевшую от крови. Лицо старика было разбито так, что узнать его было не просто.

— Чай, никак староста пожаловал, — хищно протянул кто-то из опричников в предчувствии скорой расправы. Некоторые мясники из отряда Орна в прошлом были «лихими людьми» — разбойниками, ушедшими в леса из-под крепостного ярма. К старостам они относились по-особому, а потому тем редко удавалось умереть быстрой смертью.

— Сей паскуда — мой, его порешить не велю! — с грубым акцентом рявкнул Орн. Наклонившись к Мартыну, он приподнял его за бороду и, приставив к горлу тонкий обоюдоострый нож, спросил:

— Живота не погублю, коль ответствуешь, куда боярин подался, Алексеем Сатиным нареченный. Волю дарую, коль заарканю собаку. Разумеешь?

— Разумею, боярин. Истинно, всем, об чем ведаю, об том и ты ведать станешь, Христом Богом клянусь! — плаксиво зашепелявил староста, шамкая осколками выбитых зубов. — Не губи живота, не убий!

— Глаголь, пес презренный! — встряхнул его за бороду опричник.

— Боярин как проведал, что опричники в селе, так на коня вскочил и был таков.

— Один?

— Да.

— При суме был али как есть?

— При суме…

— Куда в сей земле податься мог, разумеешь?

— Не могу знати, боярин, не погуби! — завизжал Мартын, пытаясь упасть немцу в ноги.