— Иду уже, — отозвался он, выходя из зоны выдачи. А через минуту уже заносил через служебный вход небольшой гроб, богато отделанный шелковой обивкой.

— Ну, как тебе клиенты? — поинтересовался я, бережно перекладывая покойницу в ее последнее земное пристанище.

— Очень серьезные парни, надо сказать. На очень серьезных «Мерседесах», — ответил он. — В общем-то — ничего страшного…

— Дай бог, дай бог… Гроб-то принять — оно, конечно, впечатление не производит. Слабо отдать? — спросил я, вроде как не всерьез.

— Да чего слабо-то? Отдам, без проблем.

— Ну, как скажешь, — кивнул я. — Квитанцию выписываешь, деньги уже у нас. Разговоров минимум, понял? — напутствовал его, вкатывая Маркину в бокс перед траурным залом. — И впрямь — душевно сделано. Бумажкин бы гордился. Кстати, чего-то его не видно…

— Да он «безродника» прячет, поди, — догадался Борян. — Ну, я за заказчиком пошел.

— Осторожней там… И за базаром следи, — сказал ему вслед, когда он выходил в сдержанную мраморную роскошь траурного зала. И закрыл за Плохишом дверь бокса, оставшись один в комнате подготовки.

Моя в раковине инструменты, я слышал, как лязгнула высокая массивная металлическая дверь. Потом было еле различимое «заказчика прошу ко мне», за которым послышались тяжелые размеренные шаги, поспевающие за чуть слышным шарканьем Плохотнюка. Бросив убираться, замер, вслушиваясь в происходящее сквозь шум струящейся воды. И уже хотел было закрыть кран, но ситуация опередила меня.

Все произошло молниеносно. Сперва послышалась негромкая, но очень злобная нецензурщина, которая доходчиво сообщила, что у нас серьезные проблемы. Но я не мог понять — какие? Маркина была в идеальном состоянии, да и Плохотнюк не был похож на самоубийцу, чтобы ляпнуть чего-нибудь лишнего.

«Вовка! Менты!» — вспыхнуло у меня в мозгу, обдав волной нервного пота, вслед за которой пришел нездоровый пятнистый румянец. Схватив трубку радиотелефона, лежащую на столе с инструментами, услышал за дверями бокса какую-то возню, сквозь зубы приправленную руганью. Голоса Плохотнюка слышно не было, отчего стало еще страшнее. Я вдруг отчетливо представил его, сползающего по стене и зажимающего рукой ножевое ранение в области живота. Ноги враз ослабли, мерзко завибрировав волнами паники. Плохотнюка надо было срочно спасать, открыв дверь бокса и оказавшись лицом к лицу… с чем-то очень опасным.

Время пошло медленнее, растягивая по циферблату вялую удушливую секунду. Набирая трехзначный внутренний номер дежурного поста милиции, я сделал пару неровных шагов в сторону бокса, с трудом представляя, как я открою ее. И что потом скажу Бориной маме, если вообще смогу что-нибудь сказать после этой проклятой выдачи. «Боже! Спаси нас!» — молниеносно юркнуло у меня в мозгу.

Опередив меня, одна из створок двери рывком открылась, выплюнув в меня Плохотнюка. Живого, без признаков насилия. Правда, лицо его было серо-белым и до того испуганным, что Боря лишь отдаленно напоминал себя. Вырвавшись из тисков нервного отупения, я сам не понял, как схватил ампутационный нож, лежащий на краю рабочего стола с инструментами.

Странно, но кроме гроба с Маркиной, в боксе больше никого не было.

— Они говорят, это не их бабка, — сиплым шепотом выпалил Плохотнюк, тараща на меня безумные глаза.

— Что??!! — также шепотом вскрикнул я.

Прежде чем Боря успел что-либо ответить, сзади меня раздался голос Бумажкина.

— Проблемы? — отрывисто и почти утвердительно спросил он.

— Говорят, это не их бабка!!! — хором выдохнули мы, умоляюще глядя на Вовку, как на единственный шанс спастись от этого кошмара.

— Дали две минуты, потом зароют, — тихонько добавил Плохиш нетвердым голосом.

Вмиг оказавшись в боксе, Бумажкин одним рывком втащил подкат с гробом обратно в комнату подготовки.

— Охламоны! — прошипел он сквозь зубы, глядя на результат наших трудов. — На хрена брили-то ее?! Бирка где??? На месте… — выдернул он из-под рукава платья неровный огрызок клеенки с написанной фамилией.

Конечно же это была Маркина, ошибки быть не могло.

Не успел я ответить, как он схватил широкий обрывок вафельного полотенца, щедро плеснув на него первым попавшимся дешевым одеколоном, стоявшим на столе. Признаюсь, от испуга я не сразу понял, что он собирается делать.

— Да они ее не узнали просто! — зло пробормотал старший санитар, широким движением с силой стирая косметику, которую я так долго и кропотливо наносил на лицо старухи. Через несколько секунд от моей работы не осталось и следа. На мгновение замерев, Бумажкин впился взглядом в ее лицо, после чего одним решительным, но аккуратным движением свернул старухе нос. Быстро поправив платок, он двинул подкат с гробом в бокс, коротко отрывисто рявкнув:

— Быстро в «двенашку»! И закрывайтесь!

Не глядя на нас, добавил «я сам». И исчез в траурном зале.

Сначала мы было дернули в сторону комнаты отдыха, послушно выполняя Вовкин приказ, ведь больше всего на свете нам хотелось оказаться за закрытой дверью. Но… остановившись на пороге зоны выдачи, переглянулись и, не сказав ни слова, метнулись обратно к дверям бокса. Оставить Вовку в такой ситуации одного было бы последним предательством, после которого я бы не смог смотреть ему в глаза. Да и себе тоже. Тут я вдруг вспомнил, что держу в руках телефонную трубку, и поднес ее к уху.

— Алло! Говорите! Дежурный пост милиции, говорите!! Алло! — услышал требовательный голос.

— Срочно в морг!!! У нас проблема… с бандитами! — понизив голос, заполошно пролепетал я.

— Понял, высылаю наряд! — ответил мент.

— Срочно!!! — отчаянно повторил я, но трубку уже положили.

Тем временем Борян метнулся к нижнему отделению шкафа, где мы хранили всякую ритуальную всячину и, немного порывшись в нем, вытащил из-за пакетов с покрывалами и бумажными тапочками маленький железный топорик, ручка которого заканчивалась гвоздодером. Сжав его в руке до белых костяшек, он умоляюще вопросительно смотрел на меня, всем своим видом беззвучно вопя «что делать-то?». В эту секунду в траурном зале послышались шаги. А мгновение спустя спокойный Вовкин голос:

— Конечно, она. И бирка на месте. Посмотрите.

— Да, в натуре — она… — ответил кто-то немного растерянно. — Только без бороды…

— Вот здесь распишитесь, — невозмутимо сказал Бумажкин. И вскоре выкатил подкат с гробом в зал, к мраморному постаменту. Теплая волна облегчения накрыла меня с головой.

— Нормально вроде, — прошептал Плохотнюк, не выпуская топорик.

— Ага, — вяло сказал я, стоя с ножом в руках.

Опять замерев, мы вслушивались в происходящее за дверью. Спустя полминуты входная дверь траурного зала лязгнула задвижкой, поставив точку в самых опасных похоронах в моей жизни. И только когда заурчал движок катафалка, с облегчением понял, что все позади.

— Ого, какие вы страшные! — язвительно сказал вышедший из бокса Вовка, недобро ухмыльнувшись. — Я вам чего сказал делать?!

— Ну, мы… решили… — попытался я что-то объяснить, но не смог, виновато заткнувшись.

— Да мы ж все нормально сделали! — ответил Боря, несмело оправдываясь.

— То есть у вас нормально выдача прошла? Маркину без проблем отдали, да? А чего ты, Тёмыч, нож-то в руках держишь?

— Откуда ж я знал, что они такие идиоты? — ответил я, кладя нож на стол. Глядя на меня, Плохотнюк подошел к шкафу, вернув топорик на место.

— А откуда знал, что бабку брить надо? Ты это вчера с братвой обсуждал, а?

— Да нет… но они ж сказали, чтоб в лучшем виде… — начал было Боря.

— Типа, чтоб как живая была… — добавил я.

— Как живая? А борода у нее после смерти, что ли, выросла? Она живая была — с бородой, работнички вы мои. Это обсуждать все надо, когда вещи принимаешь!

— Да нереально с ними было обсуждать! — возмущенно возразил я. — Делай, чтоб все круто — и весь разговор. Попытался заказ нормально оформить, так они меня на хер послали. Главный их так и сказал — что я, доктор, что ли? Типа, тебе виднее, делай!

— Да класть свысока на то, что они сказали! Надо было хотя бы основные моменты обсудить. А ты зассал. Результат? Все обошлось, слава богу! А если б меня не было?! Вас бы тут грохнули по-тихому… Или инвалидами оставили. Что, не слышали про такие случаи? — грозно спросил Бумажкин. — И потом… Если я сказал — в «двенашку», значит, надо нести свои жопы в «двенашку», а не с ножами да с гвоздодерами тут стоять… Это на будущее, понятно?

— Не надо нам больше такого будущего, — искренне сказал Борька.

— Значит, так. Это, Тёмыч, твоя вина… — ткнул в меня пальцем Вовка.

— Согласен, моя, — уныло кивнул я.

— Делай выводы. Даже если заказчик страшный, как упырь, надо обговаривать основные моменты. А если б Борьку отметелили? Или порезали?

— Я б не пережил, — испуганно глянул я на старшего, с ужасом представляя такой расклад.

— Не пережил бы… Вот Борька — тот да, мог бы не пережить! — резко сказал Вовка. И после недолгой, но тяжелой паузы добавил: — Очень плохо, товарищ Антонов. И тянет это «плохо» на строгий выговор. Брадобрей, твою мать… Визажист, блин… С тебя две бутылки коньяка — мне и Боряну.

— Конечно, без вопросов… — промямлил я, опустив глаза.

— Приличного коньяка, — сурово уточнил Бумажкин, выходя из зоны выдачи.

— Ага, — ответил я ему вслед.

— Да, моя лажа… — виновато сказал я, глядя на Боряна.

— Да забудь ты, — произнес тот успокаивающим тоном. — Но про коньяк не забывай, — нервно хохотнул он, щелкая себя пальцами по горлу.

Двадцать минут спустя все втроем мы сидели в «двенашке». Мы с Борей потягивали крепкий черный чай и пытались справиться с отголосками стресса. Вовка читал газету, не обращая на нас никакого внимания. «Пронесло… Аид помог? Да нет, какой, на хрен, Аид… Вовка помог, — думал я, прихлебывая из массивной глиняной кружки. — Налажали, конечно, конкретно. Зато денег подняли… Ну их на хрен, такие заработки…»

Размышляя над возможными последствиями похорон Маркиной, которые вполне могли совпасть с моими собственными, я не услышал, как дверь со стороны лифтов открылась, пропустив сквозь себя неторопливые тяжелые мужские шаги. Секунду спустя в проеме двери появились трое стражей госпитального порядка — грузный усатый лейтенант и двое зеленых бойцов, тощих и взволнованных. Надежно экипированные бронежилетами и касками, они держали в руках автоматы, вопросительно глядя на нас. Готовности броситься на нашу защиту в их лицах я не заметил. Может, плохо смотрел…

— Здорово, мясники, — сказал лейтенант, переступая порог «двенашки». — Чего у вас тут за бандиты? — спросил он, не спеша оглядывая комнату отдыха санитаров.

— Это я вызывал, — признался я, вставая и протягивая менту руку. — Сейчас уже все в порядке.

— Ты вызывал? — с интересом уточнил Вовка, откладывая газету. — Когда?

— Ну, когда ты отдавать пошел… Тогда.

— То есть почти двадцать пять минут назад, да? — переспросил он.

— Ага, а что?

— И про бандитов сказал, как я понял, — утвердительно произнес Бумажкин. Я лишь кивнул в ответ. Поняв, куда клонит Вовка, мент помрачнел.

— Значит, это был срочный вызов, — задумчиво произнес старший санитар, огладив усы. — А вы, получается, патруль быстрого реагирования, так?

— Ты лучше скажи, чего было-то? — постарался свернуть с темы лейтенант.

— Что было — уже все прошло. А было опасно. А вы через двадцать пять минут почти появляетесь, не спеша так. А кстати, зачем?

— Что «зачем»? — недоуменно спросил мент. — Вызывали же…

— Зачем вы через двадцать пять минут приперлись? Чтоб наши трупы мелком обвести? И фотки сделать?

— Мне передали — я сразу выдвинулся…

— Ползком крался, что ли? — набирал обороты Бумажкин, глядя на ментов с ухмылкой. — Эффект неожиданности хотел обеспечить? Так пока вы добирались, вооруженные граждане уголовного вида уже давно уехали. Хороши защитнички, хороши, — протянул он нараспев.

— А ты чего такой наглый-то? — с нотками угрозы ответил лейтенант.

— А ты чего обосрался-то? Где был со своими бойцами? Тут же меньше минуты до поста, если бегом.

— Ты, это… выбирай выражение, а то за оскорбления достоинства сотрудника, да при исполнении…

— Сотрудника? Да какой ты сотрудник?! — вскипел Вовка. — Недоразумение, вот и все. Пошел вон отсюда! — неожиданно громко рявкнул он.

— Смотри, договоришься! — ответил мент, пятясь назад и берясь за рацию.

— Смотри, доходишься! — парировал Бумажкин. — Мусора медленного реагирования, — добавил он, с чувством матернувшись вслед. И повторил: — Проваливай, говорю! Я ведь могу и командиру роты набрать!

— Да пошел ты… — буркнул мент, выходя из «двенашки».

— Зря ты им про бандитов ляпнул, — сказал Вова, вновь опуская глаза в газету. — Они у нас те еще вояки.

Зазвонил внутренний телефон. Взяв трубку, Бумажкин сказал «да, сейчас буду» и отложил прессу.

— Я к шефу пойду, вызывает. Неужели прознал про Маркину? — недоуменно спросил он, поднимаясь из-за стола. — Вроде не было тут никого со второго этажа… — пробубнил Вовка себе под нос, уходя к Михалычу.

— Через пару часов уж домой пора, — довольно сказал Плохиш, глянув на часы. — Надо бы одевать начинать. Там сегодня немного совсем.

— Ну, пойдем тогда — закроем эту тему, — согласился я, допивая чай крупными жгучими глотками.

Быстро облачив вместе с Борькой завтрашних постояльцев к последней встрече с родственниками, пошел мыть секционную. Монотонно вальсируя ядовитой тряпкой, я незаметно терял из виду контуры ежедневной рутинной жизни, словно шаман, зачарованный причудливым танцем. Простое мытье полов приподнимало меня над похоронной гонкой, будто какое-то эзотерическое учение. Я отчетливо видел ее, но с другого ракурса. Суетливая цепочка подробностей (перевозка-вскрытие-справка-вещи от родни-одевание-выдача-уборка) исчезала, уступая место Харону, плывущему по водам Стикса, чтобы прикоснуться к человеку в самый загадочный и сокровенный момент его существования. А прикоснувшись, стать ближе к высшим непознанным ценностям, скрытым от большинства людских душ. Жадно всматриваясь в иное толкование моей грязной непрестижной работы, я чувствовал, как санитар тает во мне с каждым движением швабры. На смену ему приходил свидетель Великого Таинства. И хотя свидетель этот был почти слепым, он видел куда больше санитара.

С трудом разрушив чары тряпки и швабры, я усилием воли перестал мыть полы. Стряхнув с себя невидимый эзотерический туман, закрыл секцию и вновь бросился в объятия похоронного комбината, такого понятного и нужного людям. По дороге в «двенашку» я столкнулся в коридоре с Томой. Странно, но на этот раз она не стала стрелять сигарету, всего лишь улыбнувшись мне тихой печальной улыбкой. Улыбнувшись ей в ответ, зашел в комнату отдыха. Не успел поставить чайник, как на пороге появился Бумажкин с важным выражением на лице.

— Я тут у шефа был, — начал он, подходя ко мне.

— Узнал все-таки? — встревоженно спросил я.

— Да нет, все нормально. Если бы узнал, он бы нам всем навставлял для профилактики, — беззлобно сказал Вовка. — Тут другое дело. Завтра какую-то большую шишку привезут, часов в 11–12. Одеть и отдать надо, я сам буду заниматься.

— Кто такой?

— Понятия не имею. Родственник чей-то, — сказал Бумажкин, показывая пальцем на потолок. — Главврач шефа попросил. Но дело не в этом. Сегодня вечером, часов в восемь, а может, и позже, ящик привезут.

— Пусть везут, я только в клинику отлучаюсь изредка…

— Я тебя вот чего прошу. Пока гроб не приедет — никаких отделений, даже если там полбольницы преставится.

— Как скажешь, Вов…

— Ящик в ближнюю кладовку на подкат старый поставишь, дверь на ключ и не открывать. Ящик не простой. Ты такого, поди, и не видел раньше.

— Круглый, что ли? — заинтересованно спросил я.

— Не, круче. Американский, с откидным верхом.

— И всего-то? Да были у нас такие, совсем недавно вот…

— Таких — не было. Там климат-контроль, радиосвязь, ароматизатор… и еще куча всякой фигни…

— Радиосвязь? Это на случай летаргического сна, что ли?

— Ага, но главное — он из какого-то элитного дерева, покрытого каким-то ценным лаком, ручки чуть ли не из золота. В общем, делается под заказ и стоит… Стоит, как однокомнатная квартира в приличном районе.

— Ог-о-о! — удивился я. — Это сколько же?

— Ну, где-то тысяч пятьдесят баксов. Ну, или около того. Очень до хрена, одним словом, да еще и сам главврач шефа просит. Так что, Тёмыч, важный момент. Спать с ним рядом не надо, конечно. Но встретить и разместить — в лучшем виде.

— Не вижу проблем, если честно…

— Я тоже, — кивнул Вовка. — Главное, чтоб мы и завтра утром проблем с ним не видели. Чтоб не как с Маркиной, лады? Там поначалу тоже проблем не было. А чем закончилось? Чудом пронесло, — напомнил мне Вовка.

— Обещаю, все будет нормально.

— Верю, — кивнул он. — И вот еще что, Тёмыч… Я когда вас с ножами и гвоздодерами увидел… Скажу честно — был очень тронут. Это, конечно, поступок. Дурной, но благородный.

— Почему это дурной? — спросил я, немного смутившись от неожиданного Вовкиного признания.

— Ну, сам подумай… Если б вы, парни, с кулаками на бандюков выскочили — дали б вам по роже, да и все. А если б ты с ножом полез — схлопотал бы пулю. И нож бы тебе потом в задницу засунули, в лучшем случае. А то и в печень. Но… все равно — спасибо.

— Да это ж мы искренне…

— Я и говорю — спасибо. Чтоб вы не подумали, будто я не оценил. Но зарубите себе на лбу — я сказал, вы делаете. Точно так, как я сказал. Договорились?

— Договорились, — коротко пообещал я, довольно улыбнувшись.

Остаток рабочего дня мы с Плохишом драили лифт, борясь с запахом «безродников», который мгновенно въелся в стены, пол и потолок, укрылся в щелях между кнопками, цепляясь за любую поверхность каждой молекулой. Казалось, что даже зеркало воняло мертвечиной. Вгрызаясь в обоняние, он словно обвинял всех и каждого в судьбе тех двадцати четырех, беспомощных и лишенных человеческого сострадания.

Закончив с лифтом, отправились в «двенашку», неся в себе усталость, за которой тянулся шлейф сегодняшней нервотрепки. Вовка тоже был там. Уже переодетый и с неизменной газетой в руках, он курил дорогую вишневую сигарету, наполняя комнату мягким пряным ароматом.

— Свиридов этот в крайней секции, у окна, на нижней полке, — предупредил нас Бумажкин. — Я его упаковал железобетонно, так что ничего страшного…

— Ну и денек сегодня, — устало протянул Борька. — Маркинская родня бешеная… «Безродников» отдавали-отдавали, так и не отдали до конца.

— Главное, что ампутяк вывезли, — сказал Вовка.

— Да лучше б ноги остались, чем целый Свиридов. Ноги куда-нибудь выкинуть можно, — несерьезно возразил Плохотнюк.

— Выкинуть? Был такой случай, — вспомнил я. — Петя, санитар из морга 59-й городской, где я работать начинал, так и сделал… Алкаш безумный.

— Да ну? Прям выкинул? — удивился Плохотнюк.

— Ага, клянусь. На заре перестройки дело было, мне заведующая рассказывала. Он только ампутяк отдал, и тут ему из хирургии свежую конечность принесли. Не знаю, что на него нашло, не иначе в дым пьяный был. В общем, взял он эту ногу, чуть выше стопы ампутированную, в старые газеты завернул и на ближайшую помойку выкинул.

— Смелое решение, — хохотнул Плохиш. — А мы тут машины заказываем…