Артур Конан Дойл

Знак четырех. Собака Баскервилей

Знак четырех

Глава I

Наука дедукции

Шерлок Холмс взял с каминной полки пузырек, открыл изящный сафьяновый несессер и достал из него шприц для подкожных инъекций. Длинными, нервными и очень белыми пальцами насадил на шприц тонкую иглу и закатал левый рукав. Помедлив, задумчиво всмотрелся в свою мускулистую руку, до самого запястья испещренную бессчетными следами прежних уколов. Потом вонзил острие, вдавил до упора крохотный поршень и со вздохом глубокого удовлетворения откинулся на спинку кресла, обитого бархатом.

Трижды в день на протяжении многих месяцев я был свидетелем этой процедуры, но так и не смог с ней свыкнуться. Напротив, день ото дня это зрелище раздражало меня все больше, а по ночам я терзался угрызениями совести из-за того, что мне не хватало духу протестовать. Снова и снова я давал себе клятву выложить все, что у меня накипело на душе, однако холодный и бесстрастный вид моего компаньона не позволял даже и помыслить, будто в обращении с ним допустима хотя бы малейшая вольность. Я по опыту знал, сколь выдающимися способностями он наделен и каким властным характером обладает, а потому робел и терялся, не решаясь ему перечить.

Однако на этот раз — то ли благодаря выпитому за ланчем бургундскому, то ли в приливе особого раздражения, вызванного крайней невозмутимостью Холмса, я вдруг почувствовал, что терпению моему настал конец.

— Что сегодня, — вопросил я, — морфий или кокаин?

Холмс неспешно отвел глаза от раскрытой им старопечатной книги с готическим шрифтом:

— Кокаин. Семипроцентный. Хотите попробовать?

— Ни в коем случае! — резко ответил я. — Я еще не вполне окреп после афганской кампании. И не могу подвергать свой организм излишней нагрузке.

Видя мое возмущение, Холмс усмехнулся:

— Вероятно, Ватсон, вы правы. Допускаю, здоровью это на пользу не идет. Тем не менее я обнаружил: инъекции настолько мощно подстегивают и проясняют умственную деятельность, что побочное их воздействие совершенно несущественно.

— Но подумайте, Холмс, — с горячностью продолжал я, — какой ценой вы за это расплачиваетесь! Может быть, возбужденный мозг и начинает усиленно работать, но процесс этот ненормален и пагубен: он ведет к перерождению нервных тканей — и в итоге к непоправимому слабоумию. Вам ведь известно, какая плачевная реакция потом наступает. Право же, игра не стоит свеч. Годится ли ради минутного удовольствия рисковать утратой мощного ума, которым вы одарены? Помните, что я говорю с вами не только как приятель, но и как медик: я в некоторой мере отвечаю за состояние своего подопечного.

Обиды Холмс не выказал. Наоборот, сложил пальцы домиком и оперся локтями о ручки кресла, как заинтересованный собеседник.

— Мой ум, — произнес он, — бунтует против застоя. Дайте мне задачу, дайте работу, самую головоломную тайнопись, самый запутанный случай — и я буду чувствовать себя как рыба в воде. Тогда и смогу обходиться без искусственных стимуляторов. Но мне невыносима скука рутинного существования. Я жажду умственного подъема. Вот почему я избрал для себя именно такую профессию — или, вернее, создал ее, поскольку в мире я единственный.

— Единственный частный детектив? — поинтересовался я, вскинув брови.

— Единственный частный детектив-консультант, — ответил Холмс. — Я последний и высший апелляционный суд в области расследований. Когда Грегсон, Лестрейд или Этелни Джонс заходят в тупик — а это, между прочим, их нормальное состояние, — дело предлагают рассмотреть мне. Я изучаю данные как эксперт и выношу суждение специалиста. В подобных случаях я не притязаю на славу. Мое имя не упоминается ни в одной газете. Сама работа и удовольствие оттого, что нашлось поле для применения моих способностей, — вот главная моя награда. Но вы уже немного знакомы с моими методами работы по делу Джефферсона Хоупа.

— В самом деле, — подхватил я с воодушевлением. — Я был поражен, как никогда в жизни, и даже описал все это в небольшой брошюре под несколько причудливым названием «Этюд в багровых тонах».

Холмс грустно покачал головой:

— Я просмотрел эту брошюру. Откровенно говоря, не могу вас с ней поздравить. Детективное расследование представляет собой — или должно представлять — точную науку, и описывать его нужно холодно и без эмоций. Вы попытались внести в повествование романтические краски, а это все равно как если бы вы вставили в пятую теорему Евклида историю с любовными страстями и тайными побегами.

— Однако романтическая история там была, — возразил я. — Я не мог вольно обращаться с фактами.

— О некоторых фактах следует умолчать — или, по крайней мере, излагая их, соблюдать разумное чувство меры. В этом деле только одно заслуживало упоминания — занятное аналитическое рассуждение, идущее от последствий к причинам, благодаря которому мне и удалось разрешить загадку.

У меня вызвала досаду критика книги, которую я для того и написал, чтобы сделать приятное Холмсу. Признаюсь также, что меня раздражало его эгоистическое требование посвящать каждую строку моего сочинения исключительно его особому методу. За годы, проведенные на Бейкер-стрит, я не раз замечал, что под хладнокровной наставительной манерой моего компаньона таилась толика тщеславия. Впрочем, я ничего не ответил и продолжал, сидя на месте, поглаживать свою раненую ногу. Некогда ее пробила пуля из джезайла, и, хотя былая рана не мешала прогулкам, при каждой перемене погоды она начинала ныть.

— Недавно моя практика распространилась и на Континент, — сказал Холмс спустя некоторое время, набивая свою старую вересковую трубку. — На прошлой неделе у меня консультировался Франсуа ле Вийяр, который, как вам, вероятно, известно, с недавних пор выдвинулся в первые ряды французской детективной службы. Он обладает свойственной кельтам мгновенной интуицией, но ему недостает точных знаний, а без этого вершин искусства не достичь. Дело касалось завещания — и в определенном смысле представляло интерес. Я обратил его внимание на два сходных случая — в тысяча восемьсот пятьдесят восьмом году в Риге и в тысяча восемьсот семьдесят первом в Сент-Луисе. Это подсказало ему верное решение. Сегодня утром я получил письмо, в котором он выражает благодарность за содействие.

С этими словами Холмс перебросил мне смятый листок бумаги иностранного производства. Я пробежал его взглядом: изобильные выражения восторга были пересыпаны такими словами, как magnifiques [Великолепные (фр.).], coup-de-maitres [Мастерские достижения (фр.).] и tour-de-force [Подвиги (фр.).], — свидетельство пламенной благодарности француза.

— Он обращается, словно ученик к своему наставнику, — заметил я.

— Да, он переоценивает мою помощь, — небрежно бросил Холмс. — Ле Вийяр сам наделен незаурядными способностями. И обладает двумя из трех качеств, необходимых для идеального сыщика. Он умеет наблюдать и владеет искусством дедукции. Ему не хватает знаний, но время это поправит. Сейчас он переводит мои скромные труды на французский.

— Ваши труды?

— А разве вы не знали? — с усмешкой спросил Холмс. — Да, я, грешным делом, написал несколько монографий. Все они касаются узких вопросов. Вот, к примеру, одна под названием «О различиях пепла от разных сортов табака». В ней я перечисляю сто сорок сортов пепла от сигар, папирос и трубок с приложением цветных иллюстраций. Эта тема постоянно всплывает в криминальных расследованиях и порой имеет чрезвычайную важность как ключ к разгадке. Если вы, к примеру, способны с уверенностью заявить, что некое убийство совершено человеком, который курил индийский лунках, это явным образом сужает область вашего поиска. Для опытного взгляда между черным пеплом трихинопольского табака и белым пушком «птичьего глаза» разница такая же, как между картофелем и капустой.

— У вас удивительный дар подмечать мельчайшие детали, — вставил я.

— Я придаю им важность. Вот моя монография об изучении следов, с заметками о снятии отпечатков при помощи гипса. А вот еще: небольшое занятное исследование о том, как профессия человека влияет на форму его руки, с приложением линотипических иллюстраций: ру`ки кровельщиков, матросов, пробочников, наборщиков, ткачей и гранильщиков бриллиантов. Для детектива, обладающего научным складом ума, этот вопрос представляет громадное практическое значение, особенно в делах, связанных с неопознанными трупами, или для выяснения прошлого преступников. Но я утомил вас рассказом о своем хобби.

— Ничуть, — горячо возразил я. — Все это мне очень интересно, особенно с тех пор, как я имел возможность наблюдать практическое применение вашего метода. Но вы только что говорили о наблюдении и дедукции. Наверняка одно в какой-то степени предполагает и другое.

— Да нет, вряд ли, — ответил Холмс, привольно раскинувшись в кресле и выпуская из трубки густые голубые клубы. — К примеру, наблюдение показывает, что нынешним утром вы посетили почту на Уигмор-стрит, а дедукция сообщает, что там вы отправили телеграмму.

— Верно! — воскликнул я. — Справедливо и то и другое. Но должен признаться, не понимаю, как вы об этом догадались. Сходить туда я решил неожиданно и никому об этом не говорил.