Артур Рэнсом

Ласточки и Амазонки

Посвящается шестерым, для кого это было написано в обмен на пару шлепанцев

1

Дарьенский пик

Как смелый Кортес, что орлиным оком
С горы, что весь Дарьен собой венчала,
Глядел на Тихий океан широкий,
А воинство дар речи потеряло…

В свои семь лет Роджер уже не был самым младшим в семействе. Сейчас он широкими зигзагами — туда-сюда — поднимался по крутой луговине, что тянулась от озерного берега до самого Холли-Хоу. Холли-Хоу — так называлась ферма, где они проводили часть летних каникул. Почти достигнув живой изгороди у тропы, Роджер поворачивал и мчался до череды кустов на другой стороне поля. Там он вновь поворачивал и вновь бежал через поле. Встречный ветер мешал ему, но каждый такой галс [В этой книге вам встретится очень много морских терминов — иначе и быть не может: ведь речь в ней пойдет об отважных первооткрывателях и пиратах. Поэтому мы решили поместить в конце книги небольшой морской словарь. Если вам вдруг попадается непонятное или малознакомое слово, отмеченное звездочкой (например, форштаг*), это означает, что вы можете справиться о нем в словарике. (Здесь и далее, кроме особо указанных, примеч. ред.)]* приближал мальчика к ферме, где у ворот его терпеливо ждала мама. Двигаться прямо против ветра Роджер не мог: ведь сейчас он был парусным кораблем, и не просто парусником, а чайным клипером «Катти Сарк» [Чайный клипер «Катти Сарк» действительно не просто парусник. Клиперы — это очень быстроходные трехмачтовые суда, бороздившие моря до конца XIX века. На чайных клиперах из Индии и с Цейлона привозили в Европу чай. В чайном деле скорость играла огромную роль: наибольшую прибыль получала та компания, которая первой доставляла в Старый Свет чай нового урожая. «Катти Сарк» — один из самых известных чайных клиперов и единственный сохранившийся до наших дней. Сейчас «Катти Сарк» — это парусник-музей, стоящий в сухом доке в Гринвиче (Лондон).]. Не далее как нынешним утром его старший брат Джон заявил, что пароходы были всего лишь жестяными банками с двигателями внутри. Парус — вот оно, настоящее! Потому-то Роджер, не считаясь со временем, и одолевал поле галсами, как надлежало парусному кораблю.

Приблизившись к матери, он увидел, что она держала в руке красный конверт и небольшой листок белой бумаги. Телеграмма! Роджер сразу понял от кого и даже испытал искушение броситься напрямик. Телеграфировать на ферму мог только отец. Наверно, он ответил на мамино письмо. А еще — на письма Джона, Сьюзан, Титти и его собственное. Все они, хотя и очень по-разному, задавали один и тот же вопрос. Сам Роджер сформулировал его очень коротко: «Папочка, ну пожалуйста, можно и мне тоже? С любовью, Роджер». Письмо Титти вышло более пространным, даже длинней, чем у Джона. Сьюзан, хоть и была старше сестренки, отдельного письма не написала. Просто приставила свою подпись к подписи Джона, так что письмо получилось общее. Ну а самым обширным из писем было мамино, только Роджер не знал, о чем в нем говорилось. Все послания вместе отправились к отцу. Путь предстоял долгий: папин корабль стоял на Мальте, собираясь идти в Гонконг. И вот он наконец у мамы в руке — красный конвертик с ответом! Роджера так и подмывало рвануть по прямой. Но настоящему чайному клиперу подобное не пристало: он ведь не какой-нибудь пароход! И Роджер продолжал лавировку, ну разве что взял покруче к ветру. Только приблизившись, он позволил себе встать в левентик*, замедлил ход, убрал паруса рядом с мамой, чуть сдал назад — и замер на якоре, в безопасности гавани.

— Ответил? — пропыхтел он, еще не отдышавшись после бега против ветра и вверх. — Что там? «Да»?

Мать улыбнулась и стала читать вслух.

...

УТОПЛЕННИКИ ЛУЧШЕ ХЛЮПИКОВ, ЕСЛИ НЕХЛЮПИКИ НЕ УТОНУТ

— Это значит «да»? — спросил Роджер.

— Ну, я так полагаю.

— Это значит, что и я тоже?

— Да, если Джон и Сьюзан тебя возьмут. И если ты пообещаешь делать все, что они скажут!

— Урра-а! — завопил Роджер и запрыгал на одной ножке, на некоторое время даже забыв, что на самом деле он величавый клипер, стоящий на якоре в тихой гавани.

— А остальные где? — спросила мама.

— В Дарьене, — ответил Роджер.

— Где?..

— На вершине. Это Титти ее так назвала. Оттуда остров видно!

Поле, примыкавшее к Холли-Хоу, круто спускалось к небольшой бухте, где виднелись лодочный сарай и небольшой мол. Широкий вид на озеро, правда, не открывался, поскольку оба мыса, замыкавшие бухту, были довольно высокими. От фермерского дома к лодочному сараю вела тропинка. На середине спуска в поле виднелись ворота, и оттуда тянулась еще одна тропа, уводившая в сосновый лес на южном, более высоком мысу. Эта тропинка вскорости пропадала, но в первый вечер по прибытии, то есть две недели назад, дети добрались до дальнего конца мыса, где он круто обрывался в озерную воду. Оттуда была хорошо видна широкая водная гладь, что расстилалась меж невысоких холмов и к югу, и к северу. За извивами берега таились неведомые дали. Вот тогда-то, когда они в самый первый раз стояли над высоким обрывом, разглядывая эту великолепную ширь, Титти и дала имя найденному ими местечку. Они как раз в школе читали вслух этот сонет. Титти успела забыть длинное стихотворение, но образ землепроходцев, впервые взирающих на воды Тихого океана, в памяти задержался. В общем, мыс назвали Дарьеном, а на высшей точке устроили лагерь. Там-то Роджер и оставил всех остальных, а сам вышел на край поля и, увидев маму возле ворот, поспешил домой на всех парусах.

— Отнесешь им ответ, Роджер?

— А можно, я им скажу, что «да» касается и меня?

— Можно. Отдай телеграмму Джону. Это от него зависит, чтобы вы не оказались хлюпиками!

Мать вложила телеграмму в красный конверт, вручила Роджеру. Поцеловала его, стоящего на якоре, и сказала:

— Ужин в семь тридцать — и ни минутой позже! И не вздумайте разбудить Вики, входя в дом!

— Есть, кэп! — бодро отозвался Роджер и заработал руками, выбирая якорную цепь. Заложил поворот — и, опять же галсами, полетел через поле, раздумывая на ходу, как преподнесет новости.

Мать рассмеялась.

— Эй, на борту! — окликнула она.

Роджер остановился, оглянулся.

— Это ты сюда против ветра лавировал, — сказала она. — Теперь ты идешь в фордевинд* — галсы тебе не нужны!

— Точно! — обрадовался Роджер. — Ветер попутный! Я теперь шхуна — поставлю паруса бабочкой* и ка-ак полечу!

Он широко раскинул руки, изображая развернутые на разные борта паруса, — и со всех ног помчался за ворота и в лес.

Оказавшись среди деревьев, Роджер перестал считать себя парусником, потому что в лесу под парусами не ходят. Теперь он был исследователем, землепроходцем. Отстав от основного отряда, он шел по следам, зорко оглядываясь: не таятся ли где-нибудь в кустах дикари, нацелившие отравленные стрелы? Петляя между стволами, мальчик выбрался на самый верх мыса. Наконец впереди открылась прогалина: вереск, голые камни. Вот она, дарьенская вершина! Всюду кругом стояли деревья, но между ними ярко блестела озерная гладь. Под свесом скалы горел небольшой костер. Джон поддерживал огонь, Сьюзан намазывала хлеб джемом. Титти сидела между двумя деревьями над самым обрывом. Поджав ноги и оперев на колени подбородок, она несла стражу и заодно поглядывала на остров.

Джон поднял голову, увидел у Роджера телеграмму и так и вскочил:

— Депеша?

— Ответ пришел, — объявил Роджер. — Он гласит «да», и это «да» касается и меня, если буду слушаться и если вы со Сьюзан меня возьмете. А еще, если можно мне, значит можно и Титти!

Джон взял у него телеграмму. Титти поспешно вскочила и подбежала. Сьюзан держала нож с вареньем на нем над ломтем хлеба, чтобы ни капли не уронить, однако намазывать прекратила. Джон открыл конверт и вынул белый листок.

— Читай вслух! — сказала Сьюзан.

И Джон прочитал:

...

УТОПЛЕННИКИ ЛУЧШЕ ХЛЮПИКОВ, ЕСЛИ ХЛЮПИКИ НЕ УТОНУТ

— Ура нашему папе! — заорал Джон.

— Что это значит-то? — спросила Сьюзан.

— Это значит «да», — сказала Титти.

Джон подытожил:

— Это значит, папа думает, никто из нас не утонет. А если кто утонет, значит туда и дорога.

— Что-то я запуталась, — сказала Сьюзан. — Значит, тонут только хлюпики?

— Нет, папа совсем не то имеет в виду, — пояснила Титти. — Там говорится, что если мы хлюпики, так и не жалко, если утонем. Потом вроде как точка, и дальше сказано, что никакие мы не хлюпики, а значит…

— Скорее уж «если», — вставил Джон.

— В общем, если не хлюпики, значит не утонем.

— Папа это добавил, чтобы мама не волновалась, — сказала Сьюзен и снова стала размазывать джем.

— Тогда чего же мы ждем? Вперед! — закричал Роджер, но в это время изменилась песенка чайника. Прежде он уже некоторое время булькал, а теперь негромко и ровно зашипел, а из носика вырвалась длинная струйка пара. Сьюзан сняла чайник с огня и вытряхнула в кипяток небольшой пакетик чая.

— На ночь глядя мы все равно никуда не отправимся, — сказала она. — Лучше попьем чаю, а потом составим список всего необходимого.

— Пойдемте пить чай туда, откуда остров видно, — сказала Титти.

Они поставили чайник и кружки на жестяной поднос, где уже горкой лежали куски черного хлеба с джемом, и отнесли все на край обрыва. Их отделяла от острова примерно миля воды, а дальше виднелся низменный южный берег озера. В тихой глади отражались деревья. Ребята разглядывали остров уже десять дней, но телеграмма как будто сделала его совсем настоящим. В тот первый вечер, когда они только заселились в домик, выбранный их матерью, и вышли на «пик», где Титти вспомнила стихотворение, озеро показалось им этаким внутренним морем. И конечно, в этом море обнаружился остров. Вот тогда-то всю четверку и посетила одна и та же мысль. Остров, подумали они, был не простой. Это был Тот Самый Остров, их остров, только ждавший своих открывателей! Каждый день созерцая его, кто бы удовольствовался жизнью на материке с постоянным ночлегом в теплой постели? Они тут же сообщили о своем открытии матери и дружно принялись умолять: давай завтра же туда переселимся из этого домика! И останемся на острове навсегда!..