Мы сидели в удобных креслах в его гостиной с видом на залитый солнцем, но пустынный пляж: дело было в ноябре. В какой-то момент посреди разговора он встал, подошел к камину, что-то взял с полки и вернулся ко мне, с улыбкой протягивая какой-то предмет.

— Знаете, что это такое?

Я взял предмет в руки, чтобы как следует рассмотреть. Это был старый нож с широким лезвием в двадцать сантиметров длиной, обоюдоострый, с деревянным черенком, привинченным тремя болтами к рукоятке, в ножнах из черненого металла с остатками узоров.

— Догадываюсь.

— Догадываетесь правильно. У вас в руках подлинный coltello pugnale [Боевой нож (ит.).], находившийся на вооружении отряда «Большая Медведица». Он принадлежал одному итальянцу, принимавшему участие в атаках на Гибралтар. Итальянец этот, понятное дело, на базу не вернулся.

— Это вещь вашего отца?

— Да. В детстве я любил с ним играть, хотя отец редко мне разрешал. Это принадлежало храброму человеку, говорил он, прежде чем взять нож у меня из рук.

— А вы знаете того водолаза, у которого он был?

Альфред кивнул, забирая у меня нож:

— Его звали Лонго.

— Это отец вам сказал?

— Нет, я узнал позже. — Он наполовину обнажил клинок и резко засунул его в ножны. — Отец говорил, будто понятия не имеет, чей он, но это не так. — Он понимающе улыбнулся. — Любопытно, да?.. Обычно те, кто пережил войну, не любят рассказывать о ней своим детям.

— Это правда. Думаю, они предпочитают держать эти воспоминания на задворках памяти. Не отравлять их угрызениями совести, что ли.

— Или стыдом, — заметил я без всякой задней мысли.

Он посмотрел на меня с любопытством. Очень пристально.

— Да, — согласился он через секунду. — Может быть.

И он рассказал мне, как оружие попало к Гарри Кампелло: в результате одного ночного налета на итальянских управляемых торпедах. Водолазы отчаливали в море с торгового судна, пришвартованного в Альхесирасе, чье тайное назначение не было известно никому до самого конца войны. Британцев с ума сводили эти атаки, которые, как они думали, запускались с подводных лодок. Воды Гибралтарского порта были битком набиты всевозможными препятствиями: заградительные сетки, прожекторы и морские патрули, бросавшие глубинные бомбы, которые взрывались через каждые десять минут. Но, несмотря на все трудности, водолазы все равно атаковали.

— Итальянцы заслужили себе дурную славу на войне, вы же знаете: Абиссиния, север Африки… солдат не считали героями; даже фильмы есть про это. Но когда об этом заходил разговор, отец не выносил, если кто-нибудь выказывал им недостаток уважения. Придет день, и я вам расскажу, на что были способны итальянцы, говорил он. Но так и не рассказал; по крайней мере, не всё. Избегал разговоров о тех временах. Я только потом узнал, что он имел в виду.

Альфред поднялся с кресла, сделал мне знак следовать за ним, и мы перешли к встроенному шкафу, витрина которого была сплошь заставлена книгами и папками. Альфред надел очки для чтения, открыл шкаф и указал на длинный ряд тетрадей в кожаных переплетах.

— Шестнадцать лет, с тридцать девятого по пятьдесят пятый год, мой отец записывал разные события, произошедшие у него на работе. — Он взял одну из тетрадей и протянул мне. — Даты и факты воспроизведены в точности… Никто, кроме него, не открывал эти тетради до самой его смерти.

Я полистал тетрадь, помеченную 1940 годом. Листы были сплошь исписаны мелким убористым почерком. Испанский язык чередовался с английским.

— Когда он умер?

— Семнадцать лет назад. И я понял, почему он молчал: то, что он записывал, не всегда выглядело высокоморальным. Нужно понимать: была война.

Я посмотрел на другие тетради — все изрядно помятые, в переплетах красной, зеленой или синей кожи, уже выцветшей. Кампелло достал еще одну тетрадь и тоже полистал, что-то отыскивая.

— Я когда прочитал их, многое понял и про него, и про его тогдашних врагов. Да, вот оно… По поводу того ножа — послушайте, что он записал осенью сорок второго года.

И он прочитал вслух:

— «Патрульные катера выследили налетчиков. Их заметили, когда они пытались пройти через первую сетку, и подводный грузоподъемник поднял одного из них на поверхность. Я стою на молу, со мной Тодд и Моксон, и я вижу, как подняли тело. Итальянец, надо полагать. Мне достался его нож. И тут же, в бухте, взлетело на воздух торговое судно „Самоа Пилот“ водоизмещением восемь тысяч тонн».

Я посмотрел на него, заинтригованный:

— Тодд… это Ройс Тодд?

— Да, он самый.

— Я читал его мемуары.

— Я тоже. — Он указал на полки с книгами на противоположной стене. — Они вон там. Я так понимаю, вы знаете, что старший лейтенант Тодд в те времена командовал группой водолазов, посланной на Гибралтар для защиты от итальянцев. Есть такая старинная колониальная поговорка: на афганского волка охотятся с афганскими собаками.

— Очень в тему, — высказался я.

— И очень свойственно англичанам. По-моему, они даже фильм сняли про эту группу, не то с Джоном Миллсом, не то с Лоуренсом Харви… С кем-то из них.

— С Харви. Называется «Невидимый враг» [«Невидимый враг. Боевые пловцы» (The Silent Enemy, 1958) — британская военная драма режиссера Уильяма Фэрчайлда по мотивам книги Commander Crabb британского журналиста Маршалла Пью, биографии английского боевого пловца Лайонела Крэбба (1909–1956), ставшего прототипом Ройса Тодда.]. Я смотрел.

— А-а… И как? Хороший фильм?

— Средний. Изображает британцев более эффективными в бою, чем на самом деле.

Он язвительно рассмеялся:

— Отец говорил, что в этой истории с атаками итальянцев англичане никак себя не проявили.

— Меня интересует один конкретный итальянец, — отважился я. — И еще одна женщина.

— Что за итальянец вас интересует?

— Его звали Тезео Ломбардо.

Он внимательно посмотрел на меня. Потом взял у меня из рук кожаную тетрадь и поставил на место.

— Нож был не его… О нем новости пришли гораздо позже.

Он задумался. Он глядел на ряд тетрадей, а я глядел на него.

— И у него была женщина, — не унимался я.

Он медленно кивнул:

— Это понятно, что была.

Мне показалось, будто в гостиную, осветив все вокруг, ворвалось солнце.

— Елена Арбуэс?

Я заметил, как он вздрогнул. Он снова всмотрелся в меня, но теперь по-другому: внимательнее и с осторожностью. Я знал больше, чем он предполагал, и он старался понять, насколько я информирован. Много позже, когда мы уже стали доверять друг другу и перешли на «ты», Альфред Кампелло поведал мне, что, едва услышав имя Елены, он стал принимать меня всерьез.

— Да, она, — подтвердил он.

— Ваш отец был с ней знаком?

— Не только знаком; в этих тетрадях есть информация о ней. — Он полистал страницы и нашел то, что искал. — Вот здесь… Первый раз, когда он выследил ее как подозреваемую, случился в книжном магазине на Лайн-Уолл-роуд.

— Подозреваемую? — Я словно услышал сигнал тревоги. — В чем?

— Вам бы следовало прочитать эту часть дневников. — Он постучал пальцем по корешку одной из тетрадей. — Но, к сожалению, я не могу вам их предоставить… Вы должны меня понять.

— Разумеется, я вас понимаю. Могу я просмотреть их здесь?

— Вам понадобится для этого два-три дня, — сказал он, немного подумав.

— У меня есть время. Я могу поселиться в гостинице и прийти завтра, если вам это не помешает. Что скажете?

В конце концов он улыбнулся. И любезно согласился:

— Мне вполне подходит. С удовольствием приглашу вас выпить рюмочку и поболтать о моем отце и обо всем этом… Освежу свои воспоминания.

Конец ознакомительного фрагмента