— Тезео Ломбардо был мой бессменный двойник, — подтвердил он.

— Двойник?

По лицу старика было видно, что им завладели воспоминания.

— Так мы тогда друг друга называли… Мы работали в паре и привыкли быть вместе. Мы сидели верхом на майале, которую техники называли «силуро а лента корса»: тихоходная торпеда.

— Ломбардо был вашим командиром на каждом задании?

Он посмотрел на меня так, словно прикидывал масштабы моего невежества. Глаза у старого водолаза были темные, а жесткий взгляд порой становился испытующим и подозрительным.

— Он был младший офицер, а я — его оператор… Но дружба между нами была такая, что никто никогда не обращал внимания на нашивки. Даже на офицерские. Мы всё делали вместе, переносили одни и те же трудности. Вместе преодолевали опасности. Не припомню ни одного случая, чтобы кто-то из нас ставил себя выше остальных.

Главная мысль — это систематические удары по Гибралтару, причем так, чтобы враг и предположить не мог, кто начнет атаку: подводные лодки или водолазы, вышедшие из моря… Пусть себе думают, насколько мозгов хватает. Они и правда с ума сходили. База в Альхесирасе была намертво засекречена и оставалась таковой до самого конца войны. Англичане много позже поняли, что там происходило. Откуда появлялись итальянские водолазы, как они пересекали бухту и взрывали английские корабли.

— Должно быть, вам за это много платили, — предположил я.

Он немного помолчал. Задумчиво глядя на залитый солнцем прямоугольник улицы.

— Платили прилично, это да, — сказал он.

— А погибали много?

Он кивнул и опять умолк.

— Хватало, — ответил он наконец.

Он смотрел на улицу, словно те, о ком он вспоминал, вот-вот выйдут из-за поворота и сядут за столик.

— Они уходили в ночь и не возвращались, — добавил он, помолчав. — А некоторых ловили — как меня, например.

Я подался вперед с неподдельным интересом:

— Это и с вами было? Вас взяли в плен?

— Ясное дело.

— И многие попадались?

Его невестка принесла нам два кофе, и старик помешал его ложечкой.

— У нас по ходу дела было не так уж много возможностей, понимаете меня? — Он отпил глоток. — Или тебя убьют, или схватят. Но они не могли вытащить из нас ни слова, кроме имени, звания и номера удостоверения.

Он засмеялся, вспоминая об этом. Потом отпил еще кофе и снова усмехнулся.

— Нас не так легко победить, — с удовлетворением отметил он.

— Оно того стоило?

— Что значит «стоило»? — В суровом взгляде промелькнуло лукавство. — Надо было видеть рожи этих высокомерных англичан, когда они смотрели на тонущие в порту корабли!.. У них под самым носом. Мы проделывали это на Гибралтаре и в Александрии, в бухте Суда и у берегов Алжира. Мы им здорово наподдали.

Он снова задумался, потом хитро прищурился, рассчитывая на мое соучастие:

— Это очень по-итальянски, вам не кажется?.. Сделать нечто такое, чего другие никогда бы не сделали, потому что даже не способны представить.

Я изобразил согласие, а сам невольно подумал об итальянской литературе, статьях, фильмах: Альберто Сорди, Уго Тоньяцци, Дино Ризи, Луиджи Дзампа и многих других. Старая, мудрая Италия, несчастливая и полная скепсиса; драмы, стоически принимаемые как неизбежность и при этом всегда с юмором.

— Значит, это ложь, — сказал я, — когда говорят, что итальянцы сражались без особого воодушевления.

Он посмотрел на меня как на придурка.

— У каждого своя борьба и своя вера. — Он снова пристально взглянул на меня. — Вам известен фашистский девиз: «Верить, подчиняться, сражаться»?

— Я его знаю.

— Не знаю, верили ли во что-нибудь наши генералы и адмиралы, — сказал он примирительно, — но у нас была наша вера.

Я не стал углубляться. Момент был неподходящий. Тогда я еще не так много прочитал на эту тему, но знал, что с начала 1943 года, когда маршал Бадольо [Пьетро Бадольо (1871–1956) — итальянский маршал, премьер-министр Италии в 1943–1944 годах, после свержения Муссолини; в 1943 году подписал капитуляцию, после чего Италия на стороне союзников объявила войну Германии.] капитулировал перед антигитлеровской коалицией, подводный флот Италии распался на две части: одна вошла в коалицию, а другая осталась верна соглашению с немцами.

Теперь старый моряк смотрел на меня с некоторым недоверием:

— Что вы собираетесь делать с моими рассказами?

— Не знаю пока, — искренне ответил я. — Я журналист, я вам уже говорил. Меня просто интересует этот сюжет… Может, сделаю репортаж.

Казалось, он удивился:

— Вы что, приехали в Неаполь, только чтобы поговорить со мной?

— Нет, вообще-то я вроде как освещаю учения НАТО. Просто воспользовался случаем.

— А еще с кем-нибудь собираетесь говорить?

— Если кого-нибудь найду, может, и поговорю.

Он улыбнулся несколько загадочно:

— Нас не так много осталось в живых.

Я достал пачку сигарет и предложил ему, но он отказался, покачав головой, и приложил руку к груди. Сказал, что его легкие не терпят табака. Я закурил.

— А как вы с Ломбардо работали на майале?

Старик прикрыл глаза, вспоминая. Ломбардо, рассказал он, был главным в их паре и сидел впереди, где находился пульт управления: регуляторы курса, скорости и глубины. Скуарчалупо же сидел сзади, около рычага быстрого погружения, а за спиной у него был ящик с инструментами для разрезания сетей и разводные ключи для крепления взрывчатки к стабилизаторам вражеских кораблей.

— Я все думаю, что заставило вас этим заниматься.

— Мы служили в Десятой флотилии и все были добровольцами. До войны я работал водолазом… Доставал кораллы из Средиземного моря и жемчуг из Красного.

— А ваш товарищ?

Он задумался, стараясь вспомнить.

— У его семьи вроде была небольшая верфь — строили гондолы в Венеции… Насколько я помню, он работал там.

— А когда вы познакомились?

Он ответил, что осенью 1941 года. В Ливорно была школа водолазов, а тренировочная база находилась в Бокка-ди-Серкьо, недалеко от Специи, на территории охотничьих угодий, принадлежавших Королевским военно-морским силам: скрытое от всех место, где были спокойная вода, белый песок, сосновые боры и густые леса, защищавшие от любопытных взглядов. Там, в обстановке полнейшей секретности, готовили операторов для ночного нападения на плавучие средства, для атак на поверхности моря и на глубине; учили, как обходить препятствия и топить вражеские суда. Скуарчалупо с Ломбардо отлично сработались, помогая друг другу выдерживать низкие температуры и отравление углекислым газом при выдыхании кислорода, когда давление воды превосходило нормальное в два или три раза. Они были натренированы на такие вещи, которых обычные люди перенести не могут.

Старик покачал головой, продолжая вспоминать:

— А к девушкам даже приближаться не разрешали… Единственным развлечением в те времена было съездить в кино в Виареджо или перекусить в закусочной «Буонамико».

— Вы с самого начала и до конца были вместе?

— Нет. Он начал работать раньше, чем я.

Он поведал мне подробности. Его товарищ оставил Бокка-ди-Серкьо, потому что его включили в одну из штурмовых групп, действовавших с подводных лодок «Шире» и «Амбра». Так вышло, что Ломбардо и другой водолаз — его звали Коррадо Гатторно, и он погиб во время операции в Гибралтаре — потопили нефтяной танкер «Слиго». Неаполитанца и венецианца соединили в боевой экипаж в Альхесирасе осенью 1942 года; к тому моменту Десятая флотилия уже атаковала английские корабли в бухте Суда на торпедных катерах и потопила «Йорк», «Бонавентуру» и другие корабли; а с помощью майале в Александрии на дно пошли «Вэлиант», «Куин Элизабет» и «Сагона». То же самое они попытались сделать у берегов Мальты, но там потерпели поражение.

— В Альхесирасе все было очень хорошо продумано и спланировано, — добавил Скуарчалупо. — Для этой секретной операции выбрали нас как самых лучших, отлично натренированных: группа «Большая Медведица».

Меня заинтересовало название — не потому, что я такого никогда не слышал, а потому, как он это произнес. Каким тоном.

— «Большая Медведица», говорите?

Он кивнул и гордо вскинул голову.

— Уж такие мы были: люди убывающей луны.

Я удивленно посмотрел на него: небритый подбородок старшего матроса, покрытый седой щетиной, слегка дрожал. Неожиданно он словно постарел и сделался ранимым, а его темные неласковые глаза увлажнились слезами. Он молчал; сидел не шевелясь, глядя на свои костлявые руки, деформированные артрозом, и печально улыбался.

— Все было тщательно спланировано, и мы начали действовать в Альхесирасе в конце сорок второго года… Когда я вошел в состав отряда, Тезео и остальные уже какое-то время готовились к операции. Они даже совершили несколько атак без майале: отправлялись вплавь с подводной лодки «Шире» и ставили маленькие мины, которые мы называли бутонами или сундучками.

Я связал концы с концами.

— И во время одного из таких набегов, — уточнил я, — Тезео Ломбардо познакомился с Еленой Арбуэс.

— Да, тогда, на берегу… А через два месяца они встретились на рынке, когда я понял, что она идет за нами.

— А каким он был?

— Тезео? — Мой собеседник улыбнулся своим воспоминаниям. — Замечательный был человек.

Я не отставал:

— В каком смысле «замечательный»?

Он немного подумал.

— Больше требовал от себя, чем от своих товарищей, — наконец ответил он. — Доброжелательный, трудолюбивый, искренний. Немного наивный, но надежный и очень выдержанный. Отличный человек, я же говорю… Один из тех, кто рождается героем, но сам об этом не знает.