— В этом есть и моя вина, садись, Верона.

Но я почему-то тут же схватила его за плечо.

— Что ж ты — стоя поедешь?

— Да поди не развалюсь, — усмехнулся Яровой.

— И будешь пыхтеть над душой целых два часа? — почему-то сердилась я. Ненавижу, когда что-то выходит из-под контроля.

— Значит, лучше, чтобы ты пыхтела надо мной? — не отступал Никита.

Даня, почувствовав, что, как в старые добрые времена, запахло жареным, предложил:

— Азарова, садись с нами.

— С вами? Глупости!

— Почему? — удивился Третьяков. — На том ряду сидят втроем. И еще в начале автобуса.

— Ехать в тесноте? Я лучше к девчонкам каким-нибудь сяду.

— Так ты к Никитосу на колени!

— Ага! Еще чего!

Я уже хотела отправиться вперед к водителю, чтобы сообщить об отсутствии свободных мест, но тут автобус чихнул, передняя дверь плавно закрылась, и мы тронулись. От неожиданности я потеряла равновесие, но Никита успел схватить меня за запястье и потянуть на себя. Сама не поняла, как все-таки оказалась у Ярового на коленях.

— Удобно? — прошептал Никита над самым ухом.

— Угу, — отозвалась я, почему-то жутко смутившись.

Даня, глядя на нас, усмехнулся и отвернулся к окну. Наверняка пару лет назад эта ситуация не вызвала бы такого смятения. Раньше, когда были совсем мелкими, даже засыпали в одной постели под мультики. Но за эти два года, что мы не общались, Никита внезапно будто стал чужим, незнакомым и непривычно взрослым.

Даня оторвался от окна и снова повернулся к нам. За его темноволосой шевелюрой мелькали светлые высотки.

— Азарова, во сколько отбой в твоем лагере?

— Это не мой лагерь, — нахмурилась я. — И понятия не имею. Может, в десять?

Даня театрально схватился за сердце и заморгал карими глазами.

— И подъем в восемь, — припугнула я.

— В восемь? — возмутился Третьяков.

— Изнуряющая зарядка, сон-час и манка на завтрак.

— Серьезно? — скривился Даня.

— С комочками, — решила я добить друга.

— Остановите автобус! — выкрикнул Третьяков.

Но в салоне уже стоял такой галдеж, что Даню расслышали лишь ребята с соседних кресел. Кто-то с интересом оглянулся, другие же не обратили внимания.

Никита не участвовал в нашем разговоре, молча смотрел в окно. Повернувшись к нему, едва не задела носом его скулу и оттого еще больше смутилась.

— А ты почему все-таки решил ехать? — спросила я, обратившись к его серьезному профилю.

— По семейным обстоятельствам, — сдержанно отозвался Никита.

Забавно, но пару недель назад я отмазала его по той же причине для того, чтобы он, наоборот, остался дома. И видела я из окна эти семейные обстоятельства.

— Кажется, Амелия решила сбежать из дома по тем же причинам, — сказала я, высматривая впереди черную макушку Циглер. Еще по пути сюда заметила ее в кресле у окна с большими наушниками на голове.

— Ирка мне все уши прожужжала про их с бабкой ведьминский шабаш, — с восхищением в голосе сказал Даня. — Как думаешь, Азарова, Амелия — настоящая ведьма?

— Ты собираешься всю дорогу трещать без умолку? — решила я сменить тему разговора. Обсуждать психованную Циглер — последнее, чего мне хотелось. Хотя после драки я все же сомневалась в причастности Амелии к угрозам…

— Тот же вопрос, — согласился со мной Никита по поводу чрезмерной болтливости друга.

— Ой, да пошли вы, — поморщился Даня, отворачиваясь к окну. Но затем в течение десяти минут еще раза три поворачивался к нам с Яровым с глупыми вопросами по поводу распорядка дня в лагере.

Автобус выехал на трассу, и вскоре монотонная дорога с мелькающими деревьями, полями и столбами убаюкала Третьякова. Он продрых до самого лагеря.

Я задумчиво смотрела в окно, пока Никита не протянул наушник.

— Что на этот раз?

— I miss you. Знаю, ты вся такая взрослая и выросшая из такой музыки, и если вдруг ты не хочешь…

— Спасибо, — улыбнулась я, принимая из рук Никиты наушник.

Отец любил Blink-182, когда сам был двадцатилетним. Странно, что Никита держит их в своем плей-листе, потому как у меня они ассоциируются лишь с нашими поездками на дачу к тете Соне, когда мы брали с собой Ярового и слушали эту песню в папиной машине…

Я сама не заметила, как уснула в объятиях Никиты.

* * *

Из автобуса я вышла, на удивление, отлично выспавшаяся. В нос сразу ударил запах смолы и земляники. Вдалеке за высокими соснами виднелись светлые стены корпусов.

У Никиты была забавная походка. Кажется, за два часа дороги я все-таки отсидела ему ноги. А вот Даня выдрыхся и был воодушевлен. Сладко потягиваясь, он уже оглядывал незнакомых девчонок из соседних школ.

— Нормас! Никитос, вон та тебе как, светленькая? Твой типаж.

Никита уткнулся в телефон и даже головы не поднял.

— О, не-ет! — взвыла подошедшая к нам Ирка. Несмотря на то что она сидела в середине салона, автобус подруга покинула одной из последних. — Только не говорите, что этот мачо недоделанный снова подружку себе ищет. Дома мне этого будто не хватает.

— Ты знаешь, что на свежем воздухе разыгрывается аппетит? — подтолкнул сестру плечом Даня.

Ирка только театрально закатила глаза, а я рассмеялась. И снова вокруг все как в прежние времена, когда мне было хорошо. Тут же я встретилась взглядом с Марком, и он, улыбнувшись, подмигнул. Рядом старые друзья и парень, который нравится… На секунду я испугалась, что от осознания этого счастья могу прямо здесь свалиться без чувств. Правда, было и несколько «но». Например, присутствие Соболь, которая у автобуса громко выясняла отношения с ревнивым Кузей. Или присутствие Циглер, которая время от времени все-таки цеплялась за нас с Иркой враждебным взглядом. Правда, позже я отметила, что таким взглядом Амелия одаривает практически каждого. Наверное, это просто Ира все вечно принимает на свой счет…

Когда все пошли к светлым корпусам, энтузиазм Дани улетучился. Третьяков пыхтел, неся багаж сестры.

— Тебе надо сумку на колесиках, как у нашей бабы Ани.

— Какую дома выдали, такую и взяла. Это папина, командировочная, — беспечно ответила Ирка. Сама она под звонкое пение птах в ветвях сорвала цветок и периодически подносила его к носу. Шла легкой походкой и размахивала свободными руками, назло Дане.

Мы замыкали шествие, поэтому по пути к лагерю я могла рассмотреть некоторых ребят, как уже знакомых, так и тех, кого видела впервые. Руднева и Соболь вышагивали в ногу в босоножках на высокой танкетке, периодически запинаясь о шишки. К ним присоединились несколько девчонок, с которыми, видимо, уже была знакома Оксана. Соболь везде найдет ровню — пустоголовых шумных девиц. Все они о чем-то щебетали и громко хохотали. Даня с интересом поглядывал в их сторону. Тут же неподалеку гордо шагала Амелия. Тяжелая музыка, грохотавшая в ее наушниках, доносилась до нас. К лагерю Циглер подготовилась: выкрасила кончики волос в синий цвет… Позади нее плелась Люся Антоненко. В руках у нее была сумка, на вид ничуть не легче, чем у Ирки, а на голове — забавная красная шляпа. В зеленом лесу она была похожа на Красную Шапочку.

Даня и Никита от нечего делать принялись цепляться сначала к нам с Иркой, потом переключились на отставшую ото всех Люсю.

— О, Паддингтон, приветик! — засиял Даня, когда мы догнали девчонку.

Ирка не смогла сдержать смешок, а Люся покраснела.

— Сюда вроде как отправили лучших из лучших, ты шаришь в физике?

— Нет.

— В английском?

— Нет!

— А по какому предмету рвешь рейтинги?

— Ни по какому. Я просто хорошо пою.

Мы переглянулись. А ведь мы ничего не знали о Люсе, не знали, какими талантами обладает Антоненко… Точно так же Люся вряд ли была в курсе, что Циглер и Яровой шарят в физике, а Руднева имеет разряд по спортивным бальным танцам. Кажется, этот лагерь — отличная возможность узнать наконец всех ближе…

— Хорошо поёшь? — удивился Даня. — Я тоже, говорят, неплохо.

— Это кто это такое говорит? — встряла Ира.

— Когда моюсь в душе, могу такие арии из опер пропеть, — продолжил Третьяков. — Вон Ирка все под дверью околачивается, внимает, так сказать.

— Я просто жду, чтобы ты оттуда скорее выполз, так сказать, — запротестовала Ира. — И освободил ванную.

— Нет же, я не на любительском уровне, — возразила Люся, важно поправив красную шляпку. — Я выступаю на вокальных конкурсах. И даже в разных телевизионных программах.

— Да? — заинтересовалась я. — Прикольно! Почему об этом никто не знает в школе? Мы бы за тебя болели.

Антоненко лишь смущенно пожала плечами:

— Я принимала участие в одном вокальном конкурсе по Первому каналу. Но меня вырезали на монтаже.

— Это откуда тебя вырезали? — спросил Даня.

— Из Евровидения? — предположил Никита.

Ирка снова расхохоталась, а Люся почему-то еще больше замкнулась в себе и теперь молча шла впереди.

— Ну хватит вам. Не все понимают ваши глупые шутки, — укоризненно оглядела я друзей.

— Ладно, Люсь, не обижайся, — смутился Никита, догнав Антоненко. — Мы ж по-доброму. Давай сюда сумку, тяжелая!