— Что стряслось? — мягко спросил Макель.

— Отец при смерти.

— ГИДРы не предвидится? — мрачно поинтересовался он.

— Похоже, что нет.

В списке ожидания были тысячи имен. Эонийские ученые уже много лет пытались воссоздать лекарство, но пока что им это не удалось. Прошел слух, что оно и вовсе закончилось.

— Будь они прокляты, эти королевы, — сказал Макель, шлепнув ладонью по столу. — Я тебе сочувствую.

Я сделала глубокий вдох. Слезы иссякли еще полгода назад. Для меня все закончилось, как только папа ударился о камни.

Внезапно здание вздрогнуло и покачнулось. В Аукционный Дом повалил народ.

— Можешь не ходить на торги, — сказал Макель. — Я все пойму.

— Ну уж нет! — натянуто улыбнулась я. — Тогда я не узнаю, кто купил мои чипы.

Макель ухмыльнулся. От его мрачного настроения не осталось и следа.

— Тогда пойдем. Нельзя заставлять публику ждать.

Аукционный Дом стоял на пристани в дальнем и самом грязном конце торианской гавани. В детстве старое здание со сводчатыми потолками и широкими колоннами казалось мне великолепным дворцом. Теперь я знала о нем всю правду. Его давно пора снести. Соленый воздух разъел опоры, и дом покосился на правый бок. Запах гнилого дерева заполнял каждую комнату, включая мою каморку за сценой, где вдобавок ко всему вечно гулял сквозняк. Этот гнилостный смрад преследовал меня, подобно тени, куда бы я ни пошла. Как символично!

Народ стекался к Аукционному Дому с чуть более устойчивой части пристани, где располагались местные достопримечательности: душные игорные заведения, храмы наслаждений, а между ними, точно грибы на болоте, — сырые и грязные пивнушки. Район пользовался дурной славой и носил название «Сваи». Словом, у наших соседей руки были запачканы не меньше, чем у нас самих.

В зале было так тесно, что каждый дышал кому-нибудь в затылок. Казалось, явится еще один человек — и все мы пойдем ко дну. Хотя шум голосов разносился по всей пристани, городские власти не обращали на него внимания. Они давно оставили Макеля с его махинациями в покое.

Торианская королева, напротив, собиралась закрыть «Сваи» уже не первый десяток лет. Недавно она объявила, что все-таки снесет пристань — якобы из соображений безопасности, но мы-то знали, в чем дело. Для королевы Маргариты мы были пятном на репутации «достойного» торианского общества, и ей не терпелось от нас избавиться. Может, поэтому Макель ходил такой хмурый?

Если так, он был не одинок. Днем, когда почти все заведения «Свай» были закрыты, а их владельцы должны были видеть десятый сон, из-за дверей доносились громкие, недовольные голоса. Голоса эти клялись отомстить докучливой торианской правительнице и разорить всех честных торговцев, если «Сваи» снесут. Что бы там ни говорила королева, наша помойная яма — сердце всего квадранта. Без нее Тория придет в запустение.

Впрочем, политика — это не мое.

Я стояла за кулисами и наблюдала за публикой. Переступив порог Аукционного Дома, люди забывали о приличиях, которые соблюдали за его стенами, изображая трудолюбивых мореплавателей и предприимчивых торговцев. Здесь поддавались тайным желаниям и темным порывам. Тела напирали друг на друга, мужики давали волю рукам, а под ногами у всех, точно канализационные крысы, сновали пронырливые дети. Идеальная тренировочная площадка для юных карманников. Любой, кто не попадется с поличным, пройдет к нам отбор.

Понятно, почему в детстве родители просили меня обходить это место стороной. Но мы жили у моря, и Аукционный Дом то и дело попадался мне на глаза.

Я всегда любила плавать и ненавидела ходить под парусом. До мачты я не дотягивалась, а морские узлы у меня не получались — пальцы слишком короткие. К тому же в отличие от отца с матерью, разгуливавших по палубе, как по твердой земле, я вечно теряла равновесие. И чего их так тянуло в море? Лично я не видела ничего хорошего ни в ранних подъемах, ни в лютом холоде, ни в нескончаемой утомительной работе за жалкие гроши.

Вернувшись из плавания, родители усаживались у очага — в те дни, когда мы могли позволить себе развести огонь, — и предавались воспоминаниям, а я молила всевышних королев, чтобы в гавани разразился шторм и разнес их посудину в щепки. Став постарше, я часто просила, чтобы меня оставляли дома, а если они не соглашались, закатывала скандал.

Долгое время я и не подозревала, что можно жить по-другому, наслаждаться каждым днем, процветать. А потом познакомилась с Макелем.

Я плохо помню свой первый визит в Аукционный Дом. Помню только, что по всему телу пробежала сладостная дрожь. Я ходила между рядами и водила пальцами по дамским сумочкам, запускала руки в карманы мужских пальто. В тот вечер я ничего не украла — но могла, стоило только захотеть, и это стало для меня настоящим откровением.

Чуть позже, когда я болтала ногами на причале, и мои щеки, несмотря на мороз, все еще пылали от возбуждения, ко мне подошел Макель. Представился, протянул руку и предложил работу.

Я постаралась забыть о мамином письме и о ноющей пустоте в груди. Я сама ее создала, когда вслед за Макелем встала на путь тьмы. Поворачивать уже поздно.

Разглядывая толпу, я гадала, кому же достанутся мои чипы и какой будет моя доля. Торианцам не терпелось взглянуть на Эонию и ее продвинутые технологии, поэтому предложения будут сыпаться градом. Как и в других квадрантах, в Тории большинство эонийских технологий были запрещены из опасения, что они бесповоротно изменят наше общество. Но вкусить прелестей чужой жизни все равно хотелось.

Именно такую возможность и давали коммуникационные чипы. Нужно лишь положить чип на язык — и твои органы чувств переместятся во времени и пространстве. Ты погрузишься в воспоминание, настолько реальное, что его трудно отличить от действительности. Послание из чужой жизни.

Макель стоял в ложе — неуклюжей пристройке вдоль одной из стен. После смерти отца он установил на сцене тяжелый красный занавес, чтобы скрыть от публики стол с лотами, так что теперь зал торгов походил не на склад, а на лудский театр. Для Макеля вся жизнь была одним большим шоу.

Места в ложе он приберегал для самых ценных клиентов, которым не пристало сидеть среди грязных простолюдинов. Вот и теперь он провожал туда девушку в бархатном платье и синей шляпке, протянув ей руку и почтительно приподняв котелок. Мне стало тошно при виде обожания на ее лице. Макель посмотрел в мою сторону, и я быстро отвернулась, чтобы он не заметил, как я вспыхнула от ревности.

— Подвинься, — сказал Кирин, ткнув меня локтем под ребра. — Сначала мои лоты.

Я с радостью уступила ему место: от Кирина с его зловонным дыханием лучше держаться футах в десяти. Его светло-русые волосы торчали во все стороны, будто он пытался уложить их по последнему писку лудской моды. Выглядело нелепо. Мы, карманники, одевались просто — чтобы не выбиваться из толпы.

— До сих пор наручными часами занимаешься? — спросила я. Стать хорошим вором Кирину мешал высокий рост, скрыть который было невозможно. Но, надо признать, пальцы у него были ловкие и с любой застежкой справлялись в считаные секунды. — Сколько ты так уже? Лет пять?

— Захлопнись, Киралия, — огрызнулся он.

Я пожала плечами и заправила за ухо прядку волос.

— Не расстраивайся. Годик-другой, и тебе начнут доверять задания посложнее. Видишь, что у меня тут? — Я потрясла у него под носом браслетом с новой подвеской — знаком продвижения по службе. — Разгляди хорошенько. Может, вдохновишься.

На кожаном браслете Кирина одиноко болтались две подвески, а на моем уже не хватало места. Мать с отцом говорили, что мореплавание у меня в крови. Видели бы они, как я снимаю сумку прямо с плеча какой-нибудь дамы или очки с носа ничего не подозревающего старика! У меня в крови воровство.

— Не нужно мне такого вдохновения, — сказал Кирин, отталкивая мою руку. — Не все мы готовы на коленях обслуживать Макеля.

— Я не делаю ничего, кроме своей работы!

Я бессознательно сжала руку в кулак и замахнулась, но Кирин и глазом не моргнул.

— Ну да. Мы, по-твоему, слепые? — Он кивнул на других членов шайки, с интересом наблюдавших за перепалкой у него из-за спины. — Тебе достаются все лучшие задания.

— Потому что я лучше всех!

— Лучше всех работаешь ртом.

Я уже готова была кинуться на него с кулаками, но мое запястье схватила рука, от ногтей до костяшек увешанная перстнями.

— Что здесь происходит? — спросил Макель, переводя взгляд с одного лица на другое. Уголок его рта приподнялся.

— Ничего, — процедила я сквозь зубы. Мне не хотелось обсуждать эти слухи, пока мы с Макелем не расставим все точки над «i». — Кирин рассказывал о своем последнем трофее — восхитительных часиках из Лудии. — Я сладко улыбнулась. — Правда, Кирин?

— Неужели? — усмехнулся Макель и пошлепал меня по щеке. — Милая… — Шлеп! — Маленькая… — Шлеп! — Кира. — Шлеп!

Я вырвалась и отступила назад. Все это время Кирин, скотина такая, за нами наблюдал. Бывало, мы с Макелем засиживались у него в кабинете допоздна, обсуждая будущее Аукционного Дома, но между нами никогда ничего не было. Пару раз мы балансировали на грани чего-то большего, во всяком случае так мне казалось, но за последний год он, похоже, потерял ко мне интерес.