Ава Деллайра

Письмо на небеса

Посвящается моей маме, Мэри Майкл Карнз

У меня твое сердце

Дорогой Курт Кобейн [Кобейн, Курт Дональд (1967–1994) — автор песен, музыкант и художник, более известный как вокалист и гитарист рок-группы Nirvana, исполнявшей альтернативный рок.],

Сегодня на уроке английского [В американской школе урок английского (родного) языка — это, по сути, урок литературы, а также языка, его истории, лингвистического анализа.] мы получили от миссис Бастер первое задание — написать письмо умершему человеку. Как будто оно может попасть к вам на небеса или существует специальная почта для призраков. Наверное, учительница думала, что мы напишем, например, бывшему президенту, но мне нужно с кем-то поговорить, а с президентом я поговорить не могу.

Жаль, что вы не можете рассказать мне, где сейчас находитесь и почему покинули нас. Вы были любимым музыкантом моей сестры Мэй. С тех пор как ее не стало, мне трудно быть самой собой. Я уже не знаю, кто я. Но теперь я перешла в старшую школу и должна поскорее разобраться в себе. Иначе — я это чувствую — я здесь совсем пропаду.

Все, что я знаю о старшей школе, рассказала мне Мэй. В свой первый учебный день я отыскала в ее шкафу одежду, которую она надевала в школу: плиссированную юбку и розовый кашемировый свитер (сестра отрезала горловину и прикрепила нашивку с надписью Nirvana и смайликом с крестиками вместо глаз). Все это ей очень шло. Мэй была невероятно красива и с первого взгляда производила сильное впечатление. Она даже ходила так, словно принадлежала к лучшему миру. Я надела ее вещи, посмотрела в зеркало и попыталась понять, к какому миру принадлежу я сама. Однако на мне одежда сестры выглядела как маскарадный костюм, поэтому я переоделась в свое любимое: джинсовый комбинезон, футболку с длинными рукавами, вставила в уши серьги-кольца. Войдя в вестибюль Вест-Меской школы [West Mesa High School — государственная школа США (г. Альбукерке) последнего — «старшего» — этапа школьного обучения для 9 — 11 классов.], я поняла, что совершила ошибку.

Следующим открытием для меня стало то, что здесь не принято приносить с собой обед. Здесь ты либо покупаешь пиццу и печенье с арахисовым маслом, либо не обедаешь вообще. Моя тетя Эми, у которой я теперь живу каждую вторую неделю, делает мне сэндвичи с салатом и майонезом, потому что мы с Мэй любили их в детстве. Раньше у меня была обычная семья. Не идеальная, конечно, но мы были вместе — мама, папа, Мэй и я. Кажется, как будто это было очень давно. Но тетя Эми старается изо всех сил и так любит делать сэндвичи, что мне не хочется расстраивать ее. В обеденный перерыв я иду в женский туалет, как можно быстрее съедаю сэндвичи и выкидываю бумажный пакет в урну для тампонов.

Прошла неделя, а я все еще никого здесь не знаю. Мои одноклассники по средней школе перешли в Сандию [Sandia High School — государственная школа США (г. Альбукерке) последнего — «старшего» — этапа школьного обучения для 9 — 11 классов.], где училась Мэй. Я не хотела, чтобы все там жалели меня и задавали вопросы, на которые у меня нет ответа, поэтому я пошла Вест-Мескую школу, в районе, где живет тетя Эми. Предполагалось, что я начну жизнь с чистого листа.

Я не горю желанием торчать весь сорокаминутный перерыв в туалете и, покончив с сэндвичами, выхожу на улицу и сажусь у забора. Держусь незаметно и просто за всеми наблюдаю. С деревьев опадает листва, но еще достаточно жарко. Особенно мне нравится наблюдать за парнем по имени Скай [Скай (англ. Sky) в переводе с английского — «небеса».]. Он всегда носит кожаную куртку, хотя сейчас самое начало осени. Скай напоминает мне о том, что воздух — это не только субстанция вокруг. Это то, чем мы дышим. Он стоит на противоположном конце двора, но я вижу, как при дыхании поднимается и опускается его грудь. Не знаю почему, но в этом месте, заполненном незнакомцами, мне приятно осознавать, что Скай дышит тем же воздухом, что и я. Тем же воздухом, которым дышали вы. И Мэй.

Иногда ваша музыка звучит так, словно у вас на душе слишком много всего накопилось. Может, вы не смогли выдержать этого. Может, именно поэтому вы и умерли. Словно взорвались изнутри. Кажется, я неправильно выполняю это письменное задание. Может быть, позже попробую еще раз.


Искренне ваша,

Лорел

Дорогой Курт Кобейн,

Когда миссис Бастер попросила в конце урока сдать наши письма, я посмотрела в свою тетрадь и закрыла ее. Как только прозвенел звонок, я поспешно собралась и вышла из класса. Есть вещи, которые я могу рассказать лишь тем, кого уже с нами нет.

Я была в восьмом классе, когда Мэй впервые дала мне послушать вашу песню. Она училась в десятом. Перейдя в старшую школу, сестра все больше стала отдаляться от меня. Я скучала по ней и мирам, которые мы с ней выдумывали. Но той ночью в машине мы снова были с ней вдвоем, и она включила Heart-Shaped Box [Песня группы Nirvana, написанная Куртом Кобейном.]. Ничего подобного я раньше не слышала. Мэй оторвала взгляд от дороги, посмотрела на меня и спросила:

— Тебе нравится?

Она словно открыла дверь в свой новый мир и пригласила меня войти.

Я молча кивнула. Это был мир, полный новых чувств, которым я еще не подобрала слов.

В последнее время я снова увлеклась вашей музыкой. Ставлю альбом In Utero, притворяю дверь, закрываю глаза и слушаю его много раз подряд. Не знаю почему, но только ваш голос помогает мне прийти в себя.

Такое ощущение, что после смерти Мэй в прошлом апреле мой мозг просто отключился. Родители задавали мне множество вопросов, но я не знала, что отвечать, и поэтому на время совсем перестала говорить. После этого родители решили больше не спрашивать меня о сестре.

Это миф, что горе сближает людей. Мы словно находились на разных островках: папа — в доме, мама — в квартире, в которую переехала жить несколько лет назад, и я — молча слонялась туда-сюда, слишком потрясенная произошедшим, чтобы нормально учиться в последние месяцы средней школы.

Время шло, и папа снова стал увеличивать громкость при просмотре бейсбольных матчей и вернулся к работе в «Родес Констракшн», а еще через два месяца мама уехала на ранчо в Калифорнию. Может быть, она злилась, что я не рассказываю ей о случившемся. Но я никому не могу об этом рассказать.

Сидя дома в то долгое лето, я начала искать в интернете статьи, фотографии и истории, которые могли бы заменить мне ту, что осталась у меня в голове. В одной газете в некрологе говорилось, что Мэй была прекрасной девушкой, замечательной ученицей и любимицей семьи. В другой я нашла коротенькую статью под названием «Трагическая смерть местного подростка» с фотографией цветов и вещей, которые принесли на мост одноклассники погибшей. Там еще был снимок из ее школьного альбома. С него на нас смотрела улыбающаяся девушка с блестящими волосами.

Может, с вашей помощью я найду дверь в новый мир?

Я пока ни с кем не подружилась. За полторы недели в школе я ни слова не произнесла, если не считать слова «здесь», когда отмечают присутствующих на уроке. В моем классе английского есть девочка — Натали. Она рисует у себя на руках. Не какие-то там сердечки, а луга и деревья, девушек и животных, прямо как живых. Волосы она заплетает в косы до пояса. У нее идеально гладкая смуглая кожа и глаза разного цвета: один — почти черный, другой — темно-зеленый. Я хочу как-нибудь за обедом сесть с ней за один стол.

Мне кажется, что все, толпящиеся в очереди за пиццей или печеньем, стоят вместе и никто из них не одинок. Я бы с такой радостью присоединилась к ним! Но мне не хочется просить у папы деньги, потому что его это напрягает, а к тете Эми я обратиться не могу, потому что она считает, что я вполне довольна ее сэндвичами. Поэтому я начала копить мелочь: нашла на земле пенни, в сломанном автомате с содовой — четвертак, а вчера взяла пятьдесят центов с комода тети Эми. Было стыдно, но зато этих денег хватило на пачку печенья с арахисом.

Мне понравилось абсолютно все. Понравилось стоять со всеми в очереди и смотреть на рыжие кудряшки девушки впереди меня. Понравился тихий треск разрываемой упаковки и хруст печенья.

Затем случилось вот что… Грызя печенье, я смотрела сквозь падающую листву на Ская. И тут он меня увидел. Повернулся с кем-то поговорить, замер, и наши глаза на мгновение встретились. Я отвела взгляд. Под кожей словно вспыхнули сотни светлячков. Когда я осмелилась снова взглянуть на Ская, он все еще смотрел на меня. Его глаза были подобны вашему голосу — ключ к миру во мне, готовому распахнуть двери.


Искренне ваша,

Лорел

Дорогая Джуди Гарленд [Гарленд, Джуди (1922–1969) — американская актриса и певица. В семнадцать лет получила специальный юношеский «Оскар» за работу в музыкальном фильме «Волшебник страны Оз».],

Я решила написать вам, потому что «Волшебник страны Оз» был и остается моим любимым фильмом. Мама всегда включала его мне, когда я болела и не ходила в школу. Она приносила мне имбирный эль с розовыми пластиковыми кубиками «льда» [Пластиковые кубики, которые используются для охлаждения напитков вместо льда.] и тосты с корицей, а вы пели песню Over the Rainbow.

Сейчас я понимаю, что всем знакомы ваше лицо и голос, но не все знают, откуда вы родом, как вы жили и что делали до того, как стали сниматься в кино.

Я представляю вас маленькой девочкой — в декабрьский день в вашем родном городке на краю пустыни Мохаве вы отбиваете чечетку на сцене отцовского кинотеатра и поете Jingle Bells. Вы рано поняли, что аплодисменты — это звуки любви.

Я представляю вас в летний вечер в кинотеатре, где все прячутся от жары. Вы выступаете на сцене, заставляя людей на мгновение позабыть об их тревогах. Ваши родители улыбаются вам. Они счастливы, когда вы поете. После пролетевшего черно-белой дымкой фильма, вы внезапно начинаете клевать носом. Папа выносит вас из кинотеатра на руках и отвозит домой в своей большой черной машине, плывущей по гладкому асфальту, как лодка по воде.

Вам не хочется, чтобы кто-то грустил, поэтому вы все время поете. Вы убаюкиваете себя песней, когда ссорятся ваши родители, а когда они не ссорятся, вы поете, чтобы вызвать у них смех. Вы используете свой голос как клей, чтобы не дать развалиться семье. А потом, чтобы не рассыпаться на кусочки самой.

Мама раньше пела нам с Мэй перед сном колыбельную. «Все мы едем в Утренний городок» [Morningtown Ride — песня группы The Seekers.], — тихо напевала она и гладила мои волосы, пока я не засыпала. Если мне не спалось, она советовала представить себя в летящем над морем мыльном пузыре. Я так и делала, закрывала глаза и прислушивалась к плеску волн, а затем смотрела вниз на мерцающую воду. Когда пузырь лопался, мамин голос помогал мне создать новый.

Но теперь пузырь лопается, стоит мне представить себя в нем, и я, вздрогнув, распахиваю глаза, чтобы не упасть. Мама слишком грустит, чтобы заботиться обо мне. Они с папой разошлись до того, как Мэй перешла в старшую школу, а после того как два года спустя Мэй умерла, вообще перебралась в Калифорнию.

В доме, где остались только я и папа, гуляет эхо воспоминаний. Я возвращаюсь мыслями к тому времени, когда мы были все вместе. Почти чувствую запах скворчащего мяса, которое мама готовит на ужин. Почти вижу за окном во дворе себя и Мэй, собирающих ингредиенты для наших волшебных зелий.

После развода родителей мы с Мэй неделю жили с папой, неделю — с мамой, теперь я остаюсь у тети Эми. В ее доме тоже пусто, но по-другому. Тут не живут призраки прошлых дней. В нем тихо, полки заставлены сервизами, фарфоровыми куклами и розовым мылом, предназначенным для смывания нашей грусти. Наверное, оно хранится для того времени, когда действительно станет тяжело, потому что руки мы моем мылом «Айвори» [Ivory — бренд мыла (США), начало продаж — 1879 г.].

Я выглядываю в окно ее холодного дома, кутаясь в розовое лоскутное одеяло, и вижу первую звезду.

Как жаль, что вы не можете рассказать мне, где находитесь сейчас. Нет, я знаю, что вы умерли, но должно же быть что-то в человеке, что не может просто взять и испариться.

На улице темно. Вы где-то там. Мне бы хотелось вас впустить.

Искренне ваша Лорел

Дорогая Элизабет Бишоп [Бишоп, Элизабет (1911–1979) — американская поэтесса.],

Я хочу рассказать вам о том, что случилось сегодня на уроке английского. Мы читали ваше стихотворение, и я впервые заговорила в классе. Я учусь в старшей школе уже две недели и пока большую часть времени смотрела в окно, наблюдая за птицами, порхающими вокруг телефонных проводов и ветвей осин. Я думала об одном парне — Скае, и о том, что он видит, закрывая глаза, когда услышала свое имя. Я подняла взгляд. В груди птицей затрепетало сердце.

На меня смотрела миссис Бастер.

— Лорел? Прочтешь?

Я даже не знала, на какой мы странице. Голова разом опустела. Но затем Натали наклонилась ко мне и открыла нужную страницу в моих распечатках. Стихотворение начиналось так:


«Умением терять нетрудно овладеть;
К погибели стремятся мириады.
Уж так устроен мир. Тут нечего жалеть».

Сначала я очень нервничала, но читая дальше, стала вслушиваться в произносимые слова и понимать, о чем этот стих.


«Теряй всегда. Из памяти стереть
Спеши пропавшее. Грустить о нем не надо.
Умением терять нетрудно овладеть…


…И если что-нибудь нас разлучит с тобой —
С улыбкой, с нежных рук твоих усладой,
Я не солгу: терять — уменье в нашей власти,
Но может выглядеть большим (пиши!),
большим несчастьем» [Стихотворение Э. Бишоп One Art цитируется в переводе Д. Суминой (Ю. Ходосова).].

Мне кажется, мой голос сильно дрожал, как будто стихотворение вызвало в моей душе маленькое землетрясение. Когда я окончила читать, в классе повисла мертвая тишина. Все взгляды были устремлены на меня.

Миссис Бастер, как обычно, обвела кабинет своими огромными выпуклыми глазами и спросила:

— Что скажете?

Натали глянула в мою сторону. Наверное, пожалев меня, она подняла руку и ответила:

— Разумеется, она лжет. Терять далеко не так просто.

Все перестали глазеть на меня и уставились на Натали.

— Из-за чего что-то терять легче, а что-то — тяжелее? — спросила тогда миссис Бастер.

— Конечно же, из-за любви, — ответила Натали таким тоном, как будто это и так очевидно. — Чем сильнее ты что-то любишь, тем тяжелее это терять.

Я подняла руку, совершенно не задумываясь:

— Мне кажется, потерять что-то очень близкое тебе — все равно что потерять самого себя. Вот почему в последней строфе, в отличие от предыдущих, пять строчек, а не три. В конце Элизабет еле вспоминает, как нужно писать, потому что потеряла саму себя.

На меня снова устремились взгляды всех учеников, но, слава Богу, в этот момент прозвенел звонок.

Я как можно быстрее собралась, посмотрела на Натали и встретилась с ней глазами. Она будто ждала меня. Я подумала, что, может быть, сегодня она спросит, не хочу ли я пообедать с ней, и тогда я смогу перестать в одиночестве сидеть у забора, но тут меня позвала миссис Бастер:

— Лорел, можно тебя на минуту?

Я ненавидела ее в этот момент, потому что Натали ушла. Я приблизилась к столу учительницы и неловко переступила с ноги на ногу.

— Как твои дела? — спросила она.

Мои ладони, вспотевшие при чтении стиха, все еще были влажны.

— М-м… нормально.

— Я заметила, что ты не сдала свое первое задание — письмо.

Уставившись на отсвет лампы на полу, я пробормотала:

— Да. Простите. Я его еще не закончила.

— Хорошо. На этот раз я дам тебе отсрочку. Но я хочу, чтобы ты сдала его мне до выходных.

Я кивнула.

— Лорел, — вдруг сказала она, — если тебе нужно с кем-нибудь поговорить…

Я непонимающе взглянула на нее.

— Я преподавала в Сандии, — мягко произнесла миссис Бастер. — Мэй училась у меня в девятом классе.

У меня перехватило дыхание и закружилась голова. Я очень надеялась, что здесь никто не знает или хотя бы не заговорит об этом. И вот теперь миссис Бастер смотрела на меня так, словно я вот-вот раскрою ей страшную тайну. Я этого сделать не могла.

— Она была особенной, — прервала учительница молчание.

— Да.

Я перевела дух и вышла за дверь. Шум в коридоре был подобен грохоту реки, и я подумала: может, если я закрою глаза, все эти голоса унесут меня прочь?


Искренне ваша,

Лорел

Дорогой Ривер Феникс [Феникс, Ривер Джуд (1970–1993) — американский актер и кумир подростков. Старший брат актера Хоакина Феникса.],

Комната Мэй в папином доме ничуть не изменилась. Осталась такой же, как и прежде, только дверь теперь все время закрыта и за ней не слышно ни звука. Иногда я просыпаюсь ночью, и мне кажется, что я слышу, как сестра тихо крадется в дом, вернувшись с вечеринки. Мое сердце начинает взволнованно биться, и я сажусь в постели… а потом вспоминаю, что ее больше нет.

Если после этого мне не спится, я встаю и на цыпочках выхожу в коридор, осторожно, чтоб не скрипнула, поворачиваю дверную ручку и вхожу в комнату Мэй. Такое ощущение, будто сестра все еще с нами. Все осталось на своих местах, как в ту ночь, когда мы отправились в кино. Две заколки-невидимки лежат на комоде. Я закалываю ими свои волосы и потом возвращаю на место, снова положив одну на другую крестом и направив один его конец на почти пустой флакон цветочных духов «Санфлауэр» и тюбик яркой помады, которой сестра никогда не пользовалась дома, но всегда возвращалась с накрашенными губами. Верх книжной полки Мэй украшают коллекция солнцезащитных очков в форме сердец, полусгоревшие свечи, ракушки и камни, с искрящимися на разрезе кристаллами. Я ложусь на постель сестры, оглядываю ее вещи и пытаюсь представить, что она здесь. Смотрю на пробковую доску с прикнопленными засушенными цветами, гороскопами и фотографиями. На одном из снимков мы, совсем маленькие, сидим с мамой в вагоне поезда. На другом — Мэй сфотографирована перед выпускным, в длинном шелковом платье, купленном в секонд-хенде, и с розой в волосах, которая теперь высушена и приколота к доске рядом со снимком.

Я открываю шкаф сестры и разглядываю блестящие кофты, мини-юбки, кофты с отрезанными воротниками и рваные джинсы. В том, как Мэй одевалась, чувствовалась присущая ей смелость.

На стене над кроватью висит плакат группы Nirvana, a рядом — ваша фотография из фильма «Останься со мной». У вас резко очерченные скулы, очень светлые волосы и во рту сигарета. Моя сестра любила вас. Помню, как мы увидели «Останься со мной» [Stand by Me (1986) — фильм, снятый по роману Стивена Кинга «Тело» (The Body).] в первый раз. Это было прямо перед тем, как наши родители разошлись, и Мэй перешла в старшую школу. Мы были дома одни и засиделись допоздна, уютно укутавшись в одеяла и ели приготовленный Мэй попкорн, когда по телевизору начался ваш фильм. Мы обе увидели вас впервые. Вы были невероятно красивы, но дело даже не в этом. Мы словно были с вами знакомы. В фильме вы заботились о Горди, потерявшем старшего брата, защищали его. Но вы носили в сердце свою собственную боль. Родители, учителя и все остальные дурно относились к вам из-за вашей семьи. И когда вы произнесли: «Жаль, что я не могу оказаться там, где меня никто не знает», Мэй повернулась ко мне и сказала: