ГЛАВА 8
BLUE FOUNDATION — EYES ON FIRE
Десять часов. Ровно столько времени я провела за просмотром всех частей «Сумерек». С ума сойти.
Мы с Эштоном сидим на диване с самого утра. Вокруг нас — на столе, на полу, даже на диване — горы пустых контейнеров, потому что, как оказалось, аппетит у Эштона, как у мамонта. Я думала, что курьер привез ему еду как минимум на неделю, но теперь уверена — этого хватит ему не больше чем дня на два.
И как его жена справляется с таким аппетитом? А еще мне интересно, где она. Но все-таки не настолько интересно, чтобы я вновь заговорила о ней.
За все это время единственное, о чем мы разговаривали со здоровяком, — это сюжеты фильмов. Ни слова о его жене. Ни слова о Фрэнке. Ни слова обо мне. И ни слова о том, что делать дальше.
И это просто прекрасно. Потрясающе. Восхитительно. Феноменально.
Я не помню, когда в последний раз вот так просто лежала и смотрела кино. Или вообще делала что-либо в свое удовольствие.
Если бы сейчас кто-то попросил меня рассказать о себе, то единственное, что я смогла бы поведать, — это то, что меня зовут Хлоя Маккалистер, и мой отец — тот самый миллиардер, владелец «Хисторикал». А, ну и обязательно упомянула бы о том, что совсем скоро я стану женой Фрэнка Дугласа, того самого сына генерального прокурора Канады. И на этом, пожалуй, все.
Чем я занимаюсь по жизни? Ничем.
Что я люблю в этой самой жизни? Ничего.
Напиши я автобиографию, она бы состояла страниц из двух, не более.
И, пожалуй, кроме того, что я училась в нью-йоркской академии современного танца, мне гордиться нечем. Правда, и ее я в итоге бросила. Так что сомнительный повод для гордости.
Моя жизнь не имеет никакого смысла. Но зато у меня есть цель. И только ради нее я все еще не спрыгнула с Бруклинского моста.
Но, может, прыгать теперь и не придется. Я в любом случае уже мертва. Если мне повезет и Эштон не решит продать меня на органы, то меня при любом раскладе убьет Фрэнк.
Без вариантов.
Так что я вообще здесь делаю? Почему все еще не ушла? Пытаюсь отсрочить время смерти?
А что, если Эштон вообще мне врет? Я ведь даже не пыталась выяснить, правда ли Фрэнк в участке, а просто взяла и поверила на слово парню, которого знаю несколько часов. Вот только эти самые несколько часов неожиданно оказались лучшими за последние годы.
За окном начинает темнеть. Небо из серого превращается в бурое. И где-то вдалеке сверкает яркая молния. Гостиную освещает лишь яркий свет плазмы, по которой идет финальная битва с Вольтури. В моих руках контейнер с греческим салатом, а мой взгляд прикован к происходящему на экране.
Оторваться просто невозможно.
Сначала Эдвард показался мне классным, но после того, что он учудил в «Новолунии», я решила обосноваться в команде Джейкоба. Волки — верные. И готовы жизнь отдать за любимых. Его запечатление с Ренесми — раз и на всю жизнь. Это не может не подкупить.
Вот бы в жизни было что-то подобное… когда находишь предназначенную тебе судьбой половинку. И живешь долго и счастливо, как в подобных фильмах. Но фильмы — это сказки, а реальная жизнь, во всяком случае, моя, все же больше напоминает психологический триллер вроде «Сплита».
— Хэй, ты как?
Тихий голос Эштона заставляет меня вернуться в реальный мир. Я вскидываю на него глаза, и вижу, как обеспокоенно он на меня смотрит.
— Фильм закончился минут пять назад.
Делаю глубокий вдох и смотрю на экран, где уже, видимо, успели пройти даже титры.
— Прости. — Тру переносицу. — Я задумалась.
— Мне перемотать?
Улыбаюсь.
— Да, спасибо.
Он усмехается и послушно перематывает.
В тот момент, когда Эдвард читает мысли Джейкоба и видит, что их ждет в будущем, я вдруг чувствую жжение в груди. Начинаю чаще дышать, пытаясь не расплакаться от осознания того, что у меня этого никогда не будет.
Фильмы о любви со счастливым концом уже давным-давно должны относить не к мелодрамам, а к жанру фантастики, ведь в реальном мире хеппи-эндов не бывает.
— Ты поразительно молчаливая. Наконец пришло осознание, насколько многого была лишена?
— О да, — фыркаю. — Оказывается, почти двадцать три года моей жизни прошли зря. Но теперь, когда я знаю, что Джейкоб горяч, мне определенно станет легче жить.
Эштон смеется.
— Значит, ты определилась?
— С чем именно?
— В чьей ты команде? И предупреждаю: моя сестра вызовет тебя на драку ради отца Беллы.
Мой хохот эхом проносится по комнате.
— Я все-таки в команде Джейкоба.
— Хотела бы жить вечно?
— С ним? Возможно.
— А я бы не хотел.
— Логично. Зачем тебе хотеть провести всю свою жизнь с Джейкобом, если у него уже есть я.
Мы вместе смеемся, и я больше не чувствую напряжения между нами. Вдруг стало так легко, хоть я все еще и не могу полностью спрятать свои шипы и довериться.
— Уже поздно. Время вечерней прогулки, — произносит Эштон и чешет за ухом Чендлера, все это время лежащего у него на коленях. Услышав команду, щенок спрыгивает с дивана и несется к двери. — Как твоя нога? Хочешь пойти с нами?
— Мне лучше, но не настолько, чтобы обуть босоножки на шпильках, — разочарованно выдыхаю я.
Эштон проходит мимо меня в прихожую, а затем достает свои желтые кроксы и протягивает их мне. Поднимаюсь с дивана, беру эти гигантские тапки и вскидываю бровь.
— И как ты себе это представляешь? Я в них могу плыть по лужам, как в каноэ!
— Прости, но это единственное, что я могу тебе предложить. — Он запрокидывает голову и смеется.
Я улыбаюсь, когда Чендлер принимается прыгать на меня лапами, и сдаюсь. С губ срывается смешок, и я все же обуваю кроксы, которые велики мне размеров на семь.
— Накинь, — просит Эштон, протягивая мне свою толстовку. — На улице дождь.
Послушно надеваю безразмерную вещь и фыркаю:
— Ты лучший стилист из всех, что когда-либо у меня были.
— Ты мне льстишь. Но продолжай.
Снова начинаю смеяться, а затем, медленно волоча ноги, следую за Эштоном к лифту. Когда он останавливается на нашем этаже и мы заходим внутрь, здоровяк опускает глаза на мои ноги и снова начинает хохотать.
— Прекрати, — сдерживая смех, произношу я. — Это не смешно!
— Прости. — Он поджимает губы, беззвучно смеясь.
— Это было неискренне. Я слышу, как трясется твоя грудь, — улыбаюсь я и толкаю его локтем.
Он вскидывает руки вверх, а потом подносит одну из них к своим губам и делает вид, что закрывает рот на молнию. Я усмехаюсь и поворачиваюсь к дверям лифта, которые раскрываются на первом этаже. Эштон наклоняется к Чендлеру и надевает ему ошейник.
Мы оказываемся в просторном тускло освещенном холле с кремовой мраморной плиткой на полу. От глянцевых стен яркими бисеринками отражаются маленькие огоньки гирлянды, мигающей на большом панорамном окне. Проходим мимо бархатного дивана песочного цвета и выходим на улицу.
Несмотря на мелкий моросящий дождь, на улице тепло. Даже душно. Ветра нет. И так спокойно. Тихо.
Осматриваюсь по сторонам, пытаясь понять, в какой части города мы находимся. Поворачиваю голову и внимательно рассматриваю здание, из которого мы вышли.
Изящная лепнина украшает фасад величественного здания из коричневого кирпича. Прямо над дверьми, из которых мы только что вышли, — ангелок, пускающий стрелу. Вдоль всего фасада тянутся красивые узоры, придающие жилому комплексу определенную грациозность. У его больших панорамных окон, сквозь которые виднеется холл, растут кусты с белыми розами. И их аромат витает в воздухе.
Так хорошо.
Вот так идти. Никуда не торопиться. Ни о чем не думать.
Так просто.
Дойдя до конца здания, мы сворачиваем за угол и оказываемся на знаменитой Родео-драйв.
— Мы что, в Беверли-Хиллз?! — удивленно восклицаю я.
Эштон фыркает:
— Именно. И именно сюда ты собиралась выйти в образе проститутки.
— Спасибо, что напомнил.
— Пожалуйста.
Я закатываю глаза.
— Сейчас я одета не лучше, если что.
Он вскидывает бровь и театрально вздыхает:
— Ты же сказала, что это твой лучший наряд! Мое сердце разбито!
— Я и не отказываюсь от своих слов! — тут же подхватываю игру. — Просто мой наряд немного не подходит для Беверли-Хиллз.
— Ладно, я схалтурил. Признаю.
Коротко смеюсь.
— Здесь красиво, — выдыхаю, глядя по сторонам.
— И я так решил, когда смотрел квартиры. А ты в какой части города живешь?
— Я живу в Сан-Франциско.
— Ого. Надолго в Лос-Анджелесе?
— Через несколько дней улетаем обратно. Я прилетела с Фрэнком на сделку.
— Сделку?
— Да. Недвижимость, — тут же поясняю. — Фрэнк — правая рука моего отца. А отец владеет сетью отелей по всему миру.
— Что за отели? Или это тайна?
— Нет. «Хисторикал».
Эштон качает головой:
— Неплохо. И где именно построят «Хисторикал» в Лос-Анджелесе?
— Понятия не имею, — выдыхаю. — Обычно я не задаю вопросов и не лезу в дела Фрэнка.
Некоторое время мы молчим, а затем Эштон спрашивает:
— Так ты в первый раз здесь?
Благодарно смотрю на него за то, что не задает больше вопросов про Фрэнка, и киваю.
— И как тебе?
— На самом деле я не видела ничего кроме аэропорта, нашего отеля и бара. Мы прилетели в город вчера утром. Пока Фрэнк был на сделке, я любовалась океаном из номера отеля, а после его возвращения мы поехали отмечать слияние в «Оклахому». Так что я узнала Беверли-Хиллз только по тем картинкам, что видела в интернете.