Закатываю глаза.

Я: Я бы наградила тебя разве что смачным подзатыльником! То есть я и в самом деле ассоциируюсь у тебя с твоей кошкой?

Остин: А что такого? Она была очень милой, и я даже никогда ее за хвост не дергал!

Я: А-а-а-а, ну раз за хвост не дергал, то все, — это любовь прям!

Остин: Так и было!!!!

Остин: Я хочу тебя увидеть. Где ты?

Я: Мы с Кейти ходим по магазинам. Увидимся завтра на балу.

Остин: Жду не дождусь, когда увижу тебя. Ты будешь безупречна.

Я: Никто не может быть безупречен [Никто не может быть безупречен — цитата из «Гордость и Предубеждение».].

Остин: Иногда Мистер Дарси говорил какую-то ерунду, не слушай его.

Я улыбаюсь так широко, что вероятность столкнуться с защемлением челюсти очень велика. Даже слишком.

— Я так понимаю, информация о прозвище кота пошла на пользу, — усмехается Кейти. — Отвлекись уже и посмотри, как тебе это платье?

Беру телефон и прощаюсь с Остином:

Я: Я могла бы спорить с тобой об этом часами, но глаза твоей сестры сейчас похожи на два электрических шарика, которые так и норовят пробить по мне ударом тока. Так что, пока!

Остин: До завтра, мой любимый Мышонок.

И тут мое сердце делает рондад [Рондад — вид акробатического переворота на 180 градусов вокруг продольной оси.]. А потом еще добивает меня флик-фляком [Флик-фляк — вид акробатического переворота прыжком назад, прогнувшись, с промежуточной опорой на руки.]. И в конце бах! И исполняет еще и сальто. Да не абы какое, а самое настоящее тройное сальто [Тройное сальто — самый сложный акробатический элемент.] назад. Еще и в группировке. Не знаю, как я вообще еще жива.

— Господи, и зачем только я взяла тебя с собой? — негодует Кейт. — Ты ведь можешь пойти в черном мусорном мешке, и Остин все равно скажет, как ты красива. Поэтому ты даже не пытаешься выбрать себе что-нибудь стоящее, да?

— Извини. Я просто.. — сказать что-то внятное мне мешает улыбка, растянувшаяся по моему лицу так широко, что сложно вообще что-то говорить. И я уж молчу про свой мозг, который сейчас словно атаковала группа единорогов, чилящих на солнышке Флориды. — Давай выберем мне самое красивое платье!

— Так-то лучше, подруга! — усмехается Кейт и протягивает мне пару дюжин платьев.

Глава 18

Остин.

Сегодня день, когда продолжительность дня становится равной ночи. Англичане считают, что именно в этот день весеннего равноденствия начинается весна. Но почему наш канцлер из года в год преподносит его как какое-то невероятное событие, остается загадкой. Она говорит, что в этот день свет и тьма разделяются поровну. Интересно, канцлер Мерфи вообще знает, что у нас тут государственный университет, а не какая-то академия вампиров? Или она все ждет, что вот-вот из-за угла появится Зои Дойч [Зои Дойч — американская актриса.] в облике Розы, верного стража-дампира моройской принцессы Лиссы [Роза, верный страж-дампир моройской принцессы Лиссы — персонаж фильма «Академия вампиров».]?

Выхожу на улицу и пытаюсь отыскать обещанное солнце. Но на сером небе нет ни единого намека на его появление. Метеорологи вообще в курсе, что иногда можно просто посмотреть в окно, а не выстраивать свои бестолковые диаграмки и прогнозы?

Сажусь в свой «Ягуар» и еду к Джейку. Он совсем раскис. Я не видел его в универе уже пару дней, в том числе и на тренировках. И мне до одури хочется наорать на него и пару часов почитать нотации, но, думаю, сейчас Джейку нужен друг. А капитан «Красных дьяволов» Остин Стоун может навалять ему и потом.

Эванс живет в пятнадцати минутах ходьбы от меня, но уже через два часа начнется бал, так что быстрее будет долететь до него на моей машине. Пока я еду, окружающий Манчестер туман сгущается с каждой минутой все сильнее. В нем утопают стволы голых деревьев, растущих вдоль дороги. Когда я выхожу, то поражаюсь окружающей меня тишине. Дом Джейка расположен в элитном коттеджном поселке на восемь домов, которые находятся друг от друга на таком большом расстоянии, что невольно задумываешься, не один ли ты вообще в этом мире. Чувствую себя «Выжившим». Надеюсь, мне не придется скитаться по сугробам [Отсылка к фильму «Выживший», где главный герой пытается выжить.], а то я все-таки понежнее Леонардо ди Каприо [Леонардо ди Каприо — американский актер.] буду. Суровые зимы явно мне не по вкусу.

У меня есть запасной ключ от его дома, так что я открываю им входную дверь и сразу оказываюсь в гостиной. Весь ее пол усыпан пустыми коробками из-под пиццы, мятыми пивными банками и использованными салфетками. Спасибо, что не кое-чем другим.

Прокладываю себе тропинку сквозь бесконечный мусор и направляюсь по длинному коридору в дальнее крыло, где расположена спальня Эванса. Дверь в его комнату открыта, и сквозь нее я вижу голый зад друга. Я захожу вовнутрь спальни, погруженной в сумрак, и будничным тоном, делая вид, что не заметил, что он спит, произношу:

— Дружище, подъем!

Беру пульт, нажимаю кнопку открытия штор на окнах, и комнату озаряет яркий дневной свет. Нахожу на полу его разбросанные шмотки и кидаю в него.

— Алло!

Друг неохотно подрывается с кровати и морщится так, словно я не окна открыл, а обмочился в штаны.

— Какого черта ты здесь делаешь?

— Какой сегодня день недели?

— Что?

— Какой сегодня день недели?

— А мне почем знать, — возмущается Джейк. — Что ты ко мне пристал? Не видишь, я сплю!

— Ты спишь уже четыре дня. Никак не выспишься?

— Ос, иди к черту.

— Именно туда я сейчас и пойду. И ты идешь со мной. Канцлер Мерфи воткнет в тебя осиновый кол, если ты не явишься на бал.

— Он что, уже сегодня?

— Представь себе.

— Не переживай, я не умру от осинового кола, я же не вампир.

— Придурок, любой умрет, если в его сердце воткнуть осиновый кол. Ты вообще не сечешь в анатомии, да?

— Остин, отвали. — Друг кидает в меня подушкой, и я успеваю ее словить, а затем он снова утыкается носом в матрас. Я тяжко вздыхаю.

— Джейк, тебе нужно выйти отсюда.

— Нет, не нужно.

— Жизнь продолжается.

— Твоя, может быть.

— Братан, ты ведешь себя, как какая-то девчонка.

— Вот когда Оливка разобьет тебе сердце, я посмотрю, как мне придется собирать тебя по кусочкам. И сколько времени на это уйдет.

Ладно, я не прав. Понятия не имею, что такое разбитое сердце. В школе я встречался с девчонками, но отношения просто заканчивались и все. Ни одну из них я не любил, а потому понятия не имею, что чувствуешь, когда твое сердце разбито.

— Что мне сделать, чтобы ты хотя бы поднял свой зад с постели и надел штаны?

— Спой какую-нибудь грустную песню Майли Сайрус [Майли Сайрус — американская певица и актриса.].

— Что?

Он спятил, да?

— Спой какую-нибудь грустную песню Майли Сайрус.

— Я расслышал с первого раза.

— Тогда нафига переспрашиваешь?

— Ты рехнулся?

— Спой.

И я пою. Я думал, что рехнулся Джейк, но нет. Рехнулся я.

Я просто беру и пою Slide Away.

Вот это вот «Ву-ху-ву-ху-ву-ху» в самом ее начале. И дальше.

Пугает даже то, что я знаю слова.

Да потому что невозможно их не знать! Весь мир следил за их расставанием с Лиамом Хемсвортом [Лиам Хемсворт — американский актер, бывший муж Майли Сайрус.], и эту песню не слышал разве что глухой!!!

Да, это я так оправдываюсь.

Когда я добираюсь до слов «I want my house in the hills», то замечаю, как тело Джейка дрожит. На мгновение мне кажется, что он рыдает, но потом до меня доходит, что этот придурок ржет! Он хохочет так сильно, что вот-вот своими судорогами вызовет землетрясение.

Господи.

— Ты реально спел, братан, — сквозь слезы, вызванные смехом, произносит лежащий в постели недоумок. — Черт, почему это никто не снимал?

— Захлопнись и одевайся. Жду тебя в гостиной, — произношу я и выхожу из комнаты.

— Ты реально спел, а-а-а-а не могу! Угар! — кидает мне вслед Джейк.

Ну что за кретин.

* * *

Большой колонный зал выглядит потрясающе. Основной свет приглушен, лишь на темно-синих бархатных занавесках развешаны желтые гирлянды, тянущиеся от одного окна к другому. Прямо в центре, на гербе университета, установлен большой черный рояль, на котором пианист играет Bella’s Lullaby [Bella’s Lullaby — произведение композитора Картера Беруэлла.]. Вдоль светло-голубых стен, украшенных портретами известных английских ученых и писателей в массивных рамах, выстроены рядами старинные стулья из темного дерева. Недалеко от них установлены длинные прямоугольные столы, заполненные закусками и чашами с холодным чаем. Да, никакого пунша, мы же англичане. Повсюду расставлены белые подсвечники с высокими свечами, создавая вокруг атмосферу романтики.

Мы с Джейком и Трэвисом проходим в глубь зала, где уже стоят наши отцы, обсуждая очередную ерунду, вроде покупки новой яхты, на которой можно отдохнуть летом в Монако, или приобретения акций какой-нибудь социальной сети. Мой отец не сводит с меня глаз, когда я по очереди пожимаю руки его друзей.

— Остин, спортивный директор сообщил мне, что ты до сих пор не подписал контракт с клубом, — Харрисон переходит сразу к делу. — Что-то не так? Если тебя не устраивают условия, то я открыт для переговоров. Только дай мне обратную связь.

— Я не уверен, что продолжу свою карьеру в «Манчестерских дьяволах», — безапелляционным тоном произношу я, глядя в глаза своему отцу.

Он удивленно смотрит на меня, а затем, откашлявшись, произносит:

— Остин, можно тебя на минутку?

Киваю.

— Прошу меня простить, — с улыбкой произношу я удивленному моими словами Харрисону и иду к выходу вслед за отцом.

Когда мы выходим из душного колонного зала, то отец тут же прижимает меня к стене.

— Что ты творишь?

— Отпусти меня.

И он, на удивление, отпускает. Наверное, боится, что кто-нибудь может увидеть, каким именно способом Джейк Стоун выбивает дурь из своего сына. Поправляю свой пиджак и произношу: