— Снимай повязку, — кричу я, забравшись в седло, и тут же начинаю смеяться, увидев реакцию Лив.

Господи, и почему только это никто не снимает? Я отдал несколько тысяч долларов за этого коня, но даже не догадался заплатить несчастные сто долларов за видеосъемку? Что со мной не так?

И без того большие зеленые глаза Оливии сейчас такие круглые, что я вдруг осознаю свою ошибку. Нужно было страховать не только челюсть, ведь ее глазные яблоки вот-вот упадут прямиком на ярко-зеленый газон перед поместьем. Рот открыт так широко, что из космоса видны ее гланды. А брови взлетели вверх, превратив Лив в гномика.

— Прокатимся? — снова кричу я, улыбаясь той самой улыбочкой, от которой Ливи, я знаю, сходит с ума.

Она приходит в себя и кивает. Затем срывается с места и бежит ко мне. Боже, как я ее люблю.

Глава 26

Оливия.

Все это кажется мне сном.

Очень долгим и самым потрясающим сном, который только может быть в моем подсознании.

Я все жду, когда я проснусь в своей кровати с розовым изголовьем, стоящей у окна моей спальни, расположенной на втором этаже двухэтажного коричневого таунхауса во Флориде.

Зигмунд Фрейд сказал, что «Толкование сновидений — главная дорогая к познанию бессознательной активности ума». То есть он думал, что миссия снов в том, чтобы показать нам подавляемые нашим мозгом желания. Что ж, мне не совсем ясно, по какой причине мой мозг подавляет моей желание быть счастливой, но если он хочет, чтобы я была счастлива хотя бы во снах, то сердечно его благодарю.

Я счастлива.

Счастлива!

Готова кричать об этом на все графство Дербишир, или где мы там находимся. А если будет нужно, то я заберусь на самую высокую башню Манчестера — South Tower — и закричу это на весь город. Нет, лучше я улечу в космос и крикну на всю вселенную, чтобы все население двух триллионов галактик, что в ней содержатся, знали! Знали, как сильно я счастлива с этим светловолосым парнем, который сейчас лежит рядом со мной.

Остин Стоун очаровал меня собой. Украл мое сердце и утащил в какой-нибудь тайник, как Реджина Миллс, что похищала сердца в сериале «Однажды в сказке». Как иначе объяснить, что за несколько недель я так сильно влюбилась в него?

Повелась на эти его ямочки, глупая, а он знает о том, как я люблю их, и специально постоянно улыбается. Аж бесит!!!

Погода второй день подряд радует нас своим чистым небом, но сегодня на нем нет ни облачка. Лишь солнце ярким пятном светится на нежно-голубом полотне. Тихий ветер такой теплый, что мы с Остином даже не стали надевать куртки, а легли на них сверху по центру большой ярко-зеленой лужайки перед гигантским зданием Чатсуорт-хауса.

— Не могу поверить, что ты прискакал ко мне на белом коне, — произношу, наконец, я.

— Сам в шоке, Мышонок.

— Как тебе в голову такое пришло?

— Я просто очень хотел тебя удивить. У меня получилось? — спрашивает он и улыбается. От появившихся ямочек на его щеках я таю прямо под этими лучами палящего солнца. Еще немного, и превращусь в лужицу.

— Да, — шепчу я, нависая над ним.

Обхватываю его лицо ладонью, нежно проводя пальчиками по точенным скулам, милым ямочкам и волевому подбородку. Остин смотрит на меня, не переставая улыбаться. А я… я полностью растворяюсь, растекаюсь, а, может быть, даже плыву в том море чувств, которое испытываю к нему. Его рука поглаживает меня по спине, пока голубые глаза пристально смотрят в мои. Мы молчим, но слова здесь и не нужны. И без них ясно, что оба теряем голову друг от друга. Так быстро. Так сильно.

Сейчас у меня ощущение, что в целом мире есть только мы. Все остальное — иллюзия. Провожу рукой по его шелковистым светлым волосам, которые, как всегда, находятся в безумном беспорядке, чего не сказать о самом Остине. Он точно знает, чего он хочет. Никогда не делает скоропостижных действий, не принимает решения сгоряча. Каждое его действие наполнено смыслом, идеей и обязательно должно к чему-либо привести. И это… это я в нем люблю.

— Ты невероятная, Оливия, — хрипло произносит Остин, и мой пульс взлетает до небес, словно самый быстрый гиперзвуковой самолет.

Я наклоняюсь и касаюсь его губ. Никогда не пробовала ничего вкуснее, чем его губы. Карамельное мороженое с орехом пекан, сочные бургеры с мраморной говядиной и соусом блю-чиз, мои такие любимые миндальные круассаны… все это не сравнится со вкусом Остина. Он углубляет поцелуй, зарываясь ладонями в моих волосах, и я не могу оторваться от него. Тону в этом ощущении его близости. Чувствую его каждой клеточкой кожи. Загораюсь. Пылаю. Сгораю.

— Кхм. Кхм. Мистер Стоун, — раздается где-то над нами голос. — Прошу прощения, что я не вовремя, но вы оставили это.

Мы отрываемся друг от друга и устремляем свои взгляды на взрослого мужчину, который протягивает Остину что-то. Не могу разглядеть что именно, учитывая, что солнце полностью загораживает мне вид, смутно показывая лишь силуэты.

— Благодарю, сэр, — произносит Стоун, поднимаясь с травы, чтобы взять протянутую вещь, а затем подает руку мне и улыбается: — Вставай, Мышонок. Ты так вскружила мне голову, что я позабыл о том, что тебе были вручены еще не все подарки.

Вскидываю бровь от изумления. Я не привыкла к такому вниманию, большому количеству подарков. Я имею в виду себя настоящую, забудем ту Лив из Темплманского, которая гналась за тем, что диктовало ей общество. Подарите настоящей мне книгу. И поверьте, вы осчастливите меня. Вы подарите мне не просто книгу, вы откроете мне целый новый мир, в который я с превеликим удовольствием погружусь с головой. Можете дарить мне книги на все праздники, которые только ждут меня впереди. Про книгу никогда нельзя сказать, что она лишняя. Это просто невозможно! Особенно хорошая книга. Такая, которую захочется перечитать до дыр. Метафорически, конечно. Я к книге отношусь, как к чему-то самому ценному в жизни, так что никогда не доведу ее до состояния дыр..

— Открой, — говорит Остин, прерывая поток моих мыслей, когда я беру из его рук подарок.

Аккуратно раскрываю подарочную упаковку, и мое сердце начинает скакать галопом, как тот белый конь, на котором еще час назад мы неслись по окрестностям.

— Как… ты… я..

Судорожно выдыхаю и набрасываюсь ему на шею. Он крепко обнимает меня и кружит в воздухе. И смеется. Так звонко, что его смех проносится по всему моему телу, вызывая приятную дрожь. На моих глазах выступают слезы счастья, когда он опускает меня на землю и улыбается:

— Твой отец просил меня найти первые издания одного из твоих любимых романов, так что это от родителей. Я лишь помог его отыскать. — Он стирает слезы, текущие по моим щекам, а затем касается моего подбородка. — Детка, ты второй день плачешь, прекращай. Я хочу, чтобы ты улыбалась.

— Я никогда не была так счастлива, Остин, — шепчу я, прижимая к себе одно из первых изданий своего самого любимого романа «Гордость и предубеждение», а затем прижимаюсь к своему парню, целуя так жадно, словно это в последний раз.

Несколько часов спустя мы заселяемся в небольшой отель-купол, открывшийся здесь всего всего год назад, который расположен среди высоких темно-зеленых сосен. На улице уже стемнело, и сейчас мы лежим в большой круглой кровати, находящейся в самом центре небольшой комнаты, освещенной лишь невысоким светильником в форме сферы, стоящим неподалеку. Вокруг так тихо, что я слышу, как размеренно бьется сердце Остина под моей ладонью, пока я лежу на его груди, и мы смотрим сквозь прозрачный купол на звездное небо над нами. Надо же, за все эти дни в Англии я ни разу не видела на небе столько звезд.

— Это так завораживает, что невозможно отвести взгляд.

— Согласен, — шепчет Остин.

— Ты ведь даже не смотришь! — восклицаю я, повернувшись к нему и увидев, что взгляд его небесных глаз направлен на меня.

— А у меня есть зрелище поинтереснее.

Он нависает надо мной и мягко целует, а затем хочет отстраниться, чтобы лечь обратно, но я не позволяю, сцепив ноги на его пояснице. Остин усмехается и снова льнет к моим губам. С каждой минутой его поцелуй становится все более глубоким, дыхание учащается, а хватка на моем бедре крепчает. Мы оба теряем контроль, сводим друг друга с ума, наши руки путаются друг у друга в волосах, пока тела пылают огнем. Не в силах больше контролировать свое желание, я провожу ногтями по прессу Остина и чувствую, как его мышцы напрягаются от моих прикосновений. Когда моя рука опускается ниже, Стоун прерывает поцелуй. Он смотрит на меня своими потемневшими от желания глазами, пока его веки дрожат, а вены на шее напрягаются.

— Лив, — хрипло стонет он. — Детка, не надо.

Его горячее дыхание только подталкивает меня продолжать. Мне хочется, чтобы он смог потерять голову, улететь в пропасть, как это делаю я, когда он рядом. Поэтому я просто шепчу:

— Хватит строить из себя джентльмена. Позволь мне.

Вижу, как учащается его пульс на шее, слышу, как сердце бешено громыхает в груди в унисон с моим, и тянусь к его губам. Остин отвечает на мой поцелуй. Сначала мягко, а затем все более отчаянно, прекращая сдерживаться. Он целует меня жадно, забирая все, что я ему даю, пока его рука смещается с моего бедра левее и касается того, чего никто и никогда не касался. Мои чувства обострены. Каждое его прикосновение обжигает кожу. Говорю что-то бессвязное, стону, умоляю, сама не знаю о чем. И, когда, наконец, вижу перед глазами цветное полярное сияние, то улетаю куда-то в космос, за линию Кармана [Линия Кармана — высота над уровнем моря, которая условно принимается в качестве границы между атмосферой Земли и космосом и является верхней границей государств.], и пропадаю там одновременно с Остином, выдыхающим мое имя.