— Кто едет в отпуск на Аляску?!

— Почему бы и нет? Солнца и жары нам и здесь хватает.

— Да, пожалуй, — соглашаюсь я, устало потирая глаза.

— А ты почему все еще здесь?

— Честно говоря, я искала квартиру.

— Правда? — удивляется Мэйси, немедленно приходя в себя и навострив уши.

— Да? — растерянно встречаю ее радостный взгляд.

— Я тоже в поисках!

— И чему ты радуешься? Ты видела цены на жилье в центре? Платить столько денег за место, где в лучшем случае будешь только есть и спать, — это немыслимо!

Мэйси морщится:

— Знаю. Но время, которое уходит на дорогу с работы и обратно, более немыслимо. — Она прикусывает нижнюю губу и задумчиво прищуривается. Мне это не нравится.

— Почему ты так смотришь на меня?

— Ты любишь одиночество?

— Да. Ненавижу людей, — сухо отвечаю я, скрещивая руки на груди. Мой ответ вызывает у Мэйси смех.

— Что ж, тогда ты выбрала идеальную работу.

— Это другое.

— Не думаю, что ты ненавидишь людей. И я тебе наверняка нравлюсь. Почему бы нам не съехаться? — вдруг спрашивает она с энтузиазмом.

У меня уходит несколько секунд, чтобы осмыслить услышанное. Я указываю на нее, потом на себя:

— Ты хочешь жить со мной? В одной квартире?

— В точку, — кивает Мэйси. — Так будет намного дешевле. К тому же мы сможем ездить вместе на работу, когда у нас будут совпадать смены.

Я думаю о ценах на квартиры, которые только что смотрела, о кредите, о балансе на счете и о том, что мама убивает мои последние нервные клетки. Я впиваюсь взглядом в Мэйси:

— Какой у тебя любимый цвет?

— Я все цвета люблю! Особенно яркие. Поэтому и ношу очки с разными оправами. Ты наверняка заметила.

— Идеальным ответом было бы «черный», — со вздохом отвечаю я.

— Пфф! Черный — это не цвет. Ладно, теперь моя очередь задавать вопросы. Музыка с наушниками или без?

— С наушниками. Всегда.

— Очень хорошо, я тоже. Мы прекрасно подходим друг другу, видишь?

— Нет, — отвечаю я, но у меня на губах появляется улыбка.

— Со мной легко ужиться. Я люблю готовить и не торчу подолгу в ванной комнате, если, конечно, не принимаю ванну.

— В чем подвох? — Я наклоняюсь вперед, опираясь локтями о стол.

— Я пою в душе. И в ванной. Я вообще люблю петь. А еще… Э-э… на этом все, наверное?

— Еще ты любишь поговорить.

— А ты нет?

— У нас ничего не выйдет.

Порываюсь встать, но Мэйси вскакивает и останавливает меня:

— Подожди! Я умею молчать. Я буду супертихой. Большую часть времени. По крайней мере иногда.

— О-о-о-ох…

Есть ли у меня выбор? Честно говоря, Мэйси может быть не такой уж плохой соседкой. Она слишком энергичная, но милая и добрая.

— Хорошо.

— Что?! — выкрикивает она.

Смотрю на нее во все глаза:

— Разве минуту назад ты не умирала от усталости?

— Значит, мы вместе ищем жилье?

— Да. Но, думаю, аренда все равно будет довольно высокой. — У меня вырывается стон. Закрыв глаза, бормочу: — Не могу поверить, что говорю это, но… возможно, нам придется поискать еще одного соседа или соседку.

— Без проблем! Я беру это на себя. Может, спросить Джейн? А еще я займусь поиском квартиры. Предоставь все мне. — Мэйси переполняет такой энтузиазм, что кажется, она вот-вот лопнет.

— Уверена?

— Конечно. Сделаю все в лучшем виде. Спасибо, Сьерра. Это будет здорово. Я чувствую.

Что ж, по крайней мере, одна из нас настроена оптимистично.

Сегодня у меня нет отговорок и оправданий. Я здесь, потому что сама так решила. А еще потому, что не знала, куда идти.

— Приемные часы закончились, — говорит, смерив меня неодобрительным взглядом, медсестра, на которую я натыкаюсь.

Под капюшоном защитного костюма мои волосы еще влажные после душа. Не самое приятное ощущение. Руки под перчатками потеют, а дыхание неровное. А ведь я только вошла в отделение интенсивной терапии.

— Да, знаю… Извините за беспокойство. Моя смена только что закончилась, и я… — Мой взгляд скользит в сторону палаты Митча. Откашлявшись, выдавливаю: — Я хотела узнать о состоянии коллеги. Его зовут доктор Митч Ривера. — Взгляд медсестры смягчается. — Я Сьерра Харрис, интерн из отделения кардиохирургии.

— Вот оно что, — говорит она.

— Если настаивайте, я уйду, но мне бы хотелось… мне бы хотелось… — Вот черт! Почему у меня срывается голос? И именно сейчас? Неужели другого времени выбрать не мог? Что со мной не так?

Вдох. Выдох.

Эти слова — как мантра. Повторяю ее про себя снова и снова. Вдох. Выдох.

— Сейчас одиннадцать. Доктор Ривера уже спит.

— Он в порядке?

Медсестра молчит.

— Вы там были? — наконец спрашивает она сочувственно, и я сразу понимаю, о чем речь.

Киваю.

— Я нашла его, — опустив взгляд, объясняю сдавленным голосом.

— Проходите, — с тихим вздохом говорит медсестра. — Если спросят, я вас не видела. Хорошо, что вы уже надели защитный костюм. — Она улыбается и кивком указывает на палату Митча.

— Спасибо, — шепотом отзываюсь я. Давно никого не благодарила так искренне.

Понятия не имею, что со мной происходит и что заставило меня прийти, но я об этом не думаю. Ноги сами несут меня к Митчу, и мои мысли обращаются к Лоре. Знаю, что с ней все хорошо, и с Нэшем тоже. Я прочитала ее сообщение после разговора с Мэйси и быстро ответила. С Йеном я больше не сталкивалась, но за него не беспокоюсь. Уверена, Йен в порядке.

Я неожиданно оказываюсь перед палатой Митча. Берусь за дверную ручку и вхожу. Сердце колотится так громко, что кажется, разбудит Митча, если будет продолжать в том же духе.

Небольшой ночник, горящий над кроватью, освещает комнату тусклым светом — как и монитор. Митч подключен к капельнице, из которой в его кровь поступают болеутоляющее и физраствор. Он лежит на специальном матрасе для ожоговых больных, на специальных простынях. Слышу его дыхание, его сопение, и у меня сжимается сердце. На цыпочках прохожу через палату, беру стоящий у стены стул и осторожно ставлю перед кроватью. Опустив сумку на пол, сажусь и смотрю на Митча. Половина его лица находится в тени. Он кажется умиротворенным, но через мгновение замечаю капли пота у него на лбу. Он приоткрывает рот, его дыхание становится тяжелым, а веки подрагивают, как во время кошмара. Он напряжен. Приношу из уборной влажное полотенце и вытираю его лоб, пытаясь охладить кожу, нежно провожу по вискам и щекам, молясь, чтобы он не проснулся от моих прикосновений.

Закончив, откладываю полотенце в сторону и сажусь, опираясь локтями о край кровати. Митч лежит так, что я вижу необожженную сторону его тела. Я не собираюсь задерживаться, но на минуту-две могу остаться. Как-никак сегодня первый и, скорее всего, последний раз, когда я набралась смелости войти в палату Митча. Думаю, что задолжала ему — и самой себе — этот единственный визит.

То ли мне кажется, то ли сегодняшний день был тяжелее предыдущих (включая тот, о котором мечтаю забыть)… Не имеет значения. Усталость накрывает меня, как теплое одеяло, и придавливает к земле.

Я устала, у меня нет сил. Снова. По-прежнему.

Мне грустно, пусть я и не хочу грустить.

На глаза наворачиваются слезы. Не понимаю, почему это происходит снова… Неужели стоило один раз расклеиться, и все — теперь я буду рыдать по поводу и без?

У меня вырывается всхлип. Торопливо зажимаю рот, чтобы сдержать следующий. Я проклинаю свои слезы и рыдания, дурацкое чувство, которое возникает внутри, в груди и животе.

Не смею пошевелиться, чтобы не разбудить Митча. Хотя смотреть на него так больно, что тяжело сдержаться.

Я должна была находиться в том лифте. Почему моя смена закончилась? Почему не я занималась тем пациентом? Почему от взрыва пострадал Митч — а еще Нэш и Йен? Джордж и Лиша?

Почему не я, черт возьми?!

Я не могу избавиться от этих иррациональных мыслей, не могу выбросить их из головы и отчаянно спрашиваю себя: «Почему?», вытирая тыльной стороной ладони слезы.

Мне пришлось много трудиться, чтобы окончить медицинский, получить диплом и место в этой больнице. Я отстаивала свои права, противостояла маме и одновременно пыталась наладить с ней отношения. Поначалу мои оценки оставляли желать лучшего, приходилось брать усидчивостью, потому что теорию я запоминала медленнее остальных. Это меня убивало. Особенно с учетом того, что я мечтала стать лучшей. Хотела почувствовать свою ценность. Однажды посмотреть в зеркало и сказать: «Я — доктор Сьерра Харрис, я выложилась на все сто и заслужила самого лучшего, я нравлюсь себе такой, какая есть».

Перед началом работы в «Уайтстоуне» я пообещала себе не отвлекаться ни на кого и ни на что, не поддаваться чувствам и не заводить друзей. Я собиралась только работать, причем работать хорошо. Остальное отнимает время и причиняет боль, отдаляя от цели.

Стоит об этом подумать, как у меня вырывается полувсхлип-полусмешок, слишком тихий, чтобы разбудить Митча. Ну да. Прошло несколько месяцев — и вот я рыдаю у постели коллеги, который, возможно, стал мне другом, и не понимаю, как ситуация вышла из-под контроля. Что ж, я идеально следую плану, ничего не скажешь…

Будильник сводит меня с ума. Почему он такой громкий и как долго звенит?