Она совершенно ничего не знала о тех бюро, через которые знатные и богатые леди выписывали себе слуг, и, кроме того, разумеется, очень сомневалась, что, появившись в Лондоне вот так, в плохой одежде и без рекомендаций, сумеет найти какую-нибудь работу, кроме разве что самой черной.

Кроме того, она сознавала, что ее молодость и красота могут обернуться против нее. Она была лишена тщеславия, но прекрасно понимала, что леди, вращающиеся в обществе, обычно не берут к себе в дом привлекательных молодых женщин, которые, по происхождению могли бы рассчитывать на нечто гораздо большее, чем роль домашней прислуги.

Да, ей больше ничего не оставалось, как принять предложение майора Хупера, и она была глубоко благодарна ему за то, что он дал ей шанс остаться вместе с Пегасом, за то, что она теперь хотя бы некоторое время сможет ездить на своем любимом коне.

В начале седьмого она наконец добрались до широких, ухоженных улиц Сент-Джонского леса. Майор Хупер аккуратно и умело повернул свой фаэтон в узкий проход между конюшнями. По обеим сторонам этого вымощенного булыжником прохода были стойла. Наконец они подъехали к большой двери, увенчанной аркой, на которой было написано: «Извозчичий двор Хупера».

—  Ну, вот мы и дома! — воскликнул майор Хупер. Они проехали через ворота и очутились на квадратном дворе, окруженном со всех сторон помещениями для лошадей. Их обитатели выглядывали через полуоткрытые двери, и у Кандиды создалось впечатление, что ее окружают десятки красивых и изящных животных. Такого их количества в одном месте она никогда раньше не видела.

Кандиде казалось, что все лошади наблюдают, как она выходит из фаэтона. У нее было чувство, что лошади приветствуют ее с большим энтузиазмом, чем могли бы проявить люди.

Не став ждать майора Хупера, она подошла к ближайшему стойлу и погладила его обитательницу — молодую гнедую. Та вела себя спокойно и не отшатнулась от прикосновения рук девушки. Кандида знала, что на такой лошади любая женщина, даже неопытная наездница, рада будет прокатиться.

Она посмотрела налево, затем направо. И там, и там виднелись длинные ряды гнедых, серых, черных; у некоторых была характерная белая отметина на лбу. Щеки Кандиды разрумянились, и глаза сияли, когда она повернулась к майору Хуперу.

—  Как здорово иметь всех этих прекрасных созданий! — вскричала она. — Они просто великолепны! Неудивительно, что у вас много солидных клиентов. Ваши конюшни, должно быть, самые лучшие во всем Лондоне.

—  Возможно, это потому, что самые известные, — ответил майор Хупер, и опять в его голосе скрывался какой-то подтекст, который, однако, ускользнул от внимания Кандиды.

—  А скоро ли Пегас попадет сюда? — спросила она. — И куда вы собираетесь поставить его?

—  Есть два или три пустых стойла в дальнем конце, — ответил майор Хупер, жестом сопровождая свои слова. — Пока же я должен найти место, где будете жить вы.

—  О да, конечно, — сказала Кандида. — Но у меня нет никаких вещей.

—  Я помню об этом, — заверил ее майор Хупер. — Пусть это вас не беспокоит. Я сейчас поговорю с одной леди, которая, я уверен, будет очень рада устроить вас как надо и обеспечить всем необходимым. Но сначала я хотел бы поговорить с ней наедине.

—  Да, конечно, — согласилась Кандида.

—  Я оставлю вас в школе верховой езды, — сказал майор Хупер, шагая через двор конюшни.

Кандида последовала за ним. В дальнем конце двора была еще одна дверь с аркой, которую она не заметила. Эта дверь была не такой большой и впечатляющей, как та, что вела в конюшни, но, когда майор Хупер открыл ее и Кандида вошла следом, она вскрикнула от восторга.

Девушка очутилась в большом помещении, приспособленном под школу верховой езды. Свет падал через стеклянную крышу. Ей показалось — хотя она не была в этом уверена, — что помещение это было точной копией императорской школы верховой езды в Вене.

Школа майора Хупера была построена, как Кандида узнала гораздо позже, одним пожилым пэром, который совсем потерял голову от красоты своей любовницы и ее способностей к верховой езде. Ему нравилось смотреть, как она ездит на его лошадях разными аллюрами, но так как он предпочитал, чтобы она ездила, как леди Годива, голой, то нужно было иметь уединенное место для этих представлений.

Когда пэр умер, майору Хуперу удалось купить эту школу за значительно меньшую сумму, чем та, что была затрачена на ее постройку. Отделанные панелями стены были все еще выкрашены в бледно-голубой цвет, а на галерее, где сидел пэр, наблюдая за своей обнаженной Венерой, кресла были покрыты голубой парчой. На стенах было множество зеркал, отражающих лошадей и наездников под разными углами.

—  Как это неожиданно — найти такое место в Лондоне! — воскликнула Кандида.

—  Здесь все устроено как надо, — отозвался майор Хупер. — И вы сможете заниматься здесь с Пегасом. Как видите, я соорудил несколько высоких барьеров. У меня сейчас имеются две или три лошади, каждую из которых можно продать за довольно значительную сумму, если мне удастся убедить их потенциальных владельцев, что эти животные умеют прыгать через высокий забор.

—  Пегас может, — гордо сказала Кандида и тут же чуть было не попыталась зубами схватить и вернуть свои слова, осознав, что Пегаса могут продать, если он вдруг понравится какому-нибудь богатому человеку, желающему купить необычную лошадь.

Будто бы отгадав мысли Кандиды по ее неожиданному молчанию и встревоженному выражению лица, майор Хупер сказал успокаивающим тоном:

—  Не беспокойтесь, я пока не намерен продавать Пегаса.

—  О, благодарю вас! — вскричала Кандида. — Благодарю! Спасибо вам! Пегас — единственное, что у меня осталось. Я не могу даже выразить, что чувствовала сегодня, когда ехала на ярмарку, зная, что должна потерять его.

—  Понимаю, — мягко сказал майор. — Ну а теперь поднимайтесь на галерею. Если кто-нибудь придет сюда, что, впрочем, маловероятно, потому что школа закрыта, я хочу, чтобы вас не было видно. Вы не должны ни с кем разговаривать: ни с мужчиной, ни с женщиной. Вы поняли?

—  Да, конечно, — ответила Кандида с некоторым изумлением.

Он проследил, как она поднялась по лестнице, которая вела на галерею, а затем вышел из школы. Услышав, как он плотно прикрыл за собой дверь, Кандида дошла до конца галереи и села в одно из кресел, обитых голубой парчой. Яркие лучи солнца все еще проникали через стеклянную крышу, и Кандида оценивающе разглядывала препятствия, прикидывая, как лучше подъезжать к ним на Пегаса.

Она была так погружена в свои мысли, что вздрогнула, когда неожиданно поняла, что в школе кто-то есть. Она не услышала, как открылась дверь, но сейчас видела какую-то женщину, сидевшую верхом на довольно игривом гнедом коне. Натянув узду, женщина, наклонившись, разговаривала с джентльменом, стоявшим рядом с ней.

—  Я проедусь на нем по препятствиям, — донеслись до Кандиды слова леди. — И ты сам сможешь оценить.

—  Я готов поверить тебе, Лэйс, ты ведь знаешь. Меня лишь цена смущает.

Помня распоряжение майора Хупера о том, чтобы ее никто не видел, и о том, чтобы она ни с кем не говорила, Кандида подвинулась ближе к углу и чуть глубже погрузилась в кресло. Она понимала: было маловероятно, чтобы люди внизу видели ее. Ей удобно было смотреть на них сверху вниз, но им было гораздо труднее увидеть ее — и так маленькую, да еще спрятавшуюся в углу.

Кандида наблюдала за обоими с интересом и любопытством. Леди, сидевшая на гнедом коне, была прелестна, и девушка подумала, что никогда раньше не видела таких красивых женщин.

Внимание привлекало не только ее лицо с высокими скулами и миндалевидными темными глазами, но также блестящие темные волосы, уложенные в элегантную прическу — шиньон, на котором возвышалась шляпа, украшенная изумрудно-зеленой вуалью, развевающейся в воздухе, когда женщина скакала на лошади.

Амазонка на ней тоже была изумрудно-зеленого цвета, и Кандида подумала, что она еще ни у кого никогда не видела таких изящных плеч и такой тонкой талии. Во время прыжка бархатная юбка наездницы приподнялась, обнажив зауженный кокетливый ботинок с высоким каблуком, к которому ремнем была пристегнута сверкающая шпора с острым концом.

Когда лошадь приблизилась к барьерам, наездница резко стегнула ее своим хлыстом с серебряной рукояткой, и, наблюдая за этим, Кандида поняла, что эта женщина — из тех, кто любит властвовать над лошадьми и может дойти в этом до жестокости.

В то же время было очевидно, что женщина — прекрасная наездница. Она кружила и кружила по помещению школы, все ускоряя бег лошади, пока наконец пустилась чуть ли не галопом между барьерами. Но все же ей удавалось с таким искусством заставлять лошадь брать их, что Кандида едва удержалась, чтобы не захлопать в ладоши, когда та вдруг резко остановила лошадь с излишней, пожалуй, суровостью.

—  Браво! Браво! — закричал мужчина, наблюдавший за ней. — Здорово получилось, Лэйс. Если кто-нибудь и заслуживает титула прелестной наездницы, так это ты.

—  Меня радует ваше одобрение, милорд, — с ехидной усмешкой ответила Лэйс. — Ну так что, ты купишь мне Светлячка?

—  Ну конечно, черт побери, ты же знаешь, — ответил джентльмен, — хотя Хупер и заламывает за него чудовищную цену.

—  Ну, это совсем так, — отозвалась Лэйс. — Помоги-ка мне спуститься.

Появился конюх, стоявший до этого в тени, и взял лошадь за уздечку. Лэйс выпустила ее и протянула руки молодому человеку, который тут же снял ее с седла. Как только он сделал это, Кандида чуть было не ахнула, онемев от ужаса: бок лошади был красным от крови, и девушка поняла, что наездница, должно быть, пришпоривала лошадь при каждом прыжке.

«Как же она может быть такой безжалостной?» — задавалась Кандида вопросом, думая, что, если бы кто-нибудь обращался с Пегасом подобным образом, она бы этого не вынесла.

Джентльмен, взяв Лэйс на руки, не опускал ее на землю. Лошадь увели, и теперь его рука, обвитая вокруг стройного, изящного тела, напряглась, а губы крепко прижались к смеющемуся алому рту.

—  Аж ты маленькая ведьма, — сказал он. — Опять ты своими чарами вынуждаешь меня тратить больше, чем я намеревался.

—  Разве я не стою этого? — спросила Лэйс.

—  Ты ведь знаешь, что стоишь, — хриплым голосом ответил он.

—  Ну, если ты чем-то не доволен, найдутся другие, попокладистей, — холодно сказала она и, высвободившись из его рук, направилась к двери.

—  Черт тебя побери! Тебе ведь не хуже меня известно, — воскликнул джентльмен, — что я ни в чем не могу тебе отказать, хотя один дьявол знает, что сказал бы мой покойный отец, если я обоснуюсь на Дан-стрит!

—  Это твое дело, — сказала Лэйс, но ее соблазнительная улыбка слегка смягчила грубость слов. — Ну а сейчас мне надо идти одеваться к ужину.

—  Ты со мной ужинаешь? — с жаром спросил он.

—  Полагаю, что да, — ответила она, бросая на него вызывающий взгляд, — если, впрочем, не обнаружу приглашения получше, когда приеду домой.

—  Черт возьми, Лэйс, прекрати так со мной обращаться… — возмутился джентльмен, но тут дверь школы закрылась за ними, и больше Кандида ничего не услышала.

Она все сидела, широко раскрытыми глазами глядя туда, где они стояли. Никогда еще она не слышала, чтобы джентльмен в разговоре с леди употреблял так много бранных слов, и теперь, когда Лэйс, так ошеломившей ее своей элегантной одеждой и изысканной наружностью, больше не было, Кандида осознала, что в голосе и речи ее не чувствовалось хорошего воспитания.

«Возможно, она актриса, — подумала Кандида. — Этим можно объяснить ее вид и сногсшибательную одежду».

Джентльмена она едва ли вообще заметила, но, вспомнив сейчас, поняла: тот был молод. Он тоже был одет по последней моде: цилиндр, трость с золотым набалдашником, расширенный книзу сюртук поверх элегантных панталон бледного оттенка, пестрый жилет.

Именно так, знала Кандида, должны были одеваться благородные джентльмены в Лондоне, но она не предполагала, что они могут выглядеть так элегантно.

В разговоре пары, только что покинувшей школу, было что-то загадочное, и тем не менее не было никаких сомнений, что Лэйс, кем бы она ни была, ездить верхом умеет…


Недалеко от извозчичьего двора на одной из тихих улочек рядом с Риджентс-парком майор Хупер поднимал молоточек на двери дома с портиком. Почти сразу же дверь открыл напудренный лакей в скромной ливрее с серебряными пуговицами.

—  Добрый вечер, Джеймс, — произнес майор Хупер. — Примет меня миссис Клинтон?

—  Она одна, сэр, — ответил лакей.

—  Это мне и хотелось знать, — сказал майор. — Я сам пройду наверх.

Он поднялся по лестнице и открыл дверь гостиной L-образной формы. Комната освещалась газовым светильником; свет был мягкий, успокаивающий, и от этого женщина, поднявшаяся с кресла возле камина, чтобы поприветствовать гостя, казалась привлекательнее и моложе своих лет.

Шерил Клинтон играла в театре, когда ее взял под свое покровительство богатый и удачливый предприниматель. От него она перешла к одному известному дворянину, после которого жила с несколькими другими джентльменами, хорошо известными в клубах Сент-Джеймс-стрит.

Лишь когда ее очарование начало слегка увядать, она приняла решение заняться собственным делом. Первый покровитель научил ее многому из того, что касалось денег и как с ними нужно обращаться. От последующих джентльменов, которых она почтила своей благосклонностью, миссис Клинтон приобрела знание глубинных мотивов поведения мужчин с женщинами. Она также познала крайнюю лень богачей и аристократии, когда им надо было прилагать усилия для удовлетворения своих желаний.

Шерил Клинтон занималась тем, что знакомила джентльменов, имеющих возможность позволить себе это, с женщинами, которые соответствовали их вкусам и знакомиться с которыми самим казалось им слишком утомительным.

В юности Шерил Клинтон встретила миссис Портер, чьей гордостью было то, что она познакомила Гарриет Вильсон — первую среди женщин своей профессии — с самим Веллингтоном.

Впоследствии она была шокирована новостью, что для миссис Портер наступили тяжелые времена. Допустить такое для себя она не собиралась. Если она делала деньги, то была намерена сохранить их.

Миссис Клинтон была убеждена, что делать деньги очень легко, если запрашивать высокую цену. По опыту она знала, что мужчины всегда готовы заплатить за хороший товар. А если товар действительно хорош, она уж позаботится о том, чтобы получить за него наивысшую цену. Каждый вечер Шерил Клинтон можно было найти в уютной гостиной в ее тихом, ухоженном доме в Сент-Джонском лесу. Джентльмены заезжали к ней. Они сидели, праздно беседуя на отвлеченные темы, за бокалом шампанского; когда формальности были соблюдены, переходили к делу.

—  Я прекрасно понимаю, милорд, что вам нужно, — улыбалась миссис Клинтон, — и у меня как раз есть девушка на ваш вкус. Вообще-то это молодая замужняя женщина, а муж ее сейчас в отъезде. Вы увидите: она очень общительна.

Произнося эти или подобные слова, она касалась маленького серебряного колокольчика рядом с собой. Джеймс открывал дверь, и отправлялась записка в дом прелестной молодой соломенной вдовы, жившей, как правило, где-нибудь неподалеку.

Снова шампанское, снова разговоры, пока не прибывала нужная леди, и тогда его светлость ехал с ней ужинать в один из тех ресторанов, что имеют укромные кабинеты наверху.

Миссис Шерил Клинтон очень умело со всем этим справлялась. Строго говоря, теперь она была уже так хорошо известна в лондонском Вест-Энде, что практически ни одно более-менее важное знакомство не обходилось без нее.

—  О, майор, — сказала она, когда Хупер вошел в комнату, — вот это сюрприз! Я не ждала вас сегодня.

—  Право же, вы должны простить меня, что я пришел к вам в таком виде, — произнес майор. — Но я был на конной ярмарке на Гончарном рынке весь день, и у меня не было времени, чтобы переодеться.

—  Я убеждена: то, что вы хотите сказать мне, достаточно важно, — с улыбкой промолвила миссис Клинтон. — Садитесь, пожалуйста. Немного шампанского?

Майор Хупер покачал головой:

—  Нет, спасибо. Мне надо торопиться, да и не хотелось бы отвлекать ваше внимание от главного. Миссис Клинтон, я нашел кое-что совершенно необычное, можно даже сказать уникальное — прелестную, неиспорченную и неопытную девушку. Это действительно прелестное создание, куда более прелестное, чем кто-либо из тех, с кем я имел дело за последние десять лет.

—  Не верю, — поддразнила его миссис Клинтон. — Ну и кто же это?

—  Это вполне воспитанная леди, — резко произнес майор, — а лошадь ее — такая, владеть которой мечтает любой наездник; подобные животные появляются раз в сто лет.

—  Лошадьми я не интересуюсь, — мягко сказала миссис Клинтон.

—  Это я знаю, — ответил майор Хупер. — Но они друг без друга немыслимы. Честное слово, такой пары вы еще не видели никогда в жизни.

—  Да кто же она? — спросила миссис Клинтон.

—  Она мне все о себе рассказала. Она сирота благородного происхождения. Ее отец десять дней назад сломал шею, упав с лошади. У нее ни гроша.

—  Это не всегда является недостатком, — заметила миссис Клинтон.

—  Она невинна как дитя, — продолжал майор Хупер. Миссис Клинтон подняла брови.

—  Это правда, — сказал он, видя недоверие в ее глазах. — Она прожила в деревне всю жизнь. Отец ее — какой-то отшельник, вроде бы писатель. Она совершенно ничего не знает о мире. Я убежден, что она никогда не слышала выражения «прелестная наездница», а если и слышала, то не имеет ни малейшего представления, что это значит.

—  Да, в образование молодой леди подобные понятия обычно не входят, — с улыбкой сказала миссис Клинтон.

—  Совершенно верно, но вы ведь понимаете, что я хочу сказать. Вам придется обращаться с ней очень бережно, иначе она испугается. Клянусь вам, как бы дорого ни стоила эта лошадь, ее цена возрастает в добрую сотню раз, когда на ней эта девушка.

—  Ну и что же вы хотите, чтобы я сделала? — спросила миссис Клинтон.

—  Прежде всего, вы должны сделать так, чтобы она осталась здесь, в этом доме, — ответил майор Хупер.

—  Но это невозможно! — воскликнула миссис Клинтон. — Вы ведь знаете: я никогда не держу в своем доме женщин.

—  С этой девушкой случай совершенно особый, — возразил майор. — Как я уже сказал, она — леди, а я знаю что говорю. Ее нельзя поселить в какой-нибудь жалкой комнатенке или сомнительной гостинице. Она слишком хороша для этого. Кто бы на нее ни взглянул, ему будет так же трудно забыть ее, как мухе отлететь от капли меда. Единственное, что меня очень удивляет, так это то, что никто не обнаружил ее раньше.

—  Должно быть, она действительно представляет собой нечто выдающееся, раз вы так ею увлеклись, — в изумлении произнесла миссис Клинтон. — Я думала, майор, что вы уже вышли из того возраста, когда представительницы слабого пола завладевают помыслами, — мне ведь известно, сколько вам приходится иметь с ними дела. По крайней мере, так вы мне всегда говорили.

—  Я всегда гораздо охотнее имел бы дело с лошадью, чем с женщиной, — сказал майор Хупер. — Но это — бизнес, миссис Клинтон, вы ведь знаете. Я смогу получить тысячу гиней за эту лошадь, если девушка, о которой я вам говорил, будет вместе с ней. Я мог бы даже попробовать выйти на две тысячи. Наша договоренность остается в силе: пятьдесят на пятьдесят.