Барбара Картленд

Стихия любви

ОТ АВТОРА

В 1873 году русские вошли на территорию Афганистана. Причиной тому была ошибочная политика вице-короля Индии лорда Нортбрука, поддержанная британским правительством Гладстона.

В Афганистане, дикой и независимой горной мусульманской стране, расположенной на северной границе Индии, правил эмир Шер-Али, сумевший победить в кровавой борьбе за престол.

Шер-Али не имел ни малейшего желания зависеть ни от англичан, ни от русских. Но русские войска стояли слишком близко от северной границы Афганистана, а эмир был достаточно мудр: он понимал, что для обеспечения безопасности своей страны ему придется просить защиты у кого-то из соседей.

Шер-Али боялся русских больше, чем англичан, поэтому он послал своих людей к лорду Нортбруку, предлагая заключить союз. Эмир хотел обеспечить Афганистану долговременный кредит и добиться признания своего младшего сына законным наследником.

Лорд Нортбрук, человек сухой, бесцветный и лишенный воображения, больше интересовался цифрами, чем живыми людьми. По указанию Гладстона он не только отказался от предложения Шер-Али, но и сделал ему выговор за то, что тот заключил в тюрьму своего старшего сына, человека разнузданных страстей.

Оскорбленный и разгневанный Шер-Али был вынужден обратиться к России. Несомненно, действия Нортбрука повлекли за собой бесконечный конфликт с Афганистаном, который к тому же всячески раздували русские власти.

Лорда Нортбрука на посту вице-короля Индии сменил в 1875 году лорд Литтон, человек нечестолюбивый, способный мыслить нетрадиционно, мечтатель и поэт.

На время его правления выпала череда испытаний, вошедших в историю: вторая афганская война, кровавая резня и финансовый крах.

Однако ему удалось справиться с голодом в стране, что принесло неоспоримую пользу Индии, и к тому же подвигнуть правящий кабинет Дизраэли сделать более разумной его политику в отношении Афганистана.

Несмотря на все трудности, лорд Литтон неизменно находил поддержку и понимание со стороны королевы Виктории.

Глава 1

1875 год

По дороге в Гудвуд, где должны были состояться традиционные скачки, герцог Уидминстер уже в который раз с удовлетворением отметил, что его упряжка превосходит все, какие у него когда-либо были раньше.

Он поступил правильно, когда решил приобрести этих жеребят на своеобразной распродаже, которую устроил его друг. Остальным возможным покупателям почему-то показалось, что на этих малышей не стоит тратиться.

Однако опытным глазом герцог подметил все их достоинства, не упустив ни одного. И вот теперь эта упряжка была его гордостью и предметом зависти всех, кому случалось ее увидеть хоть однажды.

Он правил своими красавцами, с удовольствием предвкушая одобрительные возгласы и похвалы всех собравшихся на нынешних скачках, в том числе и самого герцога Ричмонда.

По мнению герцога Уидминстера, Гудвуд был не только самым красивым, но и одним из самых притягательных ипподромов в Англии.

Он утопал в сочной зелени прибрежной равнины, с него открывался великолепный вид на Ла-Манш и остров Уайт с его живописной грядой песчаных холмов, на уникальный Чичестерский кафедральный собор.

В Гудвуде, казалось, витал дух исторического прошлого страны, что тоже чрезвычайно привлекало герцога.

Каждый приезд сюда навевал романтические воспоминания о давно минувших днях. Первый герцог Ричмонд был сыном Карла II и красавицы-француженки Луизы де Керуаль.

В отличие от остальных возлюбленных короля, дам довольно низкого происхождения, Луиза Бретонская была дочерью французского аристократа и фрейлиной любимой сестры Карла — герцогини Орлеанской.

О романтической связи Луизы и Карла ходили легенды. Говорили, что эта любовь была самой сильной страстью в жизни короля. В 1673 году он пожаловал своей любимой титул герцогини Портсмутской.

С тех пор в течение двенадцати лет, вплоть до самого конца правления Карла II, Луиза пользовалась огромным влиянием, что не могло не сказаться на внешнеполитических сношениях с ее родиной — Францией.

Ее сын как отпрыск королевского рода, едва ему исполнилось три года, получил титулы герцога Ричмонда, графа Марча и барона Сеттрингтона.

Герцог Уидминстер был высокого мнения о Карле II.

Он всегда считал, что они с его величеством во многом, разве что кроме внешности, похожи.

Конечно, масштабы их деятельности были несравнимы.

Карл всю свою жизнь заботился о благополучии и процветании целого народа, но герцог брал с него пример, управляя своей необъятной собственностью.

Еще их роднило то, что оба были страстными поклонниками женского пола, хотя, справедливости ради, нужно отметить, что любовные романы и короля, и герцога никогда не продолжались долго.

И тем не менее женщины в жизни герцога занимали чуть ли не основное место.

Он и теперь с трепетом ждал той минуты, когда сможет увидеться с дамой своего сердца в Беркхэмптон-Хаусе.

На этот раз герцог изменил своему давнему обыкновению останавливаться в доме его светлости.

Конечно, он получил приглашение остановиться в Гудвуд-Хаусе. Его светлость уверял, что герцог должен занять место почетного гостя не только на ипподроме, но и у него дома.

Однако одновременно с этим приглашением от маркизы Беркхэмптон пришла записка весьма настойчивого характера, в которой ее светлость просила герцога оказать ей честь своим присутствием.

Он собирался было отказаться, но вдруг сообразил, что леди Ньюбери тоже будет гостить в доме маркизы.

Фенелла Ньюбери привлекла его внимание с той самой минуты, как герцог увидел ее на одном из приемов.

Он сказал себе, что за много лет впервые встретил такую красавицу. Однако в тот день он не смог заняться ею всерьез, так как супруг миссис Ньюбери не входил в круг близких знакомых самого герцога.

Неделю спустя, совершенно неожиданно, он оказался ее соседом по столу на одном из приемов в посольстве. И она произвела на него еще более глубокое впечатление, чем в первый раз.

Когда глаза их встретились, герцог уже не сомневался, что, как и другие женщины, леди Ньюбери не устояла перед его обворожительной внешностью и обходительными манерами.

Герцог был не глуп и весьма наблюдателен. Он давно понял, что обладает необъяснимой способностью очаровывать и привлекать женщин. Они тянулись к нему, как бабочки, что летят на огонек свечи.

Определить эту особенность словами довольно сложно, но сам герцог верил, что магнетические свойства его личности — подарок богов.

Личное обаяние вносило в его жизнь столько легкости я радости, что некоторым казалось, будто жизненный путь герцога усыпан розами.

Однако сам он предпочитал быть честным с самим собой и прекрасно сознавал, что каждая медаль имеет две стороны.

Герцогу никогда не удавалось долго сохранять интерес к одной и той же женщине. Как правило, он первый уставал и разрывал отношения, что нередко вносило в его жизнь неразбериху и беспорядок.

Сами женщины никогда не бросали его. Герцога всегда удивляла эта власть, которая заставляла женщин со страстью и неистовством бросаться в омут любви, теряя не только сердца, но и головы.

Он отнюдь не был жесток. Напротив, был полон сострадания, особенно когда дело касалось животных или людей, которые оказались в безвыходном положении.

Его щедрость не знала границ. На ипподроме он был всеобщим любимцем не только потому, что его лошади были одними из лучших и нередко приносили ему победу (в Англии любят и ценят хороших спортсменов), но еще я благодаря своим бесчисленным пожертвованиям и благотворительным акциям.

В мире спорта герцог был прекрасно известен своим великодушием и щедростью, молва о которых с поразительной скоростью распространялась по свету. Каждый, кому не повезло, мог рассчитывать на его помощь.

Но женщины были исключением из этого правила. Каждый роман оканчивался мучительной сценой расставания с мольбами и слезами. Сам герцог» прекрасно сознавая, что разбивает женские сердца, был не в состоянии что-нибудь изменить.

Он не мог себе представить, как случается, что беззаботный, беспечный, невинный флирт, игра двух взрослых, опытных людей, вдруг неожиданно превращается в настоящее поле сражения. И эту войну женщины всегда проигрывали. Сам же герцог — никогда.

Как-то раз он пожаловался своему секретарю, доверенному человеку, который вел все его дела и был свидетелем взлетов и падений личной жизни герцога:

— То, что я не могу спокойно расстаться ни с одной женщиной, — это просто нелепо! Каждый раз это сопровождается драмами, более уместными в «Друри-Лейн»!

В тот момент у герцога как раз подошел к концу очередной роман: его пассия — прелестная молодая балерина — совсем перестала его интересовать.

Во времена Карла II покровитель прекращал наскучившие ему отношения, щедро одаривая предмет былой страсти за то удовольствие, которое эти отношения ему доставляли. Женщина возвращалась к прежней жизни» но став значительно богаче. Она имела возможность демонстрировать ценные трофеи, делиться опытом и воспоминаниями.

Что же касается герцога, то на его долю, как правило, доставались потоки женских слез, истерики, мольбы, просьбы объяснить, что же было сделано не так.

— Все было замечательно, — успокаивал герцог очередную возлюбленную. — Но дело в том, что любая женщина, как бы образованна, талантлива и привлекательна она ни была, рано или поздно перестает меня интересовать.

И так бывало не только с представительницами театральной богемы и среднего класса, но и с женщинами из высшего общества.

Несомненно, великосветские дамы были более образованны, некоторые даже обладали блестящим умом, могли участвовать в обсуждении политических событий и последних светских скандалов.

И тем не менее герцог убедился, что все это лишь еще больше затрудняло расставание с ними. Они также считали себя вправе требовать от него избитых объяснений относительно угасшей страсти.

Как-то раз секретарь герцога, мистер Грейшот, хотя и знал, что его светлость, задавая свой риторический вопрос, не ждет ответа, все-таки сказал:

— Заранее приношу свои извинения, ваша светлость, но мне кажется, ваша проблема в том, что вы избалованы жизнью.

— Избалован? — воскликнул герцог. Вопрос прозвучал резко, как пистолетный выстрел.

— Когда я был маленьким, моя мама учила меня считать удачи и подарки судьбы, — продолжал мистер Грейшот. — Когда я пытаюсь подсчитать ваши удачи и победы, должен сказать, у меня получается весьма внушительный список!

Герцог улыбнулся:

— Я совершенно согласен с вами, Грейшот. Но мне кажется, меня нельзя назвать неблагодарным. Если я и жалуюсь на судьбу, я говорю не о богатстве, а лишь о женщинах.

— Не вижу разницы, милорд, — настаивал Грейшот. — Вам дана какая-то необыкновенная притягательность для прекрасного пола. Женщины не могут устоять перед вами. Они хотят удержать вас подле себя, и когда вы бросаете их, это повергает их в отчаяние.

— Это и меня не оставляет равнодушным, — вздохнув, отозвался герцог.

— Есть одно изречение, подходящее к вашему случаю, — продолжал мистер Грейшот. — Ничто не дается даром, за все приходится платить.

— Вы полагаете, я не плачу своих долгов? — резко спросил герцог.

— Я говорил не о деньгах, ваша светлость.

— Я понимаю. Однако обычно это эффективное средство, когда требуется залечить душевную рану.

— Да, но не в вашем случае, ваша светлость.

Секретарь говорил тихо, но очень искренне.

Несколько мгновений герцог молча смотрел на него, затем рассмеялся.

— Ладно, Грейшот, ваша взяла! — признал он. — Но все, что вы мне сейчас говорили, только прибавляет мне уверенности в собственных силах.

Теперь, вспоминая этот разговор, герцог подумал, что ему и вправду есть чем похвастаться. А к концу Гудвудских скачек к длинному списку его побед, несомненно, прибавится имя Фенеллы Ньюбери.

Вспомнив прелестную Фенеллу, герцог ощутил какое-то волнение в той части тела, где, как он предполагал, у него находилось сердце.

Если бы в этот момент он мог видеть свое лицо, он сразу заметил бы в глазах блеск нетерпения в ожидании того, что ждет его в ближайшие дни.

Примерно то же самое он испытывал на охоте, когда после долгого преследования вскидывал ружье на плечо и прицеливался, заметив на фоне пурпурного вереска силуэт жертвы…

Такое же возбуждение охватывало его, когда он скакал по полю вслед за сворой гончих, которые травили лису и вот-вот должны были выгнать зверя на охотников.

Герцог был метким стрелком, он мог подстрелить осторожного фазана, который сидел так высоко, что оставался недосягаем для других. Ощущение глубокого удовлетворения охватило его, и, конечно, оно не могло не прибавить самонадеянности кому угодно.

«Бесспорно, в некоторых отношениях я человек исключительный, — размышлял герцог, правя лошадьми. — Каким был, по-своему, конечно, и Карл II. Благодаря таким, как мы, этот мир становится гораздо приятнее».

Он улыбнулся своим мыслям и принялся гадать, испытывает ли Фенелла Ньюбери такое же нетерпение в ожидании встречи с ним, как он сам.

Еще он подумал, что маркиза Беркхэмптон поступила очень предусмотрительно, пригласив к себе Фенеллу, коль скоро хотела заполучить в качестве гостя его самого и помешать ему остановиться, как обычно, в Гудвуд-Хаусе.

Сам герцог ничуть против этого не возражал.

Западный Суссекс изобиловал великолепными особняками, знатные хозяева которых оспаривали друг у друга право пригласить в свой дом на неделю Гудвудских скачек самых именитых и самых интересных гостей из высшего общества.

Уэстдин, Станстед, Аппарк, Каудри, Петуорт и Эрандел останавливались в домах самых богатых и знатных обитателей здешних мест.

И прибывали они непременно со своими камердинерами, горничными, кучерами в фаэтонах, двуколках, закрытых колясках, а лошади вместе с грумами размещались в конюшнях хозяев дома.

Многие из прибывающих высоких гостей сами были владельцами скаковых лошадей, но никто из них не мог похвастаться такими чистокровными скакунами, каким» владел герцог Уидминстер.

Сам герцог, испытывая одновременно волнение и уверенность, все-таки не сомневался, что его лошадям непременно достанутся главные призы предстоящих соревнований.

Его главным соперником в Гудвуде был герцог Ричмонд. Его светлость, большой знаток лошадей, в 1842 году выиграл пять главных призов Гудвуда.

«Возможно, его несколько задел мой отказ остановиться у него в доме, — размышлял герцог Уидминстер, — но, когда он увидит меня с Фенеллой Ньюбери, он поймет, в чем дело».

Герцог прекрасно сознавал, что утаить новый роман от любопытства высшего света невозможно.

Ему всегда казалось, что всем становилось известно о его новом увлечении еще до того, как у него действительно начинался роман.

Но такова была плата за высокое положение в обществе и за выгоды положения холостяка.

«По крайней мере, — думал герцог, — нет необходимости оправдываться перед ревнивой женой, или, что еще утомительнее, соблюдать приличия в обществе».

Лорда Ньюбери он решительно сбрасывал со счетов в предстоящем любовном приключении, хотя нередко мужья бывших любовниц оказывались весьма агрессивны.

На счету герцога были три дуэли с оскорбленными мужьями, и каждый раз он, хотя и незаслуженно, выходил из них победителем.

— Если бы на свете существовала справедливость, — сказал как-то герцог мистеру Грейшоту, — это я, а не бедняга Андервуд, должен был бы носить повязку на руке.

У него были все основания чувствовать себя оскорбленным.

Мистер Грейшот рассмеялся.

— Осмелюсь заметить, — сказал он, — лорд Андервуд проявил немалое мужество, бросив вызов вашей светлости. Некоторые мужья предпочитают закрывать глаза на то, что происходит у них под носом, чтобы не выглядеть слишком глупо.

Надо сказать, что герцог в подобных случаях не испытывал ничего, кроме сожаления.

В такие минуты он говорил себе, что, когда женится, хотя это произойдет еще не скоро, он никогда не позволит сделать из себя рогоносца.

Конечно, это было бы только справедливо, но герцог про себя был уверен, что подобной идеальной справедливости в жизни обычно не бывает.

Чем ближе к Гудвуду, тем ощутимее соленый морской воздух освежал лицо путешественника.

Вокруг, куда хватало глаз, расстилался великолепный ландшафт. По мнению герцога, эта часть Англии была прекраснее всех на свете, а он побывал во многих красивых местах. Чем чаще он сюда приезжал, тем сильнее влюблялся в очарование окрестностей Гудвуда.

Иногда он почти завидовал герцогу Ричмонду, чье поместье располагалось в столь живописной части Англии.

Однако и герцог Уидминстер владел роскошным особняком Уайд. Фамильное поместье располагалось в Бекингемшире.

Густые леса окружали его со всех сторон, подобно оправе, которая еще больше подчеркивает игру драгоценного камня чистейшей воды, вызывая всеобщее восхищение гостей Бекингемшира.

Как раз неделю назад в его доме состоялся грандиозный прием, на котором в роли хозяйки выступала бабушка герцога.

В молодости она была замечательной красавицей, но и теперь, в свои семьдесят три года, сумела сохранить и живость характера, и привлекательность.

Еще в молодости ее светлость снискала славу остроумной и даже язвительной собеседницы. Прямота, с которой она выражала свое мнение, нередко многих шокировала.

Только ей герцог позволял обращаться с собой так, как не позволил бы никому другому. На этот раз ее светлость перед приемом завела с внуком разговор о браке.

— Прошу вас, бабушка, не пытайтесь запугать меня, — улыбнулся герцог. — Я не собираюсь жениться. По крайней мере до тех пор, пока я не состарюсь настолько, что меня перестанет развлекать такая жизнь, какую я веду сейчас. Но думаю, это случится не раньше, чем я буду стоять одной ногой в могиле.

— Но тебе же нужен наследник! — настаивала ее светлость.

— Ну разумеется! — соглашался герцог. — И могу вас заверить, он будет не единственным. Я не собираюсь повторять ошибку моего отца.

Он понимал, что это замечание довольно некорректно, как говорится, удар ниже пояса. Герцог знал, что бабушка всю жизнь корила себя за то, что у нее был только один сын — отец самого герцога, который тоже имел единственного наследника.

— Тем более я советую тебе не терять времени даром, — не смутившись, ответила герцогиня.

— Я понимаю ваши чувства, бабушка, но мои собственные интересуют меня значительно больше.

— Жена вряд ли помешает тебе предаваться привычным удовольствиям, — произнесла герцогиня, словно размышляя вслух. — Ты ведь всегда сумеешь соблюсти приличия. А бедняжка наверняка будет без ума от тебя, как и другие дурочки!

— Однако вы не склонны им льстить, бабушка! — рассмеялся герцог.

— О, я знаю, сейчас ты занят исключительно своими развлечениями, — продолжала герцогиня. — Ты словно павлин, а хорошенькие павы так и снуют вокруг тебя. Но помни: я хочу подержать на руках твоего сына, прежде чем умру.

— Тогда у меня в запасе не меньше двадцати лет! — заметил герцог. — Наша семья известна своими долгожителями.

— Несмотря на все твои комплименты, позволь напомнить, что в подобных развлечениях ты понапрасну растрачиваешь время, умственные силы и энергию! — твердо произнесла герцогиня.

— У меня другое мнение. Мое время принадлежит только мне, так же как и энергия, — отозвался герцог. — А что касается умственных сил, то я немало работаю над законопроектами, которые обсуждаются затем палатой лордов. И хотя вы не хотите этому верить, сам премьер-министр время от времени обращается ко мне за советом!

— Хотела бы я надеяться, что это так! — ответила герцогиня. — И все-таки тебе пора подумать о семье и о будущем, а не тратить все силы на поиски приключений.