Паолина вскочила на ноги.

—  Вы несносны! — воскликнула она. — Любовь не бывает такой. Такой жестокой, грубой и жадной. Она прекрасна, нежна и ласкова. Когда приходит любовь, весь остальной мир не имеет значения. Ценность поцелуев нельзя измерить в деньгах. И никто не заставит меня поверить в обратное. Я... я никуда с вами не поеду.

Она стояла, дрожа всем телом от переполнявших ее чувств. Сэр Харвей медленно поднялся, подошел к ней и обнял за плечи.

—  Сколько шума из ничего. Если вы не поедете со мной, тогда что вы будете делать? Останетесь здесь? Ваша красота долго не продержится, если работать на виноградниках.

—  Вы смеетесь надо мной, — сказала Паолина с внезапной дрожью в голосе.

—  Для вашего же блага, — ответил сэр Харвей. — Вы должны очнуться от своих грез и посмотреть в лицо реальности. Учитесь благоразумию. Я уже сказал все насчет того, что я собираюсь делать. Если вы не согласны, что ж, тогда наши пути расходятся.

—  Вы оставите меня здесь одну? — с тревогой спросила Паолина.

—  Боюсь, что да, — ответил он. — Понимаете ли, как я уже говорил, я авантюрист и не люблю людей, которые не желают сотрудничать или пытаются вмешаться в мою жизнь. Лично я намереваюсь отправиться в Венецию. Я собирался взять с собой свою сестру, а не кого-то другого. Я не заинтересован в других взаимоотношениях.

Паолина резким движением отвела в сторону его руки и притопнула ногой.

—  Вы невозможны! — воскликнула она. — Неужели вы думаете, что я предлагаю себя в качестве... в качестве...

Слова не шли у нее с языка. Сэр Харвей рассмеялся и повернул ее лицом к себе.

—  Так вы еще прекраснее, — сказал он. — Очаровательны даже в гневе. Но нам пора. Вряд ли солнце полезно для вашей кожи, и хорошо бы избавиться от этой одежды. Отправляйтесь домой. Мы выезжаем через полчаса.

—  Вы абсолютно уверены в том, что я еду с вами, не так ли? — спросила Паолина.

Он снова засмеялся.

—  У вас небольшой выбор, — ответил он. — Если к тому времени, как мы приедем в Феррару, вы передумаете, то я оставлю вас там. Возможно, вы сможете заработать шитьем достаточно, чтобы сводить концы с концами, но ваша внешность вам будет только мешать.

—  Теперь я понимаю, что должна ехать с вами, — сказала Паолина. — И я очень благодарна вам, несмотря на то, что мне стыдно.

—  Вы боитесь меня или будущего? — спросил сэр Харвей.

—  И того, и другого, — ответила она. — Но, думаю, больше вас.

—  Возможно, я был груб, — сказал он. — Но вы должны понять ваше реальное положение, и я не хочу тешить нас иллюзиями. Если говорить кратко, то я собираюсь продать вас за самую высокую цену, и я уверяю вас, что я это сделаю.

—  Ну а если... если ничего не получится? — спросила Паолина. — Если никто не пожелает жениться на мне, что вы тогда будете делать?

—  Тогда я найду другой способ избавиться от вас, — сказал сэр Харвей. — Например, я всегда могу утопить вас какой-нибудь темной ночью в Лагуне.

По улыбке и смеющимся глазам Паолина понимала, что он поддразнивает ее. Ей вдруг показалось, что, несмотря на весь его цинизм и язвительность, у него доброе сердце и что бы ни случилось, он ее не бросит.

Они шли рядом по направлению к деревне, когда она, положив свою руку ему на плечо, сказала:

—  Я вам доверяю. Не знаю почему, и, возможно, вы в это не поверите, но не только потому, что другого выхода у меня нет. Я сердцем чувствую, что вам можно доверять.

—  Ну, тогда слушайтесь голоса своего сердца, — отозвался сэр Харвей. — За исключением тех случаев, когда это может помешать моим планам относительно вашего замужества.

—  Я... я только надеюсь, что это будет кто-то, кого я смогу хотя бы... уважать, — тихо произнесла Паолина.

—  Венеция, насколько я слышал, может предложить женихов на любой вкус. Вообще-то это город празднеств и развлечений. Так что я могу обещать вам веселого мужа, который сможет наполнить вашу жизнь смехом и радостью. Могу также обещать, что к венцу вы поедете, по древней традиции, в огромной золотой гондоле, но вот того, что вы будете уважать своего жениха, обещать не могу.

—  Это звучит лучше, чем я предполагала, — сказала Паолина.

—  Прекратите вообще что-либо предполагать, — заявил сэр Харвей. — Женщины всегда думают о плохом, и никогда о хорошем. Берите пример с меня и принимайте вещи такими, какие они есть. Кто знает, что нам принесет завтрашний день? Кто знает, а вдруг вы безумно влюбитесь в дожа, а он в вас?

—  Но ведь дож очень стар, не так ли? — быстро спросила в ответ Паолина, а потом с укоризной добавила: — Вы опять надо мной смеетесь.

—  Это потому, что вы слишком серьезны, — ответил он. — Если вы хотите добиться успеха в Венеции, вы должны ко всему, включая и себя, относиться с юмором.

—  По-моему, это ужасно, — сказала Паолина.

Они вошли в дом, где провели прошлую ночь. Гаспаро и его жена уже встали после сиесты, но прошло еще некоторое время, прежде чем повозка и мул были готовы. На прощание тоже ушло какое-то время.

—  Я сожалею, что не могу заплатить деньгами за оказанное мне гостеприимство, — сказал сэр Харвей. — Все, что я имел, осталось на корабле. Но, может быть, вы возьмете этот камень? Это сапфир высокого качества, и если его удачно продать, то вам будет что отложить на старость.

—  Вы слишком щедры, синьор, — воскликнул Гаспаро, забирая камень. — Это крушение принесло достаток в деревню. То гостеприимство, которое я мог предоставить в своем бедном доме, было оказано без какой-либо мысли о вознаграждении.

Наконец обмен любезностями был окончен, и они отъехали. Как только они спустились с холма, на котором стояла деревня, и выехали на бугристую проселочную дорогу, Паолина повернулась к сэру Харвею и шепотом спросила:

—  Это правда, что у вас нет денег? А как же быть с едой и жильем?

—  Оставьте эти заботы мне, — ответил сэр Харвей. — И, кстати, нет никакой необходимости шептать, моя дорогая. Человек, который нас везет, не знает английского.

Паолина улыбнулась.

—  Я и забыла, что говорю по-английски, — сказала она, — в моей семье всегда говорили на обоих языках.

—  Очень предусмотрительно, — заметил сэр Харвей. — Сопровождать английскую девушку, которая ни слова не говорит на итальянском, сильно затруднило бы мне жизнь.

—  А как вы так хорошо выучили язык? — спросила Паолина.

Сэр Харвей посмотрел на нее краешком глаза и ответил:

—  У меня была очень красивая учительница.

Паолина покраснела.

—  А, понимаю, — быстро проговорила она. — И французский вы выучили таким же способом. А как насчет немецкого?

—  К сожалению, немецкий я знаю хуже, — ответил сэр Харвей. — Но я очень благодарен одной немецкой оперной певице, так как теперь мы можем многое себе позволить.

—  Что вы этим хотите сказать? — спросила, недоумевая, Паолина.

Сэр Харвей ничего не ответил, а только поглубже засунул руку в карман, перебирая бриллианты и жемчуг.

Путешествие в Феррару было утомительным, но спокойным. Они въехали в город, когда уже начало смеркаться. Шпили и башни четкими силуэтами вырисовывались на фоне темнеющего неба. Узкие, кривые средневековые улочки вокруг собора, казалось, достоверно знали всю историю города. Паолина в изумлении разглядывала все вокруг. Она не ожидала увидеть такое великолепие.

—  Куда мы направляемся? — спросила Паолина, когда их экипаж свернул вниз на полную людей улицу.

—  В лучшую гостиницу, — ответил сэр Харвей. — И запомните, теперь ваше имя мисс Паолина Дрейк.

Повозка остановилась. Он спустился и вошел в гостиницу, властно требуя хозяина. Тот быстро появился на зов и в недоумении уставился на непрезентабельную внешность сэра Харвея.

—  Ваши лучшие комнаты, и побыстрее, — тоном, не терпящим возражений, сказал сэр Харвей. — Мы с сестрой потерпели кораблекрушение, наш багаж утонул, сами мы пропитались соленой водой и долго тряслись по вашим отвратительным дорогам.

—  Какой ужас, ваша милость! — воскликнул хозяин гостиницы.

—  Покажите нам комнаты, и не дай бог, если кровати не будут мягкими, — заявил сэр Харвей. — Приготовьте что-нибудь съедобное и принесите лучшее вино, какое только есть у вас в погребе. Мне также нужен лучший портной и лучшая портниха в этом городе.

На владельца гостиницы манеры сэра Харвея явно произвели впечатление.

—  Si, si, ваша милость, — ответил он. — Все будет сделано, как вы сказали. К счастью, мои лучшие комнаты свободны. Они просторны и со всеми удобствами. На прошлой неделе в них жил герцог Пармы и остался доволен. Если его милость последует за мной...

Сэр Харвей и Паолина поднялись по узкой лестнице и осмотрели две хорошо обставленные и проветренные комнаты на первом этаже. Между ними находилась гостиная. Паолина собиралась сказать, что они прелестны, но сэр Харвей предостерегающе взглянул на нее и спросил разочарованным тоном:

—  Это и есть лучшие комнаты?

—  Ваша милость, это лучшие апартаменты в Ферраре. Все важные особы останавливаются здесь, если только они не гости ее высочества принцессы д'Эсте или его светлости герцога Феррары. Только в прошлом месяце...

—  Достаточно, — перебил его сэр Харвей. — Если это лучшее, что у вас есть, то будем довольствоваться этим. Позаботьтесь о вине и не забудьте, что мне нужен портной, лучший портной.

—  Слушаю и повинуюсь, ваша милость, — сказал владелец гостиницы и пошел к выходу. У самой двери сэр Харвей окликнул его и добавил:

—  Да, и еще мне нужен ювелир. Кого вы можете мне порекомендовать?

—  О, ваша милость, редкий человек не слышал о Фарузи. К нему специально приезжают за советом. Он делал оправы для бриллиантов принцессы д'Эсте. Его знают по всей Ломбардии.

—  Тогда передайте ему, что я жду его в течение часа, — сказал сэр Харвей.

—  Но, ваша милость, Фарузи никогда не выходит из своего магазина. Клиенты сами приходят к нему.

Сэр Харвей выпрямился и властно сказал:

—  Передайте Фарузи, что если он хочет иметь дело с сэром Харвеем Дрейком из Англии, то пусть приходит. Если нет, то я обращусь к кому-нибудь другому.

—  Хорошо, хорошо, ваша милость.

Владелец гостиницы поклонился и быстро вышел из комнаты. Как только за ним закрылась дверь, Паолина повернулась к сэру Харвею и сказала:

—  Вы были великолепны. Но зачем вам нужен ювелир?

—  Не задавайте лишних вопросов, — ответил он. — Здесь скоро будет портниха, и мы должны выбрать туалеты, которые заставят венецианцев раскрыть рты от удивления.

—  Но для этого нужно много денег, — заметила Паолина.

—  Игра стоит свеч, — ответил сэр Харвей.

—  А результатом игры будет мое замужество, — сказала Паолина, улыбнувшись. — Интересно, может ли кто-нибудь знать, какая судьба ему уготована?

—  Ну вот, вы становитесь уже немного авантюристкой, — сказал, улыбнувшись, сэр Харвей. — Меня это радует.

—  Наверное, мне это не удастся, — ответила Паолина. — Я ужасно боюсь, что сделаю что-нибудь не так.

—  Бояться нечего, если вы все предоставите мне, — сказал сэр Харвей. — Все, что вам нужно, это выглядеть очаровательной и делать то, что я скажу.

—  Вам нужна марионетка, а не женщина, — сказала Паолина.

Он рассмеялся и галантно поцеловал ей руку.

—  Кукла не способна быть столь привлекательной, как вы, — сказал он. — Хотя в этой идее есть свое рациональное зерно.

Три часа спустя Паолина решила, что лучше бы она на самом деле была куклой, а не сильно уставшей девушкой. От переутомления у нее болела голова, а тело ныло после того, что ей довелось испытать прошлой ночью. Но хотя ей очень хотелось в постель, которая стояла в соседней комнате, сэр Харвей не давал ей уйти.

Она должна была стоять смирно, пока рулоны шелка, атласа, парчи, ламэ и газа прикалывали на ее плечах, обворачивали вокруг ее талии и драпировали на бедрах.

Разговор между портнихой и сэром Харвеем уже давно перестал интересовать ее. Она была в таком состоянии, что ей казалось, что если бы можно было спать на полу, она бы прямо здесь и заснула.

А они все разговаривали, сверяясь с набросками и изменяя их, обсуждая ткани и цвета. Обговорено было все до последней мелочи: туфли и шелковые чулки, накидки и нижние юбки, шляпки и перчатки, пока у Паолины в голове все окончательно не смешалось и она перестала воспринимать что-либо вокруг себя.

Процесс выбора туалетов продолжался так долго потому, что сэр Харвей все время отлучался. Своему портному он дал все инструкции достаточно быстро, хотя это тоже сопровождалось просмотром парчи, атласа, искусно вышитых жилетов, выбором пуговиц и изысканного кружева.

Но как только он вернулся к обсуждению нарядов Паолины, вошел слуга и доложил, что прибыл Фарузи. Сэр Харвей тут же покинул их, и Паолина снова задалась вопросом, зачем ему понадобился ювелир. Вряд ли он собирается тратить деньги на ювелирные украшения.

Да и вообще, откуда у него деньги? То он говорит, что они есть, то утверждает, что у него нет ни цехина.

Размышляя про себя таким образом, она вспомнила, что ни разу не видела, чтобы он держал в руках хотя бы одну монету. Она ожидала, что по дороге в Феррару они остановятся поесть, но он даже не упомянул об этом, и они ничего не ели и не пили до восьми часов, пока не приехали в гостиницу.

Она должна была признать, что обед оправдал ожидания, а вино было настолько хорошим, что сэр Харвей заказал еще одну бутылку, едва сделав первый глоток.

«Как все это странно», — подумала Паолина, сидя на мягкой кушетке, разглядывая наброски платьев и дожидаясь сэра Харвея.

Он вернулся где-то через двадцать минут, и по выражению его лица она могла догадаться, что он чрезвычайно доволен, правда, непонятно чем.

—  А сейчас, моя дорогая, давайте займемся вашим гардеробом, — обратился он к ней.

—  Уже поздно, — возразила она. — Нельзя ли отложить это до завтра?

—  Нет, нет. Нам нельзя терять время. Эти платья должны быть готовы как можно быстрее. Мы не можем долго оставаться в Ферраре. Так что перейдем к следующему вечернему платью.

Он выбрал шитое серебром ламэ, которое Паолина отложила в сторону как слишком дорогое, и настоял на том, чтобы сшить платье целиком из него.

—  Но как мы сможем позволить себе такое? — спросила Паолина по-английски сдавленным голосом.

—  Вы еще будете удивлены, сколько мы себе можем позволить.

Портниха складывала ткани с выражением на лице, близким к восторгу. Такого заказа у нее еще не было.

—  Я даю вам неделю, — сказал ей сэр Харвей. — Все, что не будет готово к этому времени, не оплачивается. Вам понятно?

—  Конечно, ваша милость. Все будет готово к сроку. Шить для такой красивой леди, как ваша сестра, одно удовольствие.

Женщина сделала реверанс и удалилась. Сэр Харвей повернулся к Паолине, буквально упавшей на свою кровать.

—  Вы устали, — сказал он. — Сегодня ночью нам обоим нужно хорошо выспаться. Первый шаг сделан, но многое еще предстоит.

—  Это понятно, но все-таки, как же быть с деньгами? — спросила Паолина.

Она понимала, что такие вопросы задавать не следует, но не могла сдержаться. Она привыкла все время беспокоиться о деньгах, и ей иногда казалось, что вот сейчас сэр Харвей скажет ей, что все это было сном, и они должны будут бежать, так как не в состоянии заплатить за всю эту роскошь.

—  Я уже несколько раз говорил, чтобы вы не напрягали свою очаровательную головку из-за денег, — произнес в ответ сэр Харвей.

Он вытащил что-то из кармана и протянул ей. Она посмотрела на него испуганными глазами, а потом восхищенно вскрикнула.

У него в руках была нитка жемчуга, великолепно подобранного жемчуга с немного крупноватой для таких бус застежкой.

—  Жемчуг! — воскликнула она.

—  Он ваш, — сказал он.

—  Мой!

С выражением явного восторга на лице она протянула к нему руки, но потом отдернула их назад.

—  Но я не могу принять это, — сказала она. — Он, должно быть, очень дорого стоит, а нам могут понадобиться деньги.

—  Тогда наш капитал будет находиться в безопасности на вашей шее, — сказал он. — Лучше подумайте о том, какое впечатление он производит. Этот жемчуг очень высокого качества, это подтверждено профессионалом.

—  Бусы прекрасны, — сказала Паолина, — но...

—  Никаких «но», — твердо сказал сэр Харвей. — Жемчуг ваш, и я хочу, чтобы вы его носили.

—  Так вот почему вы посылали за ювелиром? — спросила Паолина.

—  Да, но не только, — ответил он. — Не стоит тратить время на вопросы. Лучше разрешите мне примерить его на вас.

Она послушно повернулась, и он застегнул бусы на ее шее, как будто выточенной из слоновой кости. На такой коже жемчужины излучали мягкий, неуловимый свет, сравнимый только с первыми проблесками рассвета на утреннем небе. Она осторожно дотронулась до них кончиками пальцев и прошла к зеркалу на туалетном столике.

—  Никогда не думала, что буду носить жемчуг, — мечтательно произнесла Паолина.

Она оторвалась от зеркала и под влиянием внезапного порыва подбежала к нему.

—  Спасибо! Спасибо! — воскликнула она.

Она чуть ли не искрилась от счастья обладания первыми драгоценностями в ее жизни. Все ее страхи исчезли.

Он наблюдал за ней молча, и выражение его лица оставалось серьезным. Он наклонился и поцеловал ее в щеку.

—  Спокойной ночи, моя маленькая сестренка, — сказал он и вышел, тихо закрыв за собой дверь.

Паолина направилась обратно к туалетному столику, любуясь жемчугом. Она стояла, глядя в зеркало, и ей на минуту показалось, что бусы давят ей на горло и их нужно сорвать, словно она была пленницей, а они — ее цепями. Но очень скоро она отбросила всякие мрачные мысли и сосредоточилась на том, как идет ей это ожерелье, еще больше подчеркивая ее красоту.

Она медленно разделась, все время поглядывая в зеркало, и, скользнув под прохладную простыню, положила наконец свою уставшую голову на подушку.

Она надеялась, что заснет мгновенно, но сон не шел — мешали мысли, роившиеся в голове.

Воспоминания об отце, последнем годе его жизни, когда он был болен, не давали заснуть. Она старалась не думать о нем с любовью, так как любые моменты из их жизни, которые она вспоминала, сопровождались его раздражительностью, нервозностью, повышенным голосом, частыми ссорами, когда она делала что-нибудь не так.

Ее жизнь состояла из долгих дней и ночей, проведенных в полном одиночестве на различных постоялых дворах или в дешевых гостиницах, в ожидании его возвращения из очередного клуба или казино.

Какой суровой была ее жизнь — без всякого намека на доброту и ласку. Сколько раз они внезапно снимались с места, не заплатив людям, которые доверяли им. Она вообще подозревала, что им давали в долг только из жалости к ней.

Но отца все это не волновало. Карты убили в нем все человеческое. Иногда ей казалось, что вместе с последними деньгами он проиграл и свою душу. Они переезжали с места на место, и ему было не важно, что это за город, главное, чтобы в нем можно было играть. И чем меньше у них оставалось денег, тем хуже и грязнее становились гостиницы.

А потом он заболел. И в результате ревматизма его частично парализовало, так что он не мог двигать руками и держать в них карты. Хуже наказания придумать было невозможно. У него было отнято то, ради чего он жил.

Затем начались визиты к врачам, которым он ничего не платил, а потом у него появилась навязчивая идея — во что бы то ни стало попасть в Венецию. Кто-то сказал ему, что там собираются все самые лучшие игроки и играют только на высокие ставки.