За год между двумя изданиями Creep Radiohead выпустила еще два сингла. Первый — Anyone Can Play Guitar, который вышел одновременно с весьма разношерстным дебютным альбомом Pablo Honey в феврале 1993 года. Он высмеивал идею поп-звездности с необычно желчной горечью, что, возможно, поспособствовало его коммерческому провалу. «Anyone can play guitar/And they won’t be a nothing anymore», — рычал Йорк, а затем злобно добавлял: «Grow my hair, grow my hair/I am Jim Morrison…». Anyone Can Play Guitar, похоже, была реакцией на неожиданный успех Creep, а вышедшая через год Pop Is Dead — что характерно, ни в один альбом песня не попала — оказалась еще более враждебной и к прессе, и к широкой публике, и, скорее всего, даже к лейблу, подписавшему группу. «Oh no, pop is dead, long live pop/It died an ugly death by back-catalogue», — пел Йорк, вторя словам Моррисси из Paint A Vulgar Picture: «Переиздавай в новой упаковке! Переоцени песни» — в странном клипе, в котором его несли в стеклянном гробу, сильно накрашенного, словно мертвого щеголя.
Более того, Йорк и на этом не закончил: «We raised the dead but they won’t stand up/And radio has salmonella/And now you know we’re gonna die». В концовке песни, перед жужжащим визгом гитар, он спел: «Pop is dead, long live pop/One final line of coke to jack him off/He left this message for us». Если смысл все равно казался неясным, Йорк окончательно все объяснил на концерте в «Астории» в 1994 году: «Посвящается прессе, какой она всегда была». Предпоследнюю строчку он изменил на «one final cap of speed to jack him off» («одна последняя таблетка спидов, чтобы подрочить ему напоследок»), а потом пробормотал: «Гребаная кучка лузеров». Pop Is Dead оказалась настолько презрительной песней, что даже самым большим фанатам Radiohead было трудно ее полюбить.
К счастью, в альбоме Pablo Honey было достаточно достойных внимания моментов, чтобы все равно верить в то, что их искания закончатся успешно. Да, примерно половина песен уже была опубликована ранее — в частности, альбом полностью включал в себя миньон The Drill, но если признать, что лучшими песнями были самые свежие, то сразу видно, что группа развивается, и довольно быстро. Конечно, тогда они еще мало чем выделялись по сравнению со многими другими группами, получавшими оценки 7/10 в музыкальной прессе: Vegetable, например, была милой, но только если вам очень хотелось ее полюбить, а в How Do You? желчи было достаточно разве что для того, чтобы удовлетворить потную подростковую аудиторию, еще не доросшую до Sex Pistols. Но вот два заключительных трека представляли собой что-то вроде указателя, задавшего направление для дальнейшего движения. Тихое сочувствие Lurgee и лизергиновая драма Blow Out уже имели вполне зрелый апломб, который по-настоящему расцвел на The Bends, и показывали их готовность дать музыке полностью определять команду. И наконец заменить навязанный лейблом имидж, жертвами которого они стали: красно-белые полосатые штаны, сомнительные прически, «приобретенная мудрость», которая, похоже, влияла на многие их визуальные решения. «You do it to yourself, you do, and that’s what really hurts…»
...Эта интригующая возня с раскиданными там и сям моментами настоящего вдохновения была чем-то вроде осторожной разведки, предварительной разминки, необходимого этапа в эволюции Radiohead. Можно сказать, что Pablo Honey — это отправленное резюме. А The Bends — конечно же, собеседование.
Впрочем, сначала, в октябре 1994 года, вышел промежуточный миньон, My Iron Lung. Первая песня, собственно, была взята прямо с записи монументального концерта группы в «Астории», разве что Йорк заново записал вокал. «This is our new song, — завывал он, — Just like the last one/A total waste of time/My iron lung», и каждый раз, слыша эти строчки, я вспоминаю безутешного Йорка с лестницы клуба «Таун энд Кантри» в девяносто третьем. Они все еще любили сочинять музыку, живые выступления были приятными, и, скорее всего, им было хорошо в компании друг друга, но Radiohead уже тогда осознавали, что им не нравится играть в группе: весь этот вздор, сопровождавший музыкальную карьеру, похоже, вызывал у них только отвращение. Может быть, к остальным это относилось в меньшей степени, но Йорку, в частности, было очень трудно смириться с тем, в какие игры придется играть — или, по крайней мере, их убедили, что придется играть.
Альбом The Bends был записан вскоре после того, как Radiohead впервые ступили на конвейер, и им сразу захотелось поскорее слезть с него. Можно предположить, что они знали, что именно этот альбом станет для них определяющим — выстоят они или упадут, — и на него заметно повлияли все предшествующие события. Во многих отношениях кажется, что это в большей степени дебютный альбом, чем Pablo Honey со всеми его разнообразными достоинствами — именно The Bends кажется кульминацией работы всей предыдущей жизни. Вторые альбомы обычно записывать невероятно трудно, и, судя по рассказам, рождался The Bends в сильных мучениях, но все равно звучит полностью сформированным. Именно он, а не Pablo Honey, дает группе четкое определение.
...Привилегии и предрассудки, похвалы и упреки, прошлое и будущее: все это и многое другое соединяется в одном месте, сталкивается и притирается, чтобы найти свое место, а затем взлетает по новой грациозной траектории. Для них альбом стал окончанием взросления.
Сами песни стоит здесь вспомнить только потому, что The Bends стал настолько вездесущим и неизбежным, настолько важной частью саунда лета и зимы 1995 года, что его знакомые звуки стали постепенно утомлять. Но вот на момент релиза — после Definitely Maybe и Parklife, вышедших в прошлом году, — он показался необычно грамотным и изысканным и, как казалось некоторым, возвышался над всем, что легковозбудимая пресса превозносила в последние годы.
В Pablo Honey Radiohead были чем-то чуть бо́льшим, чем сумма своих источников вдохновения, но сейчас вообще перестали быть хоть на кого-либо похожими — ну, не считая самих Radiohead. Впрочем, даже от этой концепции вскоре отказались: каждая новая работа группы очень сильно отличалась от того, где они остановились в предыдущий раз.
...Они постоянно изобретали себя заново: сначала придали новую форму альтернативному року, затем вытащили в мейнстрим интеллектуальное техно и электронику, а потом воспользовались своей заслуженной, добытой тяжким трудом независимостью, чтобы хотя бы попытаться разрушить условия, создавшиеся после появления Интернета.
Все это ждало нас впереди. В марте 1995 года они сделали свою первую заявку на величие, выпустив 49-минутную коллекцию доступных, всегда актуальных, провидческих песен, которые, может быть, слегка запылились, но и сейчас не кажутся устаревшими. Стоит признать, что The Bends произвел лишь тихую революцию: в нем не было никакого героизма, никаких неуместных вспышек актерства для привлечения внимания — просто слой за слоем интригующих аранжировок, которые требовали нескольких прослушиваний, чтобы полностью в них разобраться. Но таинственный звук пустоты, которая заполнялась мерцающими гитарами, в начале открывающего трека Planet Telex, сейчас кажется пророческим: Radiohead разбили лагерь на территории, исследованием которой интересовались весьма немногие. Это сработало.
...Тексты The Bends были более иносказательными, а музыка — более интеллектуальной, чем все то, что они пробовали раньше. Собственно, они были умнее практически всех, кто был в тогдашнем мейнстриме «альтернативной» музыки, полностью контрастируя с сознательным идиотизмом и таблоидными мирами, в направлении которых тогда пьяно двигалась практически каждая вторая группа.
Звуковая картина альбома тоже была весьма «причесанной», но при этом редко привлекала к себе внимание. Голос Йорка по-прежнему временами съезжал с громких высоких нот на тихие. Хотя, конечно, в других местах он продолжал разъяренно вопить, но теперь, казалось, он по-настоящему живет в песнях, а не пробуется на роль, будь то жужжащие гитары заглавного трека или нежные акустические переборы душераздирающе загадочной Fake Plastic Trees. На Just группа, возможно, и поддалась американскому влиянию, но все равно украсила песню цветастыми фейерверками, а Bullet Proof… I Wish I Was может похвастаться навязчивым, по-настоящему английским одиночеством. Дальше следовала ритмичная и грациозная Nice Dream со струнными и впечатляющим женским фальцетом Йорка, который затем уступал весьма драматичному вихрю завывающих гитар. А в High and Dry и Street Spirit (Fade Out) они составили карту территории, на которую затем бросилась целая стая авторов песен: гимновые, дерзкие, среднетемповые композиции с бесстыдной, безызбыточной эмоциональностью. Впрочем, немногим удавалось писать такие песни так же хорошо, как им самим.
Radiohead, конечно же, вскоре оставили этих эпигонов за спиной, и многие из нас пошли за ними, позабыв о The Bends. На самом деле в каком-то смысле — особенно в свете того, что вышло потом, — The Bends сейчас звучит немного неловко, словно привязан к периоду в жизни Radiohead (и в нашей собственной), идеалы которого давно поблекли. С тех пор мы стали мудрее и опытнее, а тщательно взращенные эксцессы OK Computer и упрямый экспериментализм Kid A и Amnesiac подчеркивали искреннее убеждение группы в том, что у больших музыкантов есть обязанность никогда не задерживаться на одном месте. В этом они напоминали старшее поколение, которое постоянно заставляло себя оттачивать свой талант и исследовать новые территории с каждым последующим релизом.
