Может, у нас вообще ничего не получится и переживать о финале не придется. Но чтобы добраться из точки А в точку Б, я должен хотя бы сдвинуться с А. Жить настоящим.

Не самая простая задача, учитывая, что Артур рассуждает о путешествиях во времени.

— Если бы ты мог отправиться в прошлое или будущее, — говорит он, — что бы ты выбрал?

— А выбрать можно только одно?

Артур кивает. Мы пересекаем Юнион-сквер, направляясь в «Стрэнд» [Strand Bookstore — один из самых известных книжных магазинов Нью-Йорка, в котором можно найти более 18 миллионов изданий.]. Это вообще не площадь, а рай книгоголика. Неподалеку возвышается четырехэтажный «Барнс & Ноубл» [Barnes & Noble — крупнейшая в США компания по продаже книг со множеством филиалов и штаб-квартирой в Нью-Йорке.], куда я ходил на ночную вечеринку в честь публикации «Гарри Поттера и Проклятого дитя», а в паре кварталов располагается «Букс оф Вандер» [Books of Wonder — книжный и букинистический магазин в Нью-Йорке, специализирующийся на детской литературе, комиксах и т. д.], где мне удалось вживую встретить нескольких авторов и даже подписать у них графические романы.

Наверное, было бы полезно смотаться в будущее и посмотреть, выйдет ли что-нибудь у нас с Артуром. Но я не стал бы делать этого даже гипотетически. Хочется верить, что на все есть причина. Может, знакомство с Артуром должно научить меня открытости — чтобы, когда я наконец встречу «своего» человека, я осмелился бы спросить его имя и телефон.

— А если я отправлюсь в прошлое, смогу там что-нибудь изменить?

— Конечно.

Часть меня хотела бы никогда не заводить отношений с Хадсоном. Друзья из нас получились лучше, чем бойфренды. Да, в этой истории было и много хорошего, но я не думаю, что оно стоило потери друга.

— Тогда я отправился бы в прошлое — примерно на два года назад — и сообщил маме выигрышные номера лотереи. Это многое бы для нас изменило.

— Ты благородней меня.

— А ты бы что выбрал?

— Будущее.

— Из-за школы?

— И по другим причинам тоже. — Артур крепче сжимает мою ладонь. — Ну а если бы я оказался в прошлом, то воспользовался случаем и написал «Гамильтона» до Лина-Мануэля Миранды.

— То есть подгадил бы своему любимому драматургу?

— Окей. Я стал бы его соавтором.

Я замечаю дальше по улице тележку с чурро [Сладкая обжаренная выпечка из заварного теста, имеющая в сечении вид звезды или круга. Родиной чурро считается Испания, где это блюдо традиционно подают на завтрак.], припаркованную у входа в супермаркет.

— Пробовал когда-нибудь чурро?

— Кажется, я даже не знаю, что это такое.

— Вроде обжаренных пончиков. Мне нравятся с корицей, но с сахаром тоже вкусно. Пойдем, я угощаю.

Мы переходим дорогу. Парень за тележкой спрашивает, чего бы мы хотели, по-испански, а я отвечаю ему по-английски. Один с корицей, один с сахаром, один с шоколадом и один с малиной. Крошить в «Стрэнде» как-то неловко, так что мы возвращаемся в парк, чтобы спокойно перекусить.

— Ты говоришь по-испански?

— Почти нет. Нахватался всякого по мелочи, слушая родителей с тетушками, но понимаю я больше, чем могу сказать.

Четвероклассник Бен многое бы отдал за знание, что говорят о нем за спиной другие ребята-пуэрториканцы. Я откусываю от чурро с корицей. Тесто еще теплое — видимо, только пожарили.

— Какой попробуешь первым?

Артур берется за шоколадный чурро.

— Офигеть, — говорит он, умяв разом чуть не половину. — Почему я раньше о них не слышал? Это какое-то особенное нью-йоркское блюдо?

— Скорее испанское. Их подают на десерт в мексиканских ресторанах.

— Всегда считал себя адептом печенья, но уже готов обратиться в религию чурро. — Артур делает еще укус. — Ты мне прямо открываешь дивный новый мир. Честно говоря, я то и дело забываю, что ты пуэрториканец. Кожа слишком светлая, по-испански не говоришь. Только фамилия и напоминает.

Я застываю с чурро во рту. Артур продолжает жевать, как ни в чем не бывало, даже не подозревая, что секунду назад наступил мне на больную мозоль. На дворе 2018 год. Как люди — даже хорошие — могут продолжать говорить такое дерьмо? Впрочем, я тоже не образец тактичности — вспомнить хоть историю с Кентом. Я проглатываю, что могу, и бросаю остатки чурро обратно в коробку.

Вообще-то это не мое дело — учить людей следить за языком.

И не мое дело — читать им нотации, чтобы они не только не произносили, но и не думали глупостей.

Но я хочу видеть Артура хорошим человеком. Достойным. И чтобы меня он видел достойным тоже.

Я оглядываюсь на гуляк в парке — парочки, семьи, друзья, незнакомцы — и задумываюсь, как часто им портят настроение чьи-нибудь необдуманные слова. А затем утыкаюсь в землю, потому что не готов сейчас посмотреть Артуру в глаза.

— Я долго хотел фамилию Аллен, — говорю я наконец. — Окружающие вечно не могли сообразить, как произносится «Алехо», а вот с фамилией Аллен у них никогда не возникало проблем. Во втором классе учитель звал меня «Аледжо», пока мама не пришла и не дала ему втык. — Я не глядя чувствую, как Артур осознает, что именно сказал, и воздух между нами сгущается. — Знаешь, как меня бесит, что я не похож на пуэрториканца? Конечно, белая кожа дает свои преимущества, но пуэрториканцы вообще-то не рождаются как под копирку.

— Бен, прости меня…

— И не каждый пуэрториканец любит чурро или говорит по-испански. Я понимаю, что ты не имел в виду ничего плохого, но ты мне правда нравишься, и мне хотелось бы, чтобы я тоже нравился тебе настоящим. И чтобы ты знал меня настоящего — а не просто думал, будто знаешь, на основании дурацких стереотипов.

Артур придвигается ближе и кладет голову мне на плечо.

— Если бы я мог путешествовать во времени, то вернулся бы на пять минут назад и не вел себя как идиот. Понимаю, это пустой звук, но именно так я бы и поступил. Я бы даже отказался от возможности писать «Гамильтона» с Лином-Мануэлем Мирандой — который, если начистоту, все равно не взял бы меня в соавторы. Что угодно, лишь бы не делать тебе больно. А я сделал тебе больно уже несколько раз.

— Все нормально.

— Нет, не нормально. Мне правда очень жаль, Бен.

— Я же знаю, что ты не со зла. Просто нужно было расставить точки над i. Мне нравится моя национальность, и я хотел бы чувствовать себя пуэрториканцем не только дома, но и рядом с тобой. Потому что именно таков я настоящий.

— Значит, поджопника я не получу?

— Угу. Считай, что заслужил прощение своими словами про путешествие в прошлое. Хотя жаль, конечно, что тебе не удастся потусить с Лином-Мануэлем Мирандой. Придется довольствоваться менее знаменитым пуэрториканцем.

— Отлично. Мне еще кучу всего о тебе нужно узнать.

— А о Лине-Мануэле ты уже все знаешь, видимо?

— Я абсолютно ничего не знаю об обладателе Пулитцеровской премии Лине-Мануэле Миранде, который родился 16 января, закончил Уэслианский университет и назвал сына в честь краба из «Русалочки».

— Так, я пошел отсюда. — Я сгребаю коробку с чурро под мышку. — И ты лишаешься всех чурро-привилегий.

Артур набивает сумку магнитиками, открытками и футболкой с логотипом «Стрэнда», и мы отправляемся в Верхний Вест-Сайд, где обитает загадочный дедушка Мильтон. Район известен мне довольно хорошо. Раньше мы частенько зависали там с Хадсоном — из-за катка, а еще реки Гудзон. Иногда Хадсон вел себя так, будто ее и правда назвали в его честь. Сейчас уже Артур хочет посидеть со мной на набережной, и я упорно гоню воспоминания, как мы гуляли там с Хадсоном. Что же теперь, вообще никуда не ходить? Не дождется.

В любом случае, выбор у нас небольшой. Пригласить Артура в гости — значит поставить себя в уязвимое положение, да и слишком рано знакомить его с родителями. То есть я в принципе не против, но не хочу торопить события, как это получилось с мамой Хадсона. Большая ошибка с моей стороны.

День клонится к вечеру, мы с Артуром оба вымотаны. По правде говоря, сейчас я охотнее отправился бы домой и вздремнул, но тогда в нашем распоряжении останутся только сообщения и звонки. А я не хочу упускать ни одной минуты живого общения.

— Жаль, что люди не могут подзаряжаться, как телефоны, — говорю я.

— Могут, — возражает Артур. — Это называется «сон». Правда, телефон заряжается быстрее, чем за восемь часов.

— Обожаю спать. Хотя в последнее время летняя школа лишает меня этого удовольствия. А теперь еще и ты! Какое коварство.

По случаю субботы поезд следует со всеми остановками — а это значит, что нам предстоит трястись в метро добрых тридцать минут. Возможно, даже сорок или пятьдесят — если кто-нибудь прогневает богов общественного транспорта.

— Ты как хочешь, а я собираюсь вздремнуть, — заявляю я.

— Последую твоему примеру.

Я обнимаю Артура за плечи, и он прижимается ко мне. В вагоне на редкость свободно, так что я пользуюсь возможностью и вытягиваю ноги.

— Только я не могу спать без фонового шума. Ничего, если воткну один наушник?

— А что будешь слушать?

— Обычно я просто ставлю плейлист на рандом.

Артур достает телефон — и вау, разумеется, это саундтрек к «Гамильтону». Он включает первую песню, мы делим наушники и закрываем глаза. Я словно погружаюсь в свою вчерашнюю фантазию, только на этот раз Артур действительно у меня под боком, а не в виде бесплотного голоса в трубке. Воодушевления, которое охватывает меня при этой мысли, хватило бы, чтобы поступить в колледж и переехать в общежитие. Уж там-то я смогу общаться с кем хочу и когда хочу.

Я задремываю, но не до конца — чтобы не пропустить нужную станцию. Внезапно кто-то пинает меня по ботинку, и я распахиваю глаза с уже заготовленным извинением. Наверное, не стоило так раскидывать ноги. Над нами нависает мужчина с совсем мелким мальчонкой.