— Утихни, женщина, — не выдержал Бренуэлл. — Помни: ты простодушная и милая. В тебе воплощены лучшие качества женщины: послушание и кротость.

Не в силах больше сдерживаться, Энн неожиданно и сильно пнула брата в голень, — тут как раз вернулась миссис Кроули, и Энн, пользуясь преимуществом невидимости, широко улыбалась, наблюдая, как Бренуэлл закусил губу и выкатил глаза, чтобы не вскрикнуть от боли.

— Он вас примет, — сказала миссис Кроули, без долгих церемоний развернулась на каблуках и повела их в кабинет. Честера они застали за письменным столом — таким большим, что, окажись он в крошечной столовой их дома, то занял бы ее всю, от стены до стены, — над ним витали облака дыма, а по обитой кожей столешнице были разбросаны бумаги. На стене за спиной хозяина дома висел большой портрет очень красивой женщины в синем бархатном платье, щедро осыпанном бриллиантами, с большим рубиновым перстнем на пальце; она держала за руку мальчика лет двух. Глядя в ее печальные голубые глаза, которые, казалось, видели ее даже сквозь вуаль, Энн сразу подумала, что это наверняка первая миссис Честер, Имоджен, — на прекрасном лице женщины была написана такая скорбь, словно она предвидела свой горький конец. Сидя спиной к портрету, Честер держал в руке бокал, до краев наполненный темно-золотым напитком с красноватым отливом — наверняка не вином, в этом Энн была готова поклясться. Бренуэлл облизнулся.

— Мистер…? — обратился Честер к Бренуэллу, не удостаивая Энн взглядом.

— Хардуэлл, сэр. — Бренуэлл протянул руку, и мужчины обменялись крепким рукопожатием через стол. — Я бы сказал, что очень рад нашему знакомству, но, насколько я понимаю, совсем недавно вы стали жертвой неблагоприятных обстоятельств.

— Кроули говорит, вы доктор — какой именно?

— Э… а… медицины. — Бренуэлл кивнул с большой серьезностью.

— Скажите, вы что-нибудь знаете о том, как работает мозг человека?

— Разумеется, сэр. Ведь это моя специальность.

Энн пришло в голову, что скорость, с которой ее брат плетет разные байки, воистину достойна удивления, и, напротив, нет ничего удивительного в том, что и хозяин, и гость ведут себя так, словно они одни в комнате.

— Я совсем растерялся, Хардуэлл, — сказал Честер сиплым от волнения голосом. — Не знаю, что предпринять. Два дня и две ночи прошло с тех пор, как моя жена исчезла при самых пугающих обстоятельствах, и до сих пор не найден ни ее след, ни подозреваемый, на кого можно было бы возложить вину. А я… — Энн внимательно наблюдала за ним, когда он запустил пальцы в свою густую шевелюру. — Я просто схожу с ума от беспокойства, Хардуэлл. Что мне сделать, чем успокоить свой мозг?

— Сэр, — Бренуэлл опустился на стул напротив Честера, оставив сестру стоять рядом с собой, — лучший целитель утомленного мозга, который я знаю, — это сон, а если он бежит вашего ложа, то запаситесь лауданумом [Лауданум — спиртовая настойка опиума.]: в Хоэрте на такой случай есть превосходный аптекарь. Обратитесь к нему, назовите мое имя, и он изготовит вам настойку, одна-две капли которой вернут вам здоровый сон.

— Одна-две капли мне не помогут, — рявкнул Честер. — Количество лауданума, которое может меня усыпить, почти равно тому количеству, которое может меня убить, и даже виски почти не помогает — так меня закалил порок. — Энн вздрогнула, когда он запустил недопитым бокалом в камин, где пламя на миг вспыхнуло ярче и тут же опало. Спрятав руки в складки юбки, девушка стояла, кротко опустив голову, однако ее глаза из-под вуали следили за каждым жестом хозяина дома, за сменой выражений на его лице. Она сразу заметила несоответствие в его поведении: широкие театральные жесты сопровождались хитрыми, расчетливыми взглядами — следовательно, в чем-то он играл, представлялся.

— Тогда, может быть, высказать вслух те мысли, которые не дают вам покоя? Демоны, которые снедают нас изнутри, ничего не боятся так, как яркого света, — жизнерадостно предложил Бренуэлл.

— Еще чего. — Честер состроил недовольную гримасу. — Что я, слюнтяй или юбка, чтобы плакаться?

— Я лишь осмелился предположить, что…

— Скажите… — Честер умолк, отодвинулся к спинке кресла и погрузился в уныние столь тяжелое, что можно было видеть, как оно давит ему на плечи. — Вам когда-нибудь приходилось слышать, чтобы человек напился и под влиянием алкоголя совсем утратил память о событиях нескольких часов, последовавших за этим?

— Каждый божий день! — воскликнул Бренуэлл с энтузиазмом, ибо в этом отношении он и сам был настоящий эксперт. — Пьяный человек может наговорить разного, подраться и даже отведать определенных «утех», — тут он понизил голос, — а выспавшись, ничего не вспомнить об этом. Таков, к сожалению, удел всех пьяниц.

— А почему вы спрашиваете, сэр? — вырвалось у Энн раньше, чем она успела опомниться, до того она беспокоилась, что Бренуэлл упустит этот важный момент.

— Не ваше дело, мадам, — ответил Честер и резко встал. — Раз уж вы здесь, я хочу взглянуть на детей. Им сейчас тоже тяжело, и я не хочу, чтобы какая-нибудь болезнь привязалась к ним, пока они так огорчены.

— Конечно, сэр, — почту за честь.

— Френч! — Через открытую дверь Честер заметил в коридоре Мэтти и сделал ей знак войти. Увидев Бренуэлла, она открыла от изумления рот, а когда ее взгляд упал на Энн, она едва их не выдала. Но, вовремя сообразив, что здесь какая-то хитрость, девушка вмиг справилась с собой, и Энн с облегчением перевела дух — настолько, насколько ей позволяла густая вуаль.

— Патрик Хардуэлл к вашим услугам. — Бренуэлл отвесил Мэтти поклон.

— Матильда Френч, — нерешительно ответила та и сделала ему книксен.

— Где дети? — спросил ее Честер.

— Спят, сэр, — ответила гувернантка, глядя в пол. — Как всегда в это время дня.

— Хорошо, отведите к ним доктора Хардуэлла и его сестру, сейчас.

— Сэр… — Матильда снова присела, а затем не поднимала глаз от пола до тех пор, пока не отвела Бренуэлла и Энн подальше от кабинета хозяина, а заодно и от чужих глаз и ушей.

— Как, ради всего святого, вы сюда попали? Бренуэлл? И ты, Энн, ведь это же ты?

— Да, я, — сказала Энн и крепко обняла Матильду. — Мы здесь с тайной миссией, Мэтти. Ищем ключи и улики.

— Не знаю, к чему все это, — ответила та и озадаченно встряхнула головой. — Что вы здесь рассчитываете найти?

— Пока не найдем, не узнаем, — сказала Энн. — Покажи нам дом, насколько сможешь.

Глава 10. Шарлотта

— Не уверена, что мы сделали стратегически верный шаг, — сказала Шарлотта, заглядывая в окно пивной с улицы. Разглядеть в подслеповатое окошко, что делается внутри приземистого деревянного домишки, помнившего еще, вероятно, королеву Елизавету, было невозможно, да и незачем — что бы там ни происходило, воспитанной молодой особе не полагалось ни видеть этого, ни слышать. — И вообще, в этот час дня жителям деревни положено работать, а не проводить время в питейном заведении, разве нет?

— А Бренуэлл работает? — вопросом на вопрос ответила Эмили.

— Бренуэлл, по всей видимости, ни на одной работе не может удержаться надолго, — вздохнула Шарлотта.

— В общем, я внутрь не пойду, — решительно сказала Эмили. — Подожду лучше здесь. Или вернусь домой. Вернусь домой и подожду новостей.

— Каких новостей? — посмотрела на нее Шарлотта.

— Каких-нибудь? — с робкой надеждой ответила Эмили.

— Боюсь, что нет, Эмили, — нельзя участвовать в нашем предприятии, только когда у тебя есть настроение. Если уж ты решила стать детективом, то будь готова к опасностям и испытаниям.

— Я не против опасностей, — отозвалась Эмили. — Благовоспитанный разговор — вот самое страшное испытание для меня.

— Думай о нем не как о цели, но о средстве, — сказала Шарлотта. — Мы лишь прикидываемся, будто ведем светскую беседу, на самом деле мы опрашиваем свидетелей.

— Звучит заманчиво, — вынуждена была согласиться Эмили.

— Как бы то ни было, главное в нашем деле — не привлекать лишнего внимания, — сказала Шарлотта, озираясь в поисках более подходящего места. — Почему бы нам не зайти для начала в лавку мануфактуры, поглядеть, нет ли у них какой интересной материи, а заодно и посплетничать, — портнихи ведь все обо всех знают, верно?

Не дожидаясь согласия сестры, Шарлотта просунула руку Эмили под локоть и зашагала с ней дальше. Как ей ни хотелось остаться незамеченной, все же они с сестрой составляли слишком необычную пару, чтобы на них не глазели, пока они шли по крутым улицам Арунтона, цокая патенами по булыжной мостовой. Нелепость их положения заключалась в том, что, будь они поодиночке, ни один досужий зевака не взглянул бы в их сторону дважды, но рядом они являли такой контраст и в походке, и в росте, что люди поневоле заглядывались на них.

Меж ними была невидимая, неопределимая, но сущностная связь. Даже в дисгармоничном сплетении их рук разной длины и в разнобое качающихся бедер читалась глубоко укоренившаяся близость. И неудивительно, ведь именно друг с другом, а не с кем-либо еще из своего возлюбленного семейства Шарлотта и Эмили обычно делали шаги в неведомое. Вместе они выжили в страшной школе Кован Бридж, вместе затем учительствовали и учились в Роу Хэд, позже помогали друг другу не сойти с ума в пансионате Эгера в Брюсселе, где справлялись с трудностями и нагрузками, деля их тяготы на двоих изо дня в день. И, возможно, именно Эмили была главным утешением Шарлотты, когда та отдала свое сердце их нанимателю, мсье Эгеру. Теперь они почти не говорили о тех трудных месяцах, но тогда именно сильная натура Эмили и ее независимый характер помогли Шарлотте выстоять. Даже вернувшись домой, Эмили продолжала быть единственной наперсницей Шарлотты, и никто, кроме нее, не знал, какие глубокие корни пустило в сердце сестры ее отвергнутое чувство. И теперь, когда брюссельские дни уходили все дальше в прошлое, Эмили осталась единственным свидетелем той жизни; она была живым подтверждением реальности произошедшего с Шарлоттой, только она могла сказать: «Да, все так и было. Я знаю это, потому что я все видела. Ты не сошла с ума».