— Вот именно, а уж то, что я сошью из этой ткани, будет похоже на бурю, — ответила счастливая Эмили, улыбаясь миссис Харди, которую, кажется, только заметила. — У вас есть доставка?

— Миссис Харди, вы хотели что-то сказать? — напомнила Шарлотта хозяйке, пока та заворачивала отрез.

— Мне нечего больше сказать. — Миссис Харди снова закрылась, словно ромашка на лугу в пасмурный день. — Кроме того, что правда все равно выйдет наружу. Так или иначе, она всегда узнается.

Шарлотта отошла от прилавка, оставив Эмили рассчитываться за покупку. Ах, если бы миссис Харди успела тогда закончить фразу! Но как теперь вызвать ее на тот разговор, чтобы не пробудить ее подозрений?

— Что вы видели в тот день? — услышала она прямой вопрос Эмили и увидела, как часто заморгала миссис Харди. — Вы ведь хотели рассказать моей сестре, что вы тогда видели, и это может иметь отношение к судьбе Элизабет Честер, разве нет? Так что это было?

Милая Эмили, обходные пути ей не знакомы.

— Я забирала работу у швей в деревне, — сказала миссис Харди. — Дело было в мае. Стоял такой славный день, и я решила пройти краем рощи Честеров, полюбоваться на последние пролески. Там я на нее и наткнулась.

— На кого? Элизабет Честер? — уточнила Эмили.

— Да. — Миссис Харди кивнула. — Ее держал в объятиях мужчина, который точно не был ее мужем.

Глава 11. Энн

— Вот здесь детская, которая, как вы видите, примыкает к моей спальне, — шепотом поясняла Мэтти, ведя Бренуэлла и Энн по площадке второго этажа. — Что меня больше всего… озадачивает — так это почему, какой бы шум или холод ни был в доме ночью — а здесь часто по ночами что-то гремит, скрипит, хлопает, или вдруг станет так холодно, что дрожь берет — так вот, почему ничего этого никогда, понимаете, никогда, не чувствуется в детской. Бывает, у меня под дверью вдруг что-то как заскребется, я вскакиваю и бегу к ним, проверить, как они, и всегда обнаруживаю, что у них в комнате тепло и тихо.

— Словно в убежище, — задумчиво сказала Энн. — Под защитой…

Энн оглядела комнату Мэтти — не то чтобы неудобную, но какую-то запущенную и холодную. Кровать под затасканным балдахином выглядела столетней, и ничего вокруг — кроме, пожалуй, стопки зачитанных романов да жалкой горстки безделушек, которые хранились в ракушке какого-то моллюска — не напоминало о самой Матильде Френч. В такой комнате, как эта, могла жить любая гувернантка в любом доме — Энн и сама жила в похожей комнате в Торп Грин. Вдруг она представила себе множество женщин: безликие, невостребованные, они легко сменяли одна другую и ни для кого не были важны; они не обладали ни красотой, ни молодостью, ни знатностью, ни богатством, а значит, с ними не надо было считаться. И, хотя Энн смирилась с этой судьбой, будь у нее выбор, она ни за что не стала бы гувернанткой сама и не пожелала бы этой стези никому другому: никому, в ком жива душа. Не прислуга и не член семьи, не в аду и не в раю, всем чужая, везде лишняя — Энн готова была взяться за что угодно, лишь бы не возвращаться к этой постылой работе, к безрадостному неблагодарному существованию, вот почему теперь, оглядев комнату Мэтти, ей мучительно захотелось взять ее за руку и увести туда, где ее дом, где ей будут рады. Однако задача содержать себя и вносить посильный вклад в благосостояние семьи стояла и перед ней, а потому судьба казалась ей неизбежной.

Конец ознакомительного фрагмента