Но я был твёрд. Одному Богу известно, какое это было тяжёлое бремя. Когда наступило лето, я остывал в ручье за фермой; я обнажался и пытался погасить огонь своей плоти, купаясь в холодной воде. Я сочинил короткий стишок, который никому не рассказывал, но сейчас расскажу его тебе, потому что ты была причиной моего вдохновения:

Волшебный звон
Возвестил о любви
В вершинах гор.
Шелк её локонов
Воды омыли
В горных ручьях.

Попытка охладиться в воде имела противоположный эффект. Ещё не осознав этого, я — словно животное — занялся самоудовлетворением, но почему-то стыдился этого и всегда чувствовал, что на меня кто-то смотрит. Как будто я делал что-то дурное. Что было причиной этих мыслей? Много позже я догадался, что причиной моих мыслей были альвы, невидимые существа, спрятавшиеся в Населённых Скалах [В оригинале скалы названы «Народными Скалами» (исл. Fólkhamrar), однако смысл топонима заключается в том, что скалы населены невидимыми существами.] над ручьём, и я ощущал их присутствие. Разве им не забавно наблюдать за тем, как мы, несчастное людское племя, занимаемся самоудовлетворением? Может быть, они даже жалеют нас, попавших в ловушку собственной похоти.

Я понял, что мне никогда не удастся выбросить тебя из головы и я буду стремиться к тебе, пока дышу. Милая Хельга, сейчас, когда я пишу эти строки, во мне нет волнения. Я старик, которому нечего терять. Скоро весь мой огонь угаснет, и тогда я буду лежать с раскрытым ртом, заполненным коричневым гумусом. А не может ли быть так, что моё желание никогда не исчезнет? Может быть, я стану призраком и так и буду бродить с поднятым в воздух членом в ожидании удобного случая?

Ты зажгла во мне желание, которое росло и в любой момент могло разгореться в пламя без какого-либо повода. Если я видел плотную кочку или округлый травянистый холм, твои формы сливались с ними в моём сознании, так что я не воспринимал больше окружающий мир сам по себе — скорее я видел тебя во всех явлениях. Когда я увидел ягнёнка, жаждущего напитаться от своей матери, я увидел в нём самого себя. Вот как говорится в старом народном стишке:

Маленький барашек
Дорогу перешёл,
Нигде маму не нашёл,
Тогда он начал блеять.

Конечно, только я один знаю, где в этих местах находятся Кочки Хельги, и когда я умру, я унесу с собой это название. Кочки на южной стороне склона у Пешеходного Перевала похожи на точный земляной слепок твоей груди, хотя и увеличенный в размерах. Создаётся впечатление, что кочки с одинаковыми ложбинами сверху и крутыми закруглёнными краями сделаны по тому же образцу, что и твоя грудь, руками одного мастера. Как часто я лежал на Кочках Хельги, когда светило солнце и дул юго-западный ветер; положив голову между кочками, похожими на грудь, я представлял себе, что нахожусь в твоих объятиях. В эти моменты твой образ возникал в моём воображении, я видел, как ты едешь на чёрном коне обнажённая, и наблюдал, как твоя грудь медленно покачивается в такт аллюру. Или ты стояла, как великанша Гьяльп [В «Младшей Эдде», в «Языке Поэзии», упоминается великанша Гьяльп, которая стоит в горном ущелье поверх великой реки Вимур; Гьяльп упирается ногами в оба берега и спускает в реку мочу, вызывая тем самым подъём воды в реке. Древнескандинавскому богу Тору пришлось перейти вброд реку Вимур, когда он держал путь к дому великана Гейррёда, отца великанши Гьяльп. Река поднялась так высоко, что её воды закрыли плечи странствующего бога.] из «Младшей Эдды» [«Младшая Эдда» — учёный трактат, посвященный искусству скальдической поэзии, известный также как «Снорриева Эдда», трактат написан в 1222–1225 годах, он был задуман как учебник для начинающих поэтов, его автором является исландский скальд, историограф и политический деятель Снорри Стурлусон (исл. Snorri Sturluson, 1178–1241).]: поверх реки, упираясь ногами в оба берега и заставляя реку подниматься так сильно, что я беззаботно плавал в твоём тёплом благоухающем потоке. И так я лежал, человек, которого каждый житель сельской общины считал распутным обманщиком, и в этом было давление, которое лишь усугубляло моё влечение и заставляло меня стремиться к тебе ещё сильнее. И всё же я держался стойко.

Я вспоминаю, как однажды погода сделалась на редкость скверной: холод, сырость и резкий северный ветер; из-за этого я не мог войти во фьорд и оставался в лодке со скиром, который приготовила Унн. Когда непогода смягчилась, я снова взялся за вёсла и продолжил путь с кадками, заполненными замороженным скиром. Что бы ты думала? Северный ветер сменился юго-западным и сильным штормом, ветер дул мне прямо в лицо, а волны захлёстывали лодку. Незадолго до этого я поднял борта, купил небольшой мотор и установил его в лодке, и, если бы не это, я исчез бы в тот день в глубинах фьорда. Я вынужден был бороться за жизнь и черпал воду из лодки, одновременно следя за курсом и направляя лодку к берегу; долгое время я пробивался вглубь фьорда против течения и ветра. Я помню, о чём я тогда думал, да, сейчас я могу рассказать тебе об этом; я не особо переживал о том, что могу пойти на дно, гораздо хуже было то, что у нас с тобой так и не было близости. В этой бренной жизни это был единственный напиток, которого я не отведал и сожалел об этом, — а может быть, желания человека, если их постоянно подавлять, становятся сильнее перед лицом смерти. И моё плотское желание не ослабло после того, как я посмотрел на вашу ферму.

«Свежий незамороженный скир с фермы Колькюстадир», — написал продавец Йенс на доске для объявлений, которую он повесил в Кооперативе. Ещё долгое время люди посмеивались над ходом мысли старого Йенси.

5

Затем пришла весна, у твоих овец появились струпья, и ты позвала меня, чтобы я помог искупать овец в растворе Вальца [Раствор Вальца — жидкость для лечения овец от чесотки, возбудителем которой являются клещи. Немецкий ветеринар, господин Вальц, идентифицировал клеща как возбудителя чесотки у овец (Walz, 1809). Несмотря на то, что клещ виден невооружённым глазом, он не был идентифицирован как причина чесотки до 1809 года.]. Той весной депутат от нашего округа не приехал, хотя он всегда это делал перед выборами. Мы обсуждали это, собравшись на площадке у Кооператива. Гюннар со Стадного Мыса спросил, не лучше ли проголосовать за кого-нибудь другого, раз депутат от Прогрессивной партии больше не показывается в округе.

«В Бога верят, даже не видя его», — сказал Гистли с фермы Ручей и с силой высморкался в платок. На этом вопрос был закрыт.

Хатльгрим был на севере страны, где он объезжал лошадей, а твои дети учились в школе-интернате. Ты была одна. На ферме. Я получил чёткие инструкции от Ассоциации фермеров о том, как бороться с чесоткой у овец в зависимости от того, какие клещи были её возбудителями: зудни или клещи-накожники.

В общине Алтарной Реки была так называемая переносная ванна, её оплатила администрация округа. Ванну можно было легко перемещать на деревянных слегах, изготавливаемых на заказ; их сравнивали с жердями, которые закрепляли на спинах лошадей для перевозки тяжёлых грузов, и в шутку называли носилками. В общине был также огромный чан, и в нём было восемьдесят литров купленной где-то старой коровьей мочи с резким запахом, и ещё была большая алюминиевая банка. Я отправился к тебе с ванной, чаном и банкой, погрузив всё это на прицеп. Был влажный весенний день, и ручьи струились серебряными нитями по всем склонам. Меня всегда считали эксцентричным, поскольку я шёл своим путём во всём, что касалось овцеводства. Я не хотел пускать на ветер старые знания, накопленные в ходе развития и укрепления отрасли. Из Рейкьявика пришли чёткие инструкции, предписывавшие использование разбавленной мочи в качестве раствора для купания овец, но я предпочёл следовать предписаниям Магнуса Кетильссона [Магнус Кетильссон (исл. Magnús Ketilsson, 1732–1803) — исландский писатель и издатель; он учился в Копенгагенском университете, после чего руководил исландской издательской компанией Hrappsey Press. Магнус оказал влияние на развитие исландской орфографии и грамматики. Его называют лидером неоклассического просветительского движения в Исландии. В 1754 году он стал начальником сислы (округа) Даласисла.], начальника округа; придерживаясь его рецептуры, я бросил в неразбавленную мочу морские водоросли и древесную золу, а потом добавил дёготь, старую человеческую мочу и табачные листья. В этом был залог успеха. Мы приготовили раствор и разогрели его в камине старого дома у тебя на ферме; когда мы вылили всё это в старую добрую переносную ванну, установленную в центре загона, мы искупали в ней овец. Ты, без сомнения, хорошо помнишь эту процедуру. Когда ты пыталась втереть раствор в овечью шерсть, раствор забрызгал твою блузку, а я в это время пытался удержать овец, следя за тем, чтобы жидкость не попала им в нос и в рот.

Эти картины всплывают в моей памяти, и я живо представляю себе тот момент, когда я вылил жир полярной акулы на хребты последних ягнят. Я вижу, как ты стала снимать блузку, и свет из оконного отверстия, где стояли лекарства, падал прямо на твою грудь, так что грудь отбрасывала тень. Я видел чресла, расширяющиеся вниз от талии, и я застыл как заворожённый, мой взор растворился в этом образе. Никогда ещё я не видел ничего, что превосходило бы красотою это зрелище, быть может, за исключением того момента, когда однажды в конце августа я сидел в кустах диких ягод на Холме Шишке [Холм Шишка (исл. Kúluholt) — шарообразный холм, холм в форме шишки; исл. Kúla — шар, шишка. исл. Tunga, ж.р. — коса, мыс]. Глядя вниз на каменистые склоны и насыпи гравия у подножия холма, я увидел, какими красивыми были луга на Мысе Тунга [исл. Tunga, ж.р. — коса, мыс] после сенокоса; они были украшены густым ярко-зелёным сочным сеном на трёх гектарах, которые я вспахал и засеял на своём тракторе Фармэл, купленном через Ассоциацию. Я был первым в округе, кто приобрёл трактор таким образом. Этот зелёный клочок земли был похож на слоновую кость, врезанную в дуб, как люди говорили о боге Торе [Тор (исл. Þórr) — бог-громовержец, сын Одина, верховного бога скандинавского пантеона, Тор ассоциируется с силой, громом и молниями, он любил ездить на Восток и бить великанов. В прологе к «Младшей Эдде» сказано, что бог Тор «выделялся среди других людей красотой, как слоновая кость, врезанная в дуб» (Перевод О.А. Смирницкой).], когда увидели его; у меня не было нужды возделывать эту землю, поскольку сам я никогда не возил сено с Мыса Тунга, нет; я собрал сено в стог высотой от трёх до четырёх локтей и длиной от восемнадцати до двадцати локтей и накрыл стог парусом; стог был резервом на случай, если кому-то не будет хватать сена в конце зимы. Наверняка на многих фермах весной не будет сена: я это знал как смотритель общины.

Без этого не обошлось; стог на Мысе Тунга исчез, к началу лета от него не осталось ничего, кроме растянутого на земле паруса. Я не услышал ни единого слова благодарности, хотя каждую осень в течение семнадцати лет я в одиночку укладывал сено в стог на Мысе Тунга. Именно так. «Кровью исходит сердце у тех, кто просит подачек» [Слова из «Речей Высокого», песни «Старшей Эдды», строфа 37: // «Пусть невелик // твой дом, но твой он, // и в нём ты владыка; // кровью исходит // сердце у тех, // кто просит подачек»], — так говорится в «Речах Высокого», и, возможно, люди не хотели признавать свою зависимость от кого-то другого. А я зависел от тебя. Я понял это, увидев тебя в луче света, проходившем через маленькое окошко; тогда ты была похожа на самку лосося, опустившуюся на дно для нереста, ты пахла старой мочой и табачными листьями.