Для Ливии на сегодня приготовлено немало сюрпризов, но нежданное появление Марни на ее празднике явно станет главным из всех.

Ливия

МЕНЯ БУДИТ СКРИП СТУПЕНЬКИ. Протягиваю руку — рядом со мной на кровати никого нет.

— Адам?.. — окликаю я его негромко. Вдруг он в ванной? Ответа нет. Привлеченная теплом оставленного им места, я перекатываюсь на его сторону кровати и лежу там на боку, положив голову на его подушку. Рука автоматически скользит к животу, проверяя, не раздулся ли он, — слава богу, я всю неделю пристально следила за своим рационом и это, похоже, приносит свои плоды. Да ну, кого я обманываю? Я уже полгода слежу за тем, что ем. И постоянно делаю упражнения. И использую крем для век, слишком дорогой для меня. И все это — ради сегодняшнего праздника.

Какое-то время я просто лежу, слушая, не стучит ли дождь по стеклам, как он стучал в прошлую субботу и три субботы до этого. Но слышу лишь посвистывание и чириканье птиц на яблоне, и отчетливо ощущаю, как расслабляюсь: значит, сегодня пока без дождя. Вот он и настал, этот день, которого я так долго ждала. И дождя нет, что совершенно невероятно.

Я сильней нажимаю на живот, вдавливая тонкий слой жира в мышцы. Внутри у меня бурлят самые разные чувства. Пытаюсь извлечь из этой мешанины радостное возбуждение и счастье, но ощущение вины перевешивает все остальное. Я чувствую себя виноватой за то, что праздник обошелся в такие деньжищи, за то, что он ради меня одной, а ведь если бы я потерпела еще пару лет, мы могли бы устроить такое же громкое торжество для нас обоих — в честь двадцатипятилетия нашей свадьбы. Вообще-то я предлагала это Адаму. По крайней мере, мне так кажется. Нет-нет, точно предлагала, я же помню, как втайне испытала облегчение, когда он даже думать об этом не захотел.

Никак не могу сейчас долго лежать спокойно. Поворачиваюсь на спину, гляжу в потолок. Ну да, я хочу, чтобы эта вечеринка была для меня одной, разве это так плохо? Похоже, в последнее время у меня к ней развилось двойственное отношение, эдакая любовь-ненависть. Да, я всегда хотела такую устроить, долго ее планировала, копила на нее деньги, но я буду только рада, когда она кончится. Она уже так долго занимает столько места у меня в голове. Слишком много места, если честно. И не только последние полгода, а последние двадцать лет. Особенно ненавистна мне мысль о том, что саму мою потребность в таком пышном праздновании невольно заронили мои собственные родители. Если бы моя свадьба прошла, как они мне обещали, я бы не помешалась на том, чтобы устроить себе такой вот праздник, совсем особенный, посвященный мне одной.

Не хочу сегодня о них думать, сегодня день совсем неподходящий. Но и помешать себе не могу. Я их не видела уже больше двадцати лет. Они всегда держались со мной холодно, отстраненно, я даже не помню, чтобы когда-нибудь мы с отцом говорили о чем-то важном; с матерью мы больше всего сблизились разве что в те дни, когда она покупала журналы для невест и мы с ней изучали подвенечные платья, торты, цветочные композиции, и она говорила мне, какую роскошную свадьбу они с отцом хотят для меня устроить. Но когда я забеременела, вскоре после своего семнадцатилетия, они больше не пожелали меня знать. И «роскошная свадьба» обернулась поспешной пятнадцатиминутной церемонией в местном загсе. В качестве гостей на ней присутствовали только близкие Адама да наши лучшие друзья — Джесс и Нельсон.

Тогда я уверяла себя, что это не важно — то, что у меня не какая-то шикарная многолюдная свадьба. Но для меня это имело значение, хоть я и ненавидела себя за то, что так из-за этого переживаю. Через несколько лет мать одного из детей, ходивших с Джошем в детский сад, пригласила нас на свое тридцатилетие, и это меня потрясло. Нам с Адамом тогда было всего двадцать с небольшим, и денег у нас кот наплакал, так что этот праздник показался нам чем-то из другого мира. Переполненная восторженным трепетом, я дала себе слово: наступит время, когда я мощно отмечу свой день рождения. Хотя бы один из дней рождения.

Когда я носила Марни и почти не спала из-за бесконечной тошноты, я частенько выходила ночью на нашу крохотную кухоньку, прислонялась к разделочному столику и прикидывала на обороте какого-нибудь счета, сколько мне надо откладывать каждый месяц, чтобы устроить праздник, как у Крисси. Я давным-давно решила, что отмечу так свое сорокалетие, потому что оно как раз выпадало на субботу. Тогда я и представить себя не могла сорокалетней, вообще не могла вообразить, что доживу до этого. Но вот вам пожалуйста, дожила.

Я поворачиваю голову к окну: мое внимание привлек порыв ветра, сдувающий с яблони последние лепестки. Сорок лет. Как мне вообще может быть сорок? Мой тридцатилетний юбилей прошел скомканно — мне приходилось заниматься двумя маленькими детьми, и я почти не отдавала себе отчета, что достигла такой вехи в жизни. На сей раз круглая дата действует на меня сильнее, может, потому, что я сейчас на иной стадии жизни по сравнению с большинством друзей и подруг. Их дети еще не вылетели из гнезда, а моим Джошу и Марни уже двадцать два и девятнадцать, и они начали жить самостоятельно. Поэтому я чувствую себя как-то старше своих лет. Слава богу, у меня есть Джесс: ее Клео того же возраста, что и Марни, и мы, две подруги, имели возможность вместе переживать их подростковые годы.

Я слышу скрип задней двери, а потом — мягкие шаги Адама, пересекающего террасу. Я его знаю как облупленного и отлично представляю, какую он скорчит гримасу, когда увидит, что шатер поставили почти вплотную к его ненаглядному сараю. А ведь он совершенно идеально ведет себя в смысле подготовки к празднику, и мне становится особенно стыдно, когда я вспоминаю, что целых полтора месяца скрываю от него одну тайну. Снова накатывает чувство вины, и я поворачиваюсь и прячу голову в подушку, пытаясь его заглушить. Но оно никак не проходит.

Мне нужно на что-то отвлечься, и рука сама тянется к телефону. Экран показывает всего-навсего 8:17, но кое-какие поздравления с днем рождения уже поступили. Первое пришло от Марни, она отправила его по вотсапу буквально через несколько секунд после полуночи по нашему времени. Так и вижу, как она сидит на кровати в своем гонконгском общежитии, следя за часами и ожидая момента, когда у нас уже наступит полночь, чтобы нажать «Отправить». Послание она, конечно, написала заранее.

Лучшей мамочке на свете — с днем рожденья, с днем рожденья, с днем рожденья! Наслаждайся каждой минутой своего великого дня. Жду не дождусь — так хочется тебя увидеть. Надеюсь, через несколько недель получится. Люблю и дико обожаю. Целую, Марни. P. S. На выходные отключаюсь, хочу спокойно подготовиться к экзаменам. Скорее всего, буду вообще вне сети, не переживай, если ничего от меня не получишь. Позвоню в воскресенье вечером.

Послание испещрено эмодзи, изображающими бутылки шампанского, именинные торты и сердечки, и я чувствую знакомое замирание в сердце от любви к ней. Конечно, я скучаю по Марни, но я рада, что сегодня вечером ее здесь не будет. Ужасно стыдно, ведь мне следовало бы переживать из-за того, что она пропустит мою вечеринку. Вначале я и правда переживала. А теперь даже не хочу, чтобы в конце этого месяца она была тут, дома.

Предполагалось, что она приедет только в конце августа, потому что после экзаменов будет путешествовать с друзьями по Азии. Но потом она передумала, и теперь не пройдет и трех недель, как она снова окажется здесь, в Виндзоре. Я перед всеми делаю вид, что я в полном восторге по поводу этого ее неожиданно раннего возвращения. Но в глубине души испытываю лишь ужас и отчаяние. Как только она вернется, все изменится, и мы больше не сможем жить прежней идиллической жизнью.

Я слышу знакомую поступь Адама на лестнице, и с каждым его шагом словно бы возрастает тяжесть того, что я ему не сказала. Но я не могу ему сказать. Во всяком случае, не сегодня. Он осторожно заглядывает за дверь и принимается петь «С днем рожденья». На него это так не похоже, что я поневоле начинаю смеяться, и часть груза куда-то исчезает.

— Ш-ш! Джоша разбудишь! — шепчу я.

— Не волнуйся, он спит без задних ног.

Адам входит в комнату, неся две кружки кофе. За ним следует Мими. Он наклоняется меня поцеловать, и Мими тут же вспрыгивает на кровать и ревниво тычется в меня носом. Она обожает Адама и всегда норовит втиснуться между нами, даже когда мы сидим на диване и смотрим фильм.

— С днем рождения, золотце, — говорит он.

— Спасибо.

Я подношу руку к его щеке и на несколько мгновений забываю обо всем, ощущая одно лишь счастье и больше ничего. Как же я его люблю.

— Не переживай, я обязательно побреюсь, — шутливо замечает он, поворачивая голову, чтобы поцеловать мне ладонь.

— Я не сомневаюсь.

Он терпеть не может бриться, терпеть не может любую одежду кроме джинсов и футболок, но уже несколько недель уверяет меня, что ради моего праздника переборет себя.

— Кофе в постель! Ну разве не прелесть?

Приняв от него кружку, я отодвигаю ноги, чтобы он мог сесть. Матрас прогибается под его тяжестью, и у меня чуть не проливается кофе.