— Я знаю. Мне тоже жалко. — Держа розы над раковиной, я, презрев мудрый совет курьера, отрезаю от каждого стебля совсем по чуть-чуть: мне кажется, что дюйм — это слишком много. — Ты, конечно, не сумеешь принести мне вазу из столовой?

— Сумею.

— Ну так что, — говорю я, когда он возвращается с вазой, — как там твои экзамены?

— Пока неплохо.

— Уверен, что сегодня тебе не надо готовиться?

Вместо ответа он лишь потягивается. Его руки касаются потолка. Забавно, как привычки передаются из поколения в поколение, на каком-то интуитивном уровне: Адам тоже всегда так тянется, подняв руки над головой. Футболка Джоша задирается, обнажая живот. Слишком уж ты тощий, решаю я, невольно задумываясь, правильно ли он питается.

— Нет, не надо. Все под контролем, — наконец отвечает он, подавляя зевок. — Вчера в поезде немного позанимался, и завтра, когда поеду обратно, посижу еще пару часиков. А сегодня я вполне свободен, могу делать все, что понадобится.

Я одаряю его благодарной улыбкой:

— Как тебе удалось разобраться с музыкой? У каждого ведь свой вкус.

— Ну, мне Макс помог с плейлистом.

Ага, Макс. Это давний друг Джоша, еще с детства. Его мать умерла, когда ему было всего пять лет, и с тех пор он — часть нашей семьи. Макс, который стал вторым сыном для меня и Адама, братом для Джоша и Марни. И которого я всеми силами стараюсь избегать последние полгода.

— Наверняка там были всякие странные и чудные просьбы.

— Еще бы. Всегда получается диковатая смесь, когда такой большой разброс по возрасту, — объясняет он, легонько тыкая меня пальцем в плечо, чтобы показать, что он шутит. Потом берет у меня вазу, я уже поставила в нее цветы.

— Куда ее теперь?

— Пока где-нибудь сбоку, чтобы я могла ими наслаждаться. Чай, кофе?

— Чай. Я сам сделаю.

Я сажусь за стол. Джош прав — сегодня вечером сюда явятся самые разные поколения, от Клео, девятнадцатилетней дочери Роба и Джесс, до родителей Адама, которым уже за семьдесят. Мне хочется угодить всем, и я попросила каждого заранее назвать Джошу свою любимую песню, чтобы он в какой-то момент ее поставил. А другие пусть попробуют угадать, кто ее заказал: по-моему, получится очень забавно.

— Как там Эми?

Джош поворачивается ко мне, прислоняется к разделочному столу за спиной.

— Нормально.

— Все-таки не выберется сегодня?

Почесав грудь, он отвечает:

— Нет. Оно и понятно. Ее родители считают, что восьмидесятилетие ее дедушки важнее, чем твое сорокалетие.

— Конечно.

Он подносит мне кружку с чаем:

— Поесть ничего не хочешь?

— Спасибо, пока нет. Подожду, пока твой папа не придет. Он обещал сделать завтрак.

— Ничего, если я без тебя начну?

Джош проходит к буфету, отыскивает хлопья, насыпает в миску, добавляет молока, извлекает из ящика ложку и, привалившись спиной к холодильнику, начинает есть. Кажется, он вечно к чему-нибудь прислоняется, словно самому ему трудно удержаться на ногах. Несколько обиженное выражение лица (он явно думает об Эми и о том, что она не сможет сегодня прийти) отнюдь не делает его менее привлекательным. Он очень похож на Адама в том же возрасте.

Я подавляю вздох. Его беспокоит не только то, что Эми сегодня не придет.

— Когда ты собираешься поговорить с папой? — спрашиваю я.

— Скоро поговорю.

— Ты должен ему рассказать, — напоминаю я, остро осознавая, как лицемерно это звучит.

Он вытирает рот тыльной стороной кисти.

— Я знаю.

— Он поймет.

Джош качает головой.

— Нет, — мрачно произносит он. — Вряд ли.

10:00–11:00

Адам

Я УЖЕ ИДУ ОТ САРАЯ К ДОМУ, когда вижу в окне, как Лив болтает с Джошем на кухне. И не то чтобы они, скажем, стояли рядом — Ливия сидит за столом, а Джош прислонился к холодильнику, — но я все равно ощущаю себя посторонним, подглядывающим за чужой жизнью. Я вдруг понимаю: может быть, что-то похожее чувствует Джош, когда видит меня с Марни. Да, мне всегда казалось, что он нарочно не присоединяется к нам в таких случаях, чтобы я не порадовался, не подумал, что он меня простил. Возможно, при этом он ощущает то же, что и я: что его присутствие будет воспринято как своего рода вторжение.

Но я все смотрю. От этого странного вуайеризма мне как-то не по себе, но я не в силах заставить себя оторваться. Вижу, как Ливия закидывает голову, смеясь каким-то словам Джоша, — и я улыбаюсь в ответ. Мне очень нравится видеть Ливию счастливой, тем более что я знаю, как сильно ее задело, когда собственные родители заявили ей, что она никогда не будет счастлива, — в тот день, когда она им сказала, что мы намерены пожениться. Мне, наверное, никогда не понять, почему они так ее оттолкнули. И я серьезно страдаю всякий раз, когда они не откликаются на ее приглашение. Ну да, она говорит себе, что они не приедут, но всегда в глубине души ждет: вдруг объявятся? Мне часто хотелось вскочить на мотоцикл и разыскать их в Норфолке, сказать им, сколько они всего упускают — не только в отношениях с Лив, но и в смысле Джоша и Марни, внука и внучки, с которыми они так никогда и не пожелали встретиться. Я хочу сказать им, какая Лив потрясающая, как мы счастливы вместе, как я ее люблю. Но я всегда опасался, что сделаю только хуже.

Лишь недавно я осознал, что хуже уже не будет, во всяком случае для Ливии, и решился написать ее родителям и спросить, хватит ли у них милосердия прийти сегодня на ее день рождения. Написал, что вполне понимаю, как их огорчило, когда Ливия забеременела, но ведь с тех пор прошло больше двадцати лет, им давно пора бы простить ее. При этом я напирал в основном не на Ливию, а на Джоша и Марни, на то, как мы постоянно жалеем, что они не знают бабушку и дедушку. Я приложил к письму фотографию, где Джош с Марни сидят на садовой стенке. Снимок сделали как раз накануне отъезда Марни в Гонконг. Я накатал несколько здоровенных абзацев о них, об их жизни, о том, чем они занимаются, даже поведал им, что Марни прилетает из Гонконга специально на этот праздник, чтобы сделать Ливии сюрприз, — надеялся, что это убедит их приехать. Я был вполне готов к тому, что отец Ливии тут же отчитает меня в ответном письме, требуя, чтобы я больше никогда не вступал с ними в контакт. Но он вообще ничего не написал, и это само по себе вселяет в меня надежду: может, они сегодня вечером все-таки приедут.

В кармане у меня вибрирует телефон, прерывая ход моих мыслей. Я кошусь на окно: может, Лив с Джошем застали меня за подглядыванием и теперь звонят? Нет, они по-прежнему погружены в беседу. Вынимая телефон, я думаю: может, это последние новости от Марни? Нет, это не она. Пришла эсэмэска от Нельсона:

Ты уверен, что вам не нужна сегодня помощь? Умоляю! Дети меня доведут!

Когда мы навещали их в прошлые выходные, Нельсон пытался рассказать мне, как у него дела на работе, в то время как четырехлетние близнецы вовсю ползали по нему, а юная дочка украшала его бороду скрепками и ленточками. Я очень люблю Нельсона, но мне приятно думать, что теперь и ему довелось испробовать, каково это, когда дом полон детишек. «Мы с тобой оба знаем, что сегодня обязанности няни выполняешь ты. Иначе твоя Кирин меня убьет. Уж извини», — пишу я в ответ.

Я тащусь к дому, уже внутренне готовясь испытать чувство (как бы его назвать — чувством потери?), которое у меня всегда возникает рядом с Джошем. На первый взгляд может показаться, что мы с ним отлично ладим. Но чего-то не хватает, какой-то близости, которой у нас, возможно, вообще никогда не будет. По крайней мере, не сейчас.

Вообще-то я всегда осознавал эту дистанцию между нами, но впервые по-настоящему прочувствовал ее в тот день, когда он уехал в Бристоль учиться в университете. В Бристоль, тот самый город, куда я ездил прятаться от него восемнадцать лет назад: ну не ирония судьбы? Нельсон и Кирин тогда как раз были у нас, и, когда Джошу пришло время прощаться, он просто пожал мне руку, а затем подошел к Нельсону, который тут же заключил его в объятия. Меня поразило, что и Джош его обнял, а главное, как он это сделал: словно такое объятие — самая естественная вещь на свете. Выглядело это так, будто Нельсон его отец, а не я.

Знаю, что, когда они были маленькими, я слишком зацикливался на Марни, и потом я пытался — до сих пор пытаюсь — как-то возместить Джошу нехватку моего внимания, но это дается мне, прямо скажем, нелегко. Вот почему я испытываю такую глупую гордость за то, что сумел подыскать для него стажировку в Нью-Йорке. Если ты столяр, у тебя не особенно много связей, чтобы обеспечить своим детям хорошее будущее. Нет, не то чтобы я особенно использовал какие-то связи: просто мне однажды случилось разговориться с американским другом Оливера, одного из моих клиентов. Этот самый друг заглянул ко мне в мастерскую, чтобы узнать, не мог бы я изготовить одну вещь для его дома на острове Мартас-Винъярд. Ему понравилось то, что я сделал для Оливера, и он хотел нечто подобное, только в три раза больше. Мы немного поболтали о нашей жизни, о детях, и я мельком упомянул, что у Джоша сейчас последний год магистратуры и ему надо найти себе стажировку, желательно в области цифрового маркетинга.