— Слышали, полиция выступила с обращением по поводу убийства женщины? Просили людей звонить, — говорит Ханна, передавая Мэттью тарелку. — Как-то странно, что никто не откликнулся, да?

— Может, и странно, но я не думаю, что той дорогой по ночам много кто ездит, — отвечает Мэттью. — Тем более в грозу.

— Когда возвращаюсь из Касл-Уэллса, всегда по ней езжу, — весело отзывается Энди. — Что днем, что ночью, что в грозу.

— Вот как? А где ты был в прошлую пятницу вечером? — спрашивает Мэттью.

Все смеются, и мне хочется крикнуть, чтобы они заткнулись. Мэттью замечает выражение моего лица.

— Извини, — тихо произносит он и поворачивается к гостям: — Кэсс не говорила, что была знакома с Джейн?

Энди и Ханна смотрят на меня во все глаза.

— Не очень близко, — оправдываюсь я, проклиная Мэттью за болтливость. — Мы только раз пообедали вместе, и все. — Я стараюсь не видеть перед собой Джейн, укоризненно качающую головой: легко же я отреклась от нашей дружбы.

— О, Кэсс, мне очень жаль! — сокрушается Ханна. — Тебе, наверно, ужасно тяжело!

— Да, тяжело.

Повисает неловкое молчание. Никто толком не знает, что сказать.

— Ну, я не сомневаюсь, что виновного скоро поймают, — наконец произносит Энди. — Кто-то где-то должен что-то знать.

Я с трудом дожидаюсь конца вечера, но, едва Энди с Ханной уходят, мне хочется вернуть их. Хоть меня и утомила эта непрерывная болтовня, но теперь, в тишине, у меня появилось слишком много времени на болезненные размышления.

Я убираю со стола и несу тарелки в кухню. На пороге, взглянув на окно, по поводу которого накануне сомневалась, закрыла ли его перед приемом ванны, я застываю как вкопанная: вчера, когда я готовила карри, у меня была открыта задняя дверь — но не окно.

27 июля, понедельник

Когда Мэттью уезжает, на меня накатывает чувство одиночества. Но теперь, по крайней мере, можно сделать звонок, которого я так страшусь. Я нахожу листок с записанным номером, и, пока ищу сумку, звонит домашний телефон.

— Алло? — говорю я в трубку.

Ответа нет — наверно, связь оборвалась. Подождав еще секунд десять, я кладу трубку. Если это Мэттью, он перезвонит.

Бегу наверх за кошельком, затем обуваю первые попавшиеся туфли и выхожу из дома. Сначала я думала поехать в Браубери или Касл-Уэллс, но потом сочла этот план слишком сложным: есть же телефон-автомат в пяти минутах ходьбы, рядом с автобусной остановкой.

Приближаясь к телефонной будке, я чувствую на себе чей-то взгляд. Смотрю направо, налево, потом украдкой оглядываюсь назад. Никого — только какая-то кошка разлеглась на невысокой каменной ограде и греется на солнце. Мимо проезжает машина; женщина за рулем, видимо погрузившись в собственные мысли, даже не смотрит в мою сторону.

Я внимательно читаю инструкцию под телефоном (даже не помню, когда в последний раз таким пользовалась), нащупываю в кошельке монету и дрожащими пальцами проталкиваю в щель один фунт. Потом достаю листок с номером и под ускоряющиеся удары сердца набираю цифры. Я все еще сомневаюсь, правильно ли это, но отступать поздно: на том конце снимают трубку.

— Я звоню насчет Джейн Уолтерс, — прерывающимся голосом сообщаю я. — Я проезжала по Блэкуотер-Лейн в одиннадцать тридцать и видела ее машину, и она была жива.

— Спасибо за информацию, — отзывается спокойный женский голос. — Могу ли я… — Тут я бросаю трубку.

Я быстро выхожу из будки, и, пока шагаю по дороге к дому, меня преследует все то же неприятное чувство, будто за мной наблюдают. Дома я убеждаю себя успокоиться. Никто за мной не следил; это все из-за чувства вины оттого, что я решила сохранить анонимность. Сделав наконец то, что нужно было сделать сразу, я испытываю облегчение.

В саду после моего субботника дел не осталось, зато накопилось много работы по дому. Включив для настроения радио и вооружившись моющими и полирующими средствами, я затаскиваю наверх пылесос и приступаю к уборке спальни. На какое-то время мне удается сосредоточиться на этом занятии и не думать о Джейн. Но в полдень начинаются новости.

«Полиция обращается к тому, кто сегодня звонил с информацией по поводу Джейн Уолтерс, и просит этого человека перезвонить. Джейн Уолтерс была найдена мертвой в своей машине семнадцатого июля…»

Я больше ничего не слышу — сердце бешено колотится в груди, заглушая все прочие звуки. Сажусь на кровать и, дрожа, стараюсь делать глубокие вдохи. Зачем полиции снова говорить со мной? Я уже сказала все, что знаю. Пытаюсь подавить нарастающую панику, но не в силах с ней совладать. Конечно, никто не знает, что звонила я, но теперь, когда полиция обнародовала этот факт, я больше не чувствую себя анонимом. Напротив, меня будто выставили напоказ. Они заявили, что им звонили с информацией по поводу убийства Джейн Уолтерс; звучит так, будто я сообщила что-то важное, существенное. Если убийца Джейн слушал новости, он должен был испугаться возможного свидетеля. Вдруг он решит, что я видела, как он крадется к машине Джейн? В смятении вскакиваю и начинаю метаться по комнате, пытаясь понять, что делать. Проходя мимо окна, бросаю рассеянный взгляд на улицу и столбенею при виде совершенно незнакомого мужчины, проходящего мимо нашего дома. Казалось бы, что тут такого? Да ничего — кроме того, что он, очевидно, вышел из леса. Ничего особенного — кроме того, что мимо нашего дома почти никто не ходит. Ездят — да, но не ходят. Желающие погулять в лесу не пойдут пешком по Блэкуотер-Лейн, если только им не захочется попасть под колеса; а тропа, снабженная указателем, начинается на полянке напротив нашего дома. Я слежу за мужчиной, пока он не скрывается из виду. Он не спешит и не оглядывается, но моему трепыхающемуся сердцу от этого не легче.

* * *

Позже Мэттью звонит мне с буровой.

— Рэйчел сегодня у тебя остается? — спрашивает он.

Я не сказала ему про мужчину из леса. Рассказывать особо нечего. К тому же он может позвонить в полицию, и что я им скажу? «Я видела, как мимо дома проходил мужчина. — Как он выглядел? — Среднего роста, среднего телосложения. Я видела его только со спины. — Где были вы? — В спальне. — Что он делал? — Ничего. — Значит, вы не заметили, чтобы он делал что-то подозрительное? — Нет. Но я думаю, что он разглядывал наш дом. — Вы думаете? — Да. — Но вы не видели, как он разглядывает ваш дом? — Нет».

— Нет, решила ее не беспокоить, — отвечаю я.

— Это зря.

— Почему?

— Мне не хотелось бы, чтобы ты оставалась дома одна.

Его тревога только подогревает мою.

— Ну так сказал бы об этом раньше! — ворчу я.

— Ничего, все будет в порядке. Просто убедись, что все двери заперты, когда пойдешь спать.

— Они уже заперты. Скорей бы нам установили сигнализацию!

— Обещаю посмотреть ту брошюру, когда вернусь.

Повесив трубку, я набираю номер Рэйчел:

— Что делаешь сегодня вечером?

— Сплю. Я уже в постели.

— В девять вечера?

— Если бы ты провела выходные, как я, ты бы уже давно спать завалилась. Так что извини, если хочешь куда-то меня позвать, я пас.

— Вообще-то я хотела позвать тебя к себе, распить бутылочку вина.

На том конце провода слышится зевок.

— А ты что, одна дома?

— Да, Мэттью поехал с инспекцией на буровую. Его всю неделю не будет.

— Хм, а что, если я составлю тебе компанию в среду?

Сердце на миг замирает, и я делаю еще одну попытку:

— А может, завтра?

— Завтра я занята, извини.

— Тогда, значит, в среду.

Я не в силах скрыть досаду в голосе, и Рэйчел это замечает:

— У тебя там все хорошо?

— Да, нормально. Спокойной ночи.

— Увидимся в среду! — обещает она.

Я бреду в гостиную. Признайся я, что мне страшно одной дома, Рэйчел бы тут же примчалась! Включаю телевизор и смотрю какой-то незнакомый сериал. Потом, ощущая усталость, отправляюсь наверх, в постель, в надежде проспать до самого утра.

Но я не могу расслабиться. Слишком темно — и слишком тихо. Тянусь к выключателю и зажигаю свет; от этого сон окончательно пропадает. Надеваю наушники, чтобы послушать музыку, и тут же снимаю их: так я не услышу, если кто-то будет красться по лестнице. Мысленно вижу перед собой два окна: окно спальни, которое я обнаружила открытым в пятницу, после ухода того типа из охранных систем, и окно кухни, оказавшееся открытым в субботу. А еще никак не могу выбросить из головы мужчину, которого видела утром перед домом. Когда с восходом солнца меня наконец-то начинает клонить в сон, я не пытаюсь сопротивляться и успокаиваю себя тем, что при свете дня меня, скорее всего, не убьют.