Мимо прошел отец Пенда, направляясь к двери. Он глянул на меня, и Осферт напрягся, ожидая от молодого священника очередных обвинений, но Пенда не сбавил шага.

— Ступай за попом, — велел я сыну.

— Что?

— Он пошел отлить. Иди и помочись рядом с ним. Давай!

— Я не хочу…

— Ступай и отлей!

Утред ушел, а я наблюдал, как Этельхельм возводит Эрдвульфа на помост. Последний выглядел красивым, уверенным в себе и сильным. Он опустился на колени перед Этельредом, который простер руку. Эрдвульф поцеловал ее, повелитель Мерсии сказал что-то, но слишком тихо, чтобы мы могли расслышать. Епископ Вульфхерд склонился, внемля, затем распрямился и обратился к залу:

— Господину Этельреду угодно, чтобы его дочь вышла замуж в день праздника святого Этельвольда.

Кто-то из священников затопал ногами, остальной зал подхватил.

— Когда День святого Этельвольда? — спросил я у Осферта.

— Этельвольдов два, — педантично ответил тот. — И тебе следует знать, что оба они родились под Беббанбургом.

— Когда? — рявкнул я.

— Ближайший будет через три дня, господин. А день поминовения епископа Этельвольда отмечался в прошлом месяце.

Три дня? Слишком скоро, чтобы Этельфлэд успела вмешаться. Ее дочь Эльфинн выйдет замуж за врага прежде, чем она узнает об этом. Сей враг до сих пор стоял на коленях перед Этельредом, а витан провозглашал ему здравицы. Несколько минут назад совет презирал Эрдвульфа по причине его низкого происхождения, но теперь все уловили, откуда дует ветер, причем крепкий. Ветер дул с юга, из Уэссекса. Во всяком случае, Эрдвульф был мерсийцем, и тем самым Мерсия хотя бы избежит постыдной необходимости упрашивать какого-то западного сакса править ею.

Тут вернулся сын, наклонился к моему уху и зашептал. И я наконец выяснил, почему Этельхельм одобряет этот брак и с какой целью меня пригласили на витан. Мне следовало догадаться. Этот совет определял не будущее Мерсии, но судьбу королей.

Я сказал Утреду, что надо делать, потом встал. Встал медленно и с трудом, позволив страданиям отразиться на моем лице.

— Олдермены! — воззвал я, и это было весьма больно. — Олдермены!

Меня разрывало на части. Все в комнате понимали, что произойдет, а Этельхельм и епископ боялись этого, поэтому пытались заткнуть мне рот лестью. Теперь они видели, что лесть не помогла, потому что я собрался высказать возражения, заявить, что Этельфлэд имеет право влиять на судьбу дочери. Я собирался бросить вызов Этельреду и Этельхельму, и те теперь молча ждали этого вызова. Этельред смотрел на меня, Этельхельм тоже. Рот Вульфхерда приоткрылся.

Но к их облегчению, я не сказал ни слова. Я просто рухнул на пол.

* * *

Началась суматоха. Я трясся и стонал. Люди опускались рядом со мной на колени, а Финан кричал, призывая освободить мне место. А еще звал моего сына прийти ко мне, но Утред ушел, исполняя мой приказ. Сквозь толпу протолкался отец Пенда. Завидев меня сокрушенным, он громогласно возвестил, что это праведный гнев Господа. От такого заявления даже Вульфхерд нахмурился.

— Замолчи! — приказал епископ.

— Язычник сражен! — не утихал Пенда, слишком старательно отрабатывая свое золото.

— Господин?! Господин! — Финан теребил меня за правую руку.

— Меч, — едва слышно потребовал я. Потом повторил громче: — Меч!

— Не здесь, — возразил кто-то.

— Никакого оружия в зале! — решительно заявил Эрдвульф.

Тогда Финан и еще четверо парней вынесли меня за дверь и положили на траву. Под моросящим дождиком Ситрик принес Вздох Змея и сомкнул мои пальцы на рукояти.

— Язычество! — прошипел отец Пенда.

— Он жив? — спросил епископ, склоняясь надо мной.

— Это ненадолго, — отозвался Финан.

— Перетащите его под крышу, — предложил Вульфхерд.

— Домой, — прохрипел я. — Отвезите меня в мой дом. Финан!

— Я доставлю тебя домой, господин, — пообещал ирландец.

Подоспел Этельхельм, раздвинувший толпу подобно быку, расталкивающему овец.

— Господин Утред! — возопил он. — Что стряслось?

— Он не слышит тебя, господин, — ответил Осферт, осенив себя крестным знамением.

— Слышу, — возразил я. — Отвезите меня домой.

— Домой? — спросил Этельхельм. В голосе его прозвучало волнение.

— Домой, в горы, — пояснил я. — Я хочу умереть в горах.

— Тут поблизости есть монастырь. — Этельхельм держал мою правую руку, плотнее сжимая мои пальцы вокруг рукояти Вздоха Змея. — Тебя можно перенести туда, господин Утред.

— В горы, — едва внятно вымолвил я. — Просто отвезите меня в горы.

— Языческий бред, — презрительно бросил отец Пенда.

— Если господин Утред хочет отправиться в горы, то он отправится туда, — решительно заявил Этельхельм.

Люди смотрели на меня и переговаривались. Моя смерть лишала Этельфлэд сильнейшего из сторонников, и наверняка они строили догадки, что станет с моими и ее землями, когда Эрдвульф заделается повелителем Мерсии. Дождь усилился, и я застонал. Не все в моем поведении было притворством.

— Ты простудишься, господин епископ, — сменил тему отец Пенда.

— И нам еще так многое следует обсудить, — произнес, распрямившись, Вульфхерд. Затем он обратился к Финану: — Присылай нам новости.

— Все в руках Божьих, — заявил Пенда, уходя.

— Воистину так, — проронил Вульфхерд. — И да послужит это уроком всем язычникам.

Осенив себя крестом, прелат зашагал следом за Пендой к дому.

— Дашь нам знать, что будет? — спросил Этельхельм у Финана.

— Конечно, господин. Молитесь за него.

— Всей душой.

Я выждал, пока все члены витана не ушли с улицы, затем поглядел на Финана.

— Утред подгонит повозку, — заявил я. — Погрузи меня в нее. Потом едем на восток, мы все. Ситрик!

— Господин?

— Разыщи наших. Пройди по тавернам. Пусть будут готовы тронуться в путь. Ступай!

— Господин?! — проронил ирландец, удивленный моей внезапной деловитостью.

— Я умираю, — пояснил я и подмигнул.

— Правда?

— Надеюсь, что нет, но говори всем обратное.

Прошло некоторое время, но вот наконец сын пригнал повозку, запряженную парой лошадей. Меня уложили на подстилку из промокшей соломы. Я привел в Глевекестр большинство своих дружинников, и, пока мы ехали по улицам, они скакали впереди, позади и по бокам повозки. Народ при нашем приближении снимал шапки. Весть о неминуемой моей смерти каким-то образом уже разнеслась по городу, и люди валили из домов и лавок, чтобы проводить меня в последний путь. Священники крестили проезжающую мимо телегу.

Я боялся, что опоздал. Мой сын, пока мочился вместе с Пендой у церковной стены, узнал от него главные новости: Этельхельм послал воинов в Сирренкастр.

Мне стоило догадаться.

Вот ради чего меня пригласили на витан: не потому, что Этельред и Этельхельм хотели убедить Мерсию, что есть кому вступиться за Этельфлэд, но с целью выманить меня из Сирренкастра. Точнее, увести оттуда моих дружинников, потому что Этельхельм отчаянно хотел заполучить кое-кого в этом городе.

Ему нужен был Этельстан — мальчишка, лет десяти от роду, насколько я мог припомнить. Мать его была милой кентской девушкой, которая умерла, дав ему жизнь. Зато отец его был жив, и еще как жив. Его отец — не кто иной, как Эдуард, сын короля Альфреда, король Уэссекса. Эдуард женился на дочери Этельхельма и родил другого сына, и Этельстан превратился в помеху. Кто он — старший сын или же бастард, как утверждает Этельхельм? Если бастард, то у него нет прав, однако слухи упорно гласили, что Эдуард женился на той девчонке из Кента. И я знал, что слух этот правдив, потому что венчал пару отец Кутберт. Народ в Уэссексе делал вид, что верит в незаконное происхождение Этельстана, но Этельхельм опасался настойчивой молвы. Он боялся, что Этельстан станет соперником его внука в борьбе за трон Уэссекса, и явно решил принять меры. По словам Пенды, тесть короля отрядил два с лишним десятка воинов в Сирренкастр, где в доме Этельфлэд жил Этельстан. В мое отсутствие парня охраняли всего шестеро дружинников. Осмелится ли Этельхельм убить мальца? В этом я сомневался, но он наверняка попытается захватить его и увезти куда подальше, чтобы не создавал угрозы планам олдермена. И если Пенда прав, у высланного отряда день преимущества перед нами. Но Этельхельм явно обеспокоился, что я отправлюсь в Сирренкастр или хотя бы в Фагранфорду, из чего следовало, что его люди могут быть еще неподалеку. Вот почему я понес чушь про желание умереть в горах. Когда я соберусь умирать, то предпочту отбросить концы в теплой постели с девчонкой, а не на поливаемом дождем склоне мерсийского холма.

Гнать я не отваживался. Со стен Глевекестра за нами наблюдали, поэтому мы ехали мучительно медленно, как если бы дружинники старались не растрясти повозку с умирающим господином. Так продолжалось, пока мы не достигли букового леса на крутом склоне, поднимающемся в горы, где овцы все лето щиплют траву на лугах. Оказавшись среди деревьев, надежно укрывающих нас от любопытных глаз, я перебрался из телеги в седло своего скакуна. Годрика Гриндансона, слугу моего сына, я посадил править повозкой, остальные помчались вперед.