Позволив солдатам еще немного понаблюдать за деревянным тигром, Типу хлопнул в ладоши и приказал слугам отнести модель во Внутренний дворец. Место тигра заняли десяток джетти, представших перед зрителями, как обычно, в полуобнаженном виде. Несколько минут силачи демонстрировали свои обычные трюки: сгибали в кольцо железные прутья, поднимали на ладони взрослых мужчин и перебрасывались пушечными ядрами.

Потом, повинуясь сигналу барабана, джетти отступили в тень под балконом, а во двор ввели пленных. Изумленные зрители сначала приумолкли, а потом по их рядам прокатился злобный ропот. Пленников было тринадцать, и все они были солдатами 33-го полка, захваченными в ходе ночного боя в роще за акведуком.

Тринадцать несчастных неуверенно остановились, окруженные кольцом врагов. Нещадно палило солнце. У одного из пленных, сержанта, лицо то и дело подергивалось, делаясь похожим на жуткую маску. Его бегающий, странно напряженный взгляд остановился, когда Типу, шагнув к перилам балкона, обратился к войскам. Противнику, сказал султан, сопутствовала удача, он одержал несколько незначительных побед, но бояться его нет оснований. Британские колдуны, зная, что не могут одолеть тигров Майсура одной лишь силой, прибегли к помощи заклятия, но с помощью Аллаха это заклятие будет снято. Солдаты встретили речь своего повелителя одобрительным гулом, тогда как не понявшие ни слова пленники лишь тревожно переглянулись.

Стражники, охранявшие пленников, отвели их к стене дворца, оставив посреди двора лишь одного человека. Он попытался уйти со своими товарищами, но стражник остановил его штыком. Неравный поединок, вызвавший смех среди солдат, закончился тем, что пленник остался в одиночестве посреди двора, тревожно поглядывая по сторонам в ожидании решения своей судьбы.

Ждать долго не пришлось. К пленнику подошли два джетти с устрашающего вида колючими бородами и заплетенными вокруг головы длинными черными волосами. Англичанин нервно облизал сухие губы, джетти улыбнулись, и вдруг красномундирник, словно почувствовав, что его ожидает, торопливо отступил от силачей на пару шагов. Солдаты рассмеялись — окруженному с трех сторон врагами солдату бежать было некуда. Он попытался обойти индусов, но один из них схватил его за мундир. Несчастный ударил джетти кулаком в грудь, чем вызвал очередную вспышку смеха — с таким же успехом заяц мог бы колотить волка.

Обхватив британца обеими руками, первый джетти крепко прижал его к себе, тогда как второй взял его за голову, сделал глубокий вдох и резко повернул.

Предсмертный крик оборвался. Пару секунд голова англичанина невидяще смотрела назад, потом джетти убрал руки, и тело рухнуло на землю. Первый джетти поднял труп одной рукой и презрительно, играючи подбросил в воздух — так терьер играет с дохлой крысой. В следующую секунду солдаты, затаив дыхание наблюдавшие эту маленькую сцену, разразились одобрительными криками. Типу улыбнулся.

Второго пленника заставили встать на колени, и палач поставил ему на голову гвоздь. Британец не сопротивлялся, лишь процедив сквозь зубы проклятие, и умер мгновенно, оросив своей кровью посыпанный песком двор. Третьего джетти убил одним ударом в грудь, ударом настолько сильным, что британца отбросило на добрый десяток шагов, и он умер от разрыва сердца. Зрители потребовали повторения трюка со сворачиванием головы, и такое удовольствие им было доставлено. Одного за другим пленников выводили к месту казни. Трое умерли малодушно, моля о пощаде и обливаясь слезами. Двое расстались с жизнью, читая молитву, но остальные сохранили достоинство до конца. Трое сопротивлялись, а один, гренадер, насмешил вражеских солдат тем, что сумел сломать джетти палец. Они умирали поодиночке, сознавая свое бессилие, видя смерть товарищей и гадая лишь о том, какая участь уготована им: пробьют ли им череп, свернут шею или просто прикончат ударом в грудь. Каждому казненному отрубали затем голову, после чего обе части тела заворачивали в тростниковый коврик и убирали в сторону.

Сержанта оставили напоследок. К этому времени настроение зрителей изменилось. Если поначалу они наблюдали за хладнокровной расправой на залитом солнцем дворе с некоторой настороженностью, то затем демонстрация силы одними и отчаянные попытки других избежать смерти увлекли их, и они уже с нетерпением ожидали заключительного акта, обещавшего стать достойным финалом захватывающей драмы. Хотя солдаты и принимали нервный тик сержанта за проявление безотчетного страха, повел он себя неожиданно и, увернувшись от джетти, подбежал к балкону и что-то прокричал султану. Снова и снова его загоняли в угол, и каждый раз он исхитрялся выскользнуть, выкрутиться, изловчиться и воззвать к Типу. Крики его тонули в возгласах зрителей, откликавшихся на каждый удачный маневр пленника. На помощь двум джетти пришли еще двое, и, как ни пытался сержант проскочить между ними, он неизменно натыкался на непробиваемую стену. Бросившись в одну, потом в другую сторону, пленник неожиданно повернулся и бросился к балкону и, глядя на Типу, возопил:

— Я знаю предателей! Они здесь! Я знаю!

Подоспевший джетти обхватил его руками сзади и заставил опуститься на колени.

— Уберите их от меня! Уберите этих черных ублюдков! — надрывался сержант. — Послушайте меня, ваша честь, я знаю, что тут происходит! В городе есть британский офицер в вашей форме! Ради бога! Мама! — Последнее слово сорвалось с губ Обадайи Хейксвилла в тот момент, когда джетти сжал ладонями его голову. Изловчившись, сержант укусил палача за палец, и индус инстинктивно отдернул руку, оставив в зубах пленника кусочек своей плоти.

Хейксвилл сплюнул.

— Послушайте, ваша милость! Я знаю, что они задумали! Предатели! Клянусь! Убери руки, чертов ублюдок! Я не умру! Я не умру! Мама! — Пострадавший от укуса джетти снова схватил сержанта, готовясь свернуть ему шею. Обычно он делал это быстро, одним резким движением, но сейчас решил отомстить строптивому пленнику медленной, мучительной смертью. — Мама! — возопил Хейксвилл, скосив глаза на султана. — Я видел в городе британского офицера! Нет!

— Подожди! — остановил палача Типу.

Джетти замер, все еще держа голову сержанта под неестественным углом.

— Что он говорит? — спросил Типу одного из офицеров, который немного говорил по-английски. Офицер перевел ему слова пленника.

Султан махнул рукой, и огорченный палач опустил руки. Сержант хрипло выругался и потер шею.

— Чертов ублюдок! Черномазая тварь! — Он плюнул в джетти, отряхнулся и сделал два шага к дворцу. — Я его видел! Собственными глазами! В такой вот рубахе. — Хейксвилл кивнул в сторону одетых в туники солдат. — Он лейтенант. В полку сказали, что его послали в Мадрас, но он здесь. Да, здесь, потому что я его видел! Я! Обадайя Хейксавилл! Уберите от меня эту черномазую дрянь! — заорал сержант на шагнувшего к нему индуса. — Убирайся! Иди в свой хлев!

— Что ты видел? — крикнул с балкона офицер.

— Я же сказал, ваша честь.

— Нет, не сказал. Назови имя.

Хейксвилл осклабился.

— Я скажу. Скажу, если пообещаете, что сохраните мне жизнь. — Он упал на колени и протянул руки к балкону. — Посадите меня в тюрьму, я не против. Обадайю Хейксвилла крысами не напугаешь, но только не дайте этим чертовым дикарям свернуть мне голову. Это не по-христиански.

Типу наконец кивнул, и офицер, повернувшись к пленнику, крикнул:

— Ты будешь жить.

— Слово чести?

— Слово чести.

— Как сказано в Писании, чтоб мне сдохнуть?

— Ты будешь жить! — бросил раздраженно офицер. — Но только если скажешь правду.

— Я всегда говорю правду, сэр. Честность и Хейксвилл — одно и то же. Так вот, я его видел. Лейтенанта Лоуфорда. По имени Уильям. Высокий такой, светловолосый. Голубые глаза. И он тут не один. С ним Шарп. Рядовой Шарп, сэр.

Вряд ли офицер понял все, но и того, что он понял, было вполне достаточно.

— Так ты говоришь, этот Лоуфорд — британский офицер?

— Конечно! Из моей роты! В полку сказали, что его отправили с донесением в Мадрас, но я никогда этому не верил! Какое донесение? Он здесь, ваша милость. И что-то замышляет. Иначе зачем ему расхаживать в полосатой рубахе?

Офицер с сомнением покачал головой.

— Единственные англичане, которые здесь есть, это пленные или дезертиры. Ты лжешь.

Хейксвилл сплюнул на песок, пропитанный кровью обезглавленных пленников.

— Какой он дезертир! Офицеры не бегут из армии. Продают патент и отправляются домой, к мамочке. Говорю вам, сэр, он офицер. А тот, что с ним, сэр, чистый ублюдок! Жалко, что не сдох. И сдох бы под плетью, да за ним прислал генерал.

Упоминание о плети заставило Типу насторожиться.

— Когда это было? — перевел офицер вопрос султана.

— Как раз перед побегом, сэр. Спина у него, должно быть, до сих пор не зажила.

— И ты утверждаешь, что за ним посылал генерал? — недоверчиво спросил офицер.

— Так точно, сэр. Генерал Харрис. Тот, которому в Америке башку прострелили. Он отправил за ним полковника, а полковник Уэлсли, сэр, распорядился освободить Шарпа. Отменил наказание! — Хейксвилл и сейчас, похоже, не мог смириться с произошедшим. — Как такое возможно? Отменить законно назначенное наказание! Да где такое видано? Непорядок, сэр, непорядок. Такая армия ни на что не годится! Нет, сэр, ни на что.

Выслушав перевод, Типу отступил от перил и повернулся к Аппа Рао, служившему когда-то в армии Ост-индской компании.

— Бывают ли среди британских офицеров случаи дезертирства?

— Я, ваше величество, о таких случаях не слышал, — ответил Аппа Рао, радуясь уже тому, что из-за тени султан не замечает его бледности. — Они имеют право продать патент и уйти в отставку, так что дезертировать им ни к чему.

Типу кивнул в сторону коленопреклоненного Хейксвилла.

— Этого верните в тюрьму. И передайте полковнику Гудену, чтобы ждал меня во Внутреннем дворце.

Стражники схватили сержанта и поволокли со двора.

— У него еще бибби с собой! — кричал Хейксвилл, хотя его больше никто не слушал. Из глаз спасенного катились слезы радости. У Бангалорских ворот он снова рухнул на колени и, устремив взгляд к безоблачному небу, прохрипел: — Спасибо тебе, мама! Спасибо тебе, потому что я никогда не умру!

Тела двенадцати казненных сбросили в наспех вырытую могилу. Войско вернулось в лагерь, а Типу, устроившись в паланкине под полосатым навесом, отправился в город. По пути он размышлял о том, что принесенная жертва оказалась не напрасной, потому что благодаря ей он узнал о присутствии в городе вражеских лазутчиков. Слава Аллаху, судьба определенно повернулась к нему лицом.

* * *

— Так ты думаешь, миссис Биккерстафф переметнулась к врагу? — в третий или четвертый раз спросил Шарпа Лоуфорд.

— Она переметнулась к нему под бочок, — невесело ответил Шарп, — но нам, думаю, поможет. — Он постирал две туники, свою и лейтенанта, и теперь проверял, высохла ли одежда. Ухаживать за формой в армии Типу было куда легче, чем в британской: не надо натирать белой глиной ремни и пояса, не надо драить ваксой сапоги, не надо пудрить волосы. Убедившись, что туники высохли, Шарп бросил Лоуфорду его и аккуратно натянул через голову свою, после чего повесил на шею золотой медальон. На левом плече туники красовался красный шнур — знак капральского достоинства. Не удостоенный такого отличия Лоуфорд недовольно поморщился.

— А если она нас выдаст?

— Тогда нас ждут большие неприятности. Но она не выдаст. Мэри — хорошая девушка.

Лейтенант пожал плечами.

— Как посмотреть. Тебя ведь обманула.

— Легко пришло — легко ушло, — подпоясывая тунику, ответил Шарп. Как и большинство местных солдат, он ничего под нее не надевал в отличие от Лоуфорда, упорно носившего старые армейские бриджи. Головные уборы оба сохранили, сменив лишь кокарду Георга III на оловянный значок в виде поднятой лапы тигра. — Послушай, я сделал все, о чем ты меня просил, и Мэри пообещала найти этого Рави или как его там. Остается только ждать. Выпадет шанс сбежать — сбежим. Ты мушкет для проверки приготовил?

— Оружие у меня всегда в порядке, — с некоторой обидой ответил лейтенант, поднимая тяжелый французский мушкет.

— Господи, да за такое ружье тебя в настоящей армии под трибунал бы отдали. Дай сюда.

До проверки, которую сержант Ротье проводил ежедневно, оставалось еще полчаса, после чего они были свободны почти до вечера, когда наступало время заступать в караул у Майсурских ворот. Их смена продолжалась до полуночи, но Шарп знал, что сбежать из города в эту ночь не получится, — Майсурские ворота вели в лагерь, который, в свою очередь, надежно охранялся по всему периметру. Накануне он уже предпринял попытку выйти за них, но не успел сделать и двадцати шагов, как его остановили и, несмотря на медальон и капральский шнурок, вежливо, но твердо потребовали вернуться. Похоже, Типу держал город на замке.

— Мне Ваззи почистил, — сказал Лоуфорд, протягивая Шарпу мушкет. Вокруг казарм постоянно болтались мальчишки, готовые за малую плату на любую посильную работу. — Разумеется, я ему заплатил, — с достоинством добавил лейтенант.

— Хочешь, чтобы работа была сделана хорошо, сделай ее сам. Черт! — выругался Шарп, потому что пружина прищемила ему палец. — Ты только посмотри, какая здесь ржавчина! Чертовы французы, даже мушкет не умеют сделать как следует. То ли дело наши, бирмингемские. — Ворча, он ловко вынул пружину, ухитрившись не выронить спусковой механизм.

— И ты всегда так вот чистишь свой мушкет? — поинтересовался Лоуфорд, на которого дотошность и старательность Шарпа произвели сильное впечатление.

— Конечно! А как иначе? Впрочем, Хейксвиллу наплевать — он только снаружи и проверяет. Помнишь, ты за меня вступился из-за кремня? Сержант заменил его на простой камень, но я успел вовремя спохватиться. Хитер, да только есть и похитрее.

— Он заменил кремень? — изумился Лоуфорд.

— Точно. Форменная змеюка, этот наш Обадайя. Сколько ж ты заплатил Ваззи?

— Анну.

— Парнишка тебя ограбил. Не подашь пузырек с маслом?

Лоуфорд подал масло и прислонился к лохани, в которой Шарп стирал туники. Несмотря на очевидную неудачу миссии, он чувствовал себя как-то непривычно спокойно. Ему было приятно вот так, на равных, общаться с Шарпом. Многие офицеры избегали своих солдат, боясь их презрения и пряча настороженность за показным высокомерием. Лоуфорду казалось, что он уже никогда не сможет вести себя так, потому что в нем не осталось больше страха перед грубыми, жестокими парнями, составлявшими основу британской армии. Шарп избавил его от страха, показав, что грубость их есть скорее бездумная привычка, а жестокостью они прикрывают добросовестность и честность. Конечно, не все были честны, как не все были и грубы, но ведь подавляющее число офицеров считали рядовых скотами и относились к ним соответственно. Лоуфорд с завистью наблюдал за тем, как Шарп, очистив пружину от ржавчины, ловко вставляет ее на место с помощью отмычки.

— Лейтенант? — окликнул кто-то с другого края двора. — Лейтенант Лоуфорд?

— Сэр? — машинально откликнулся Лоуфорд, поднимаясь и поворачивая голову в сторону голоса. В следующую секунду он понял свою ошибку и побледнел.

Шарп выругался.

Полковник Гуден медленно подошел к британцам, потирая щеку.

— Лейтенант Лоуфорд? — вежливо осведомился он, — из тридцать третьего пехотного полка его величества?

Лоуфорд молчал.

Гуден пожал плечами.

— Офицеры — люди чести, не так ли, лейтенант? Будете и дальше лгать?

— Нет, сэр.

Француз вздохнул.

— Так вы действительно офицер?

— Да, сэр, — стыдливо признался Лоуфорд, хотя чего именно он стыдился, своего недостойного, с точки зрения Гудена, поведения или прискорбной беспечности, Шарп так и не понял.

— А вы, капрал Шарп? — грустно спросил полковник.

— Я не офицер, сэр.

— Это понятно. Вы настоящий дезертир?

— Самый настоящий, сэр, — с честным лицом соврал Шарп.

У Гудена его уверенный тон вызвал улыбку.

— А вы, лейтенант? — Он повернулся к Лоуфорду. — Вы настоящий дезертир? — Лейтенант промолчал, и полковник тяжко вздохнул. — Будьте добры, лейтенант, отвечайте.

— Нет, сэр, я не дезертир. И рядовой Шарп тоже.

— Понятно, — кивнул француз. — Сержант так и говорил.

— Сержант, сэр?

Гуден состроил гримасу.

— Боюсь, у меня плохая новость. Типу казнил захваченных в лесу пленных. Одного он пощадил, потому что тот донес на вас.

— Ублюдок! — Шарп отбросил мушкет. Чертов Хейксвилл. Он выругался еще раз, с большим чувством.

— Сэр? — Лоуфорд вопросительно посмотрел на полковника.

— Лейтенант? — в тон ему ответил Гуден.

— Когда нас захватили, мы были в форме, сэр. Это означает, что с нами должно обращаться как с военнопленными.

Француз покачал головой.

— Ничего это не значит, лейтенант, потому что вы солгали. — В голосе его слышалось явное неодобрение. — И все же я попробую ходатайствовать за вас. — Он опустился на край лохани и раздраженно отмахнулся от надоедливой мухи. — Скажете, зачем пришли в город?

— Нет, сэр.

— Да, я так и думал. Но хочу предупредить, что Типу захочет это узнать. — Гуден улыбнулся Шарпу. — Видите ли, вы один из лучших солдат из всех, кем мне выпала честь командовать. И беспокоило меня только одно: что может заставить такого хорошего солдата изменить своей стране, пусть его и подвергли несправедливому наказанию. Теперь я вижу, что вы даже еще лучший солдат, чем мне представлялось. — Он нахмурился, потому что Шарп, выслушивая комплимент, задрал тунику и почесал задницу.

— Извините, сэр, — виновато сказал Шарп, заметив неодобрительный взгляд полковника, и опустил тунику.

— Жаль вас терять, — продолжал Гуден. — За вами пришли, чтобы отвести во дворец. — Он помолчал, очевидно, решая, стоит ли добавить еще что-нибудь к завуалированной угрозе, потом повернулся, щелкнул пальцами, и во дворе появился мрачный сержант Ротье. С собой он нес красные мундиры Лоуфорда и Шарпа и белые бриджи последнего. — Так будет лучше, — без особой надежды добавил полковник, наблюдая за тем, как британцы снимают чистые туники и переодеваются в старую форму. — Что касается женщины... — Он неуверенно взглянул на Шарпа.

— Она не имеет к нашим делам никакого отношения, сэр, — поспешно, натягивая бриджи, ответил Шарп. — Честное слово, сэр. К тому же, сэр... — добавил он, застегивая пуговицы на показавшемся вдруг удивительно тесным и неудобным мундире. — К тому же она меня бросила.

— Вам не повезло уже дважды. Для солдата плохой знак. — Гуден улыбнулся и протянул руку. — Ваши мушкеты, джентльмены, если не возражаете.

Шарп передал ему оба ружья.

— Сэр?

— Рядовой Шарп?

Шарп вдруг покраснел и засмущался.

— Для меня было честью служить вам, сэр. Жалко, что у нас в армии мало таких, как вы.

— Спасибо. — Гуден кивнул, принимая комплимент. — Конечно, — добавил он, — если вы пообещаете в дальнейшем честно служить Типу, то, может быть, избежите уготованной вам участи. Думаю, я мог бы убедить Типу, но прежде вы должны сказать, зачем пришли в город.

Предложение было адресовано Шарпу, и Лоуфорд напрягся в ожидании ответа. Шарп помолчал, колеблясь, потом покачал головой.

— Нет, сэр, я уж лучше останусь красномундирником.

Иного ответа Гуден и не ожидал.

— Хорошо. Кстати, рядовой, медальон можете оставить. Все равно его найдут.

— Да, сэр. — Шарп достал медальон из кармана, куда он предусмотрительно его спрятал, и повесил на шею.

Полковник сделал приглашающий жест в сторону барака.