— Ложь, сэр! Снова ложь!

— Потише вы, оба, — прикрикнул Маккандлесс. — И... рядовой Шарп?

— Сэр?

— Не могли бы вы оказать мне любезность? Не богохульствуйте. "Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно, ибо Господь не оставит без наказания того, кто произносит Его напрасно". Книга Исхода, глава двадцатая, стих седьмой.

— Аминь, сэр, — откликнулся Хейксвилл.

— Извините, — проворчал Шарп.

— Скажите, рядовой, вы знаете Десять Заповедей? — поинтересовался полковник.

— Никак нет, сэр.

— Ни одной?

— Не попадись, сэр? Это разве не заповедь? — с совершенно невинным видом спросил Шарп.

Маккандлесс в ужасе уставился на него.

— Вы вообще какую-то религию исповедуете?

— Нет, сэр. Мне это было ни к чему.

— Религия каждому нужна, — оживился полковник.

— Как и кое-что еще, сэр.

Шотландец поежился.

— Если только Господь пощадит меня, Шарп, я постараюсь возместить ущерб, который вы нанесли своей бессмертной душе. Уилли, та Библия, что дала вам мать, еще у вас?

— У меня ее отобрали, сэр. Удалось сберечь только одну страничку. — Лоуфорд выудил смятую страницу из кармана мундира. При этом он покраснел, потому что они с Шарпом знали, что сохранена страница священной книги совсем ради иной, куда менее возвышенной цели. — Только одну, сэр.

— Дайте ее мне, — потребовал Маккандлесс. — Посмотрим, что желает сказать нам Господь. — Он разгладил скомканный листок и поднес его к свету. — А! Книга Откровения! — удовлетворенно пробормотал шотландец. — "Блаженны мертвые, умирающие в Господе". Аминь.

— Не очень-то весело, сэр.

— В таком месте не до веселья, рядовой. Но сам Господь Бог обещает, что я отдохну от трудов своих. Мне этого утешения вполне достаточно. — Полковник улыбнулся. — Позволю предположить, рядовой, что вы читать не умеете?

— Я? Нет, сэр. Меня этому не учили, сэр.

— Глуп, сэр, непроходимо глуп, — подал голос Хейксвилл. — Всегда таким был, сэр. Туп как бревно.

— Надо обучить вас грамоте, — не обращая внимания на реплики сержанта, продолжал Маккандлесс.

— Мистер Лоуфорд собирался со мной позаниматься, сэр.

— Что ж, тогда не будем откладывать, — решительно объявил полковник.

— Только вот с чего начать, дядя? — неуверенно заметил Лоуфорд.

— Почему бы не с "Т", с тигра? — предложил Маккандлесс.

В дальнем углу зашевелился и заворчал тигр. Так Шарп — с опозданием на несколько лет — начал учиться.

* * *

Осадные работы продвигались быстро. Солдаты, красномундирники и сипаи, работали круглосуточно, прорывая траншеи и укрепляя их связками бамбука. Дело шло бы еще лучше, если бы не постоянный обстрел ракетами. Типу удалось поставить на место несколько тяжелых орудий, хотя их огонь почти не мешал союзникам, тогда как пушкари султана несли немалые потери от ответных залпов британской артиллерии, установленной в захваченном форте. Положение осажденных еще более ухудшилось, когда к восемнадцатифунтовым орудиям присоединились более легкие двенадцатифунтовые и короткоствольные гаубицы, неустанно бомбардировавшие глиняную стену. В конце концов тяжелые осадные пушки заняли подготовленные позиции, а вслед за ними, под покровом ночи, были подвезены и остальные. Теперь глазам защищающих полуразрушенную западную стену воинов Типу предстал совсем другой пейзаж: лабиринт траншей и укреплений. Пересекая поля и луга, траншеи заканчивались земляными брустверами, за которыми скрывались мощные орудия. Кое-где за ними не скрывалось ничего, и кучи земли служили лишь для дезориентации Типу, чтобы он не мог получить реальное представление о концентрации ударной силы противника. Пока орудия не начали стрелять, определить их действительное местоположение было невозможно. Типу знал, что британцы будут атаковать западную стену, но на каком участке? Такое положение вполне устраивало генерала Харриса.

Султан делал ставку на то, что британцы уже определились с выбором места штурма. Его саперы у старых ворот, где была спрятана мощная мина, заканчивали последние приготовления. Заряд обкладывали камнями таким образом, чтобы направить силу взрыва строго на север, в пространство между стенами. Наилучший результат будет достигнут в том случае, если британцы выберут для удара узкий участок между старыми воротами и северо-западным бастионом, и Типу полагался не на случайность, а на то, что именно этот участок представлялся, с точки зрения противника, наиболее уязвимым ввиду ветхости внешней стены и ее плохой защищенности. Низкий, отвесный гласис и без того плохо защищал эту сторону, а в том месте, где стена подступала к реке, соорудить его просто не представлялось возможным из-за недостатка места. Участок, на взгляд Типу, был слишком беззащитен, чтобы враг устоял перед соблазном нанести по нему сокрушительный удар.

Разумеется, положиться в столь важном деле на одну лишь мину, пусть и огромной разрушительной силы, было бы опрометчиво. Взрыв мог бы убить или покалечить сотни наступающих, но противник располагал тысячами солдат, а потому Типу готовил армию к настоящему испытанию. Он планировал разместить на западной стене несколько сотен солдат, вооружив каждого тремя заряженными мушкетами и придав каждому обученного заряжающего. Британцев должен был встретить не только град свинца, но и ураган пушечных ядер и картечи, потому что за полуразрушенными укреплениями скрывались орудия, о существовании которых враг не догадывался. Тысячи ракет ждали штурма. Ненадежные на большом расстоянии, они могли стать эффективным оружием ближнего боя, при большом скоплении войск, когда солдаты сбивались в кучи, как овцы в загоне.

— Мы покажем неверным ад на земле, — похвалялся Типу, не забывая, однако, при каждой молитве просить Аллаха о скорейшем ниспослании муссона, а на закате поглядывать на небо с надеждой увидеть предзнаменование дождя. Небо упрямо оставалось чистым. Ранний муссон мог бы утопить британцев в бушующем потоке, уничтожив их без помощи ракет и пушек, но нынешний год не обещал Майсуру раннего муссона.

И все же, хоть небеса и не сулили дождя, все прочие знамения предвещали успех. Принесенная жертва отвратила неудачу, и теперь как сны, так и предсказатели говорили только о победе. Каждое утро Типу записывал свои сны в специальную книгу, а потом обсуждал их значение с советниками. Прорицатели всматривались в котлы с кипящим маслом и видели в медленно кружащих по поверхности цветных струйках и завихрениях одним им понятные знаки, подтверждавшие истинность снов. Британцы потерпят поражение в Южной Индии, а потом, когда на помощь крепнущей Майсурской империи придут французы, красные мундиры будут изгнаны и из северной части страны. Их кости будут истлевать на местах великих сражений, а знамена выцветать на стенах великих дворцов Типу. Тигр воцарится на всей территории, от заснеженных гор севера до зеленого побережья юга, от Коромандела до Малабара. Величие, славу и победы предвещали сны и дымки раскаленного масла.

Все бы хорошо, но однажды на восходе вера Типу в благоприятный исход сильно пошатнулась, потому как британцы вдруг демаскировали четыре из своих скрытых батарей, грозные осадные орудия заговорили в полный голос, а хитрая сеть траншей и укреплений исчезла за клубами дыма, которые железные чудовища изрыгали из себя после каждого громоподобного залпа.

Еще опаснее было то, что снаряды летели не туда, куда надо, не в уязвимую часть стены, а в сторону самого укрепленного северо-западного бастиона, башни которого возвышались над рекой и над северной и западной стенами. Весь город, казалось, содрогался, когда ядра одно за другим били в цель, стряхивая пыль со старинной кладки, пока на землю не упали первые кирпичи. С северного берега, где находился небольшой британский лагерь, эхом отозвались другие пушки, тоже наведенные на могучий бастион.

На следующий день вражеская артиллерия снова открыла огонь, но теперь уже по кавальерам южной оконечности западной стены. Амбразуры стоявших там небольших пушек были разрушены за одно лишь утро, а сами орудия сброшены с лафетов. Причем бомбардировка северо-западного бастиона не прекращалась до тех пор, пока, примерно через час после полудня, громадное укрепление не рухнуло. Сначала все услышали треск и стон, как при глубоком землетрясении, а потом раскат, как при ударе грома, и вслед за этим каменные башни превратились в груды мусора. Поднявшееся облако пыли медленно надвинулось на Кавери, и вода на протяжении почти мили вниз по течению сделалась белой как молоко. Тишина после крушения бастиона казалась мертвой — осадные орудия вдруг замолчали. Воины Типу, похватав мушкеты, ринулись на стены, но из британских траншей не поднялся ни один солдат. Вражеские флаги также реяли на ветру, но красномундирники и их союзники остались на месте.

Один смельчак поднялся-таки на груду щебня, бывшего северо-западным углом городских укреплений. Пыль покрыла его тунику, пока он, пробравшись по руинам, не нашел развевавшийся на самой высокой башне зеленый флаг. Солдат отряхнул полотнище от пыли и дерзко помахал им в воздухе. Заметивший неясное движение британский пушкарь выстрелил по нему, но ядро, с визгом прорезав серую завесу, ударилось о булыжник, срикошетило, перепрыгнуло через стену и шлепнулось в белую воду. Смельчак, оставшийся целым и невредимым, снова помахал флагом, после чего закрепил его на вершине руин.

Типу лично проинспектировал разрушения. Он увидел сброшенные с кавальеров пушки и кучу щебня на месте бастиона, но не обнаружил ни единой бреши ни во внутренней, ни во внешней стенах.

— Они пытались уничтожить наши фланговые орудия, — объявил своей свите Типу. — Это означает, что план британцев остается прежним. Они намерены атаковать там, где мы этого и хотим.

Полковник Гуден согласился с султаном. Поначалу он тоже опасался, что британцы намерены атаковать северо-западный угол города, но теперь их стратегия представлялась ему достаточно ясной: британцы не пытались пробить брешь, они били по тем пунктам, где Типу мог бы установить орудия, чтобы ударить по наступающим с флангов.

— Да, они пойдут на штурм там, где мы и ожидаем.

К Типу подвели солдата, установившего флаг на развалинах бастиона, и султан наградил его мешочком с золотом. Смельчак оказался индусом, что порадовало монарха, сомневавшегося в верности этой категории подданных.

— Ваш? — спросил Типу у Аппа Рао, сопровождавшего своего повелителя в этом инспекционном осмотре.

— Нет, ваше величество.

Типу вдруг обернулся и посмотрел генералу в глаза.

— Те двое англичан... С ними ведь была какая-то женщина?

— Да, ваше величество.

— Разве вы не взяли ее к себе?

— Взял, ваше величество, но она умерла, — спокойно ответил Рао.

— Вот как? — заинтересовался Типу. — Как же она умерла?

— Эта девка уже была больна, — небрежно объяснил генерал, — и умерла от болезни, свойственной женщинам ее типа. Те двое, что привели ее сюда, тоже должны умереть. — Он все еще боялся, что арест Лоуфорда и Шарпа приведет к разоблачению его измены, хотя вовсе не желал их смерти.

— Они умрут... в свое время, — пообещал Типу, похоже, потеряв интерес к Мэри. — Они умрут. Мы принесем их в жертву, когда потребуется отвратить несчастье или отблагодарить небеса за победу.

Сам султан, конечно, предпочел бы второе: убить пленников и в тот же самый день взойти наконец по серебряным ступенькам на тигровый трон, воссесть на который он пообещал себе не раньше, чем окончательно уничтожит врага. Как бы ему хотелось приблизить этот сладостный миг триумфа! Да, красные мундиры войдут в Серингапатам, но только для того, чтобы изжариться под огнем мести и пасть под приготовленными для них камнями. Стоны умирающих наполнят город еще на несколько дней, а потом придет дождь, и спокойная, ленивая Кавери вздуется, выйдет из берегов, вынудив оставшихся на голодном пайке британцев убраться восвояси. Бросив пушки, они начнут долгое отступление через весь Майсур, подгоняемые его, Типу, кавалерией. Стервятники в этом году будут сыты, а на древней земле останутся высушенные безжалостным солнцем кости завоевателей. Султан уже решил, что в день, когда последний красномундирник покинет территорию Индии, он воздвигнет высокую колонну из сияющего белого мрамора, увенчанную головой тигра. Зов муэдзина эхом раскатился по городу, собирая правоверных на молитву. В наступившей после канонады тишине звук этот был прекрасен. Покорный перед Аллахом, Типу поспешил во дворец, бросив последний взгляд на лагерь неверных. Пусть бьют из пушек, пусть переправляются через реку, пусть подходят к стенам его города. А когда подойдут — пусть под ними же и погибнут.

* * *

— К-Л-Ю-Ч, — медленно повторил Шарп, рисуя буквы на запыленном полу камеры. — Ключ.

— Верно, ключ. Очень хорошо, — похвалил Лоуфорд. — Жаль только, что его у нас нет.

— Зато есть вот это, сэр, — сказал Шарп, извлекая из кармана мундира отмычку, представлявшую собой набор из нескольких металлических стержней с загнутыми концами. Продемонстрировав свое сокровище лейтенанту, он быстро убрал его в карман.

— Разве ее у тебя не забрали? — спросил Лоуфорд. После ареста их обоих тщательно обыскали и, оставив страницу из Библии, отняли все, что представляло хоть какую-то ценность.

— Я ее спрятал, сэр. В такое место, где и не искали. — Шарп ухмыльнулся. — Полковник Гуден подумал, что я чешу задницу, а на самом деле...

— Достаточно. Детали я предпочитаю не знать, — остановил его Лоуфорд.

— Отмычка у меня хорошая, сэр. С такими, как здесь, старыми замками можно справиться за несколько секунд. А потом нападем на стражу...

— И нас нашпигуют свинцом, — закончил за него лейтенант.

— Когда начнется штурм, стража будет наверху, сэр. Они же захотят посмотреть, что там происходит. Нас никто и не услышит. — Шарп поморщился — спина сильно болела, а новые раны покрывались подсыхающей коркой крови и гноя, которая лопала при малейшем неосторожном движении, но признаков гангрены не было, его не лихорадило, и столь удачный исход вернул Шарпу уверенность в себе.

— Когда начнется штурм, — вмешался полковник, — наша стража будет, скорее всего, на стенах, а нас оставят под присмотром тигра.

— Вот об этом, сэр, я и не подумал, — огорчился Шарп.

— С тигром вам не справиться.

— Наверно, нет, сэр, — согласился Шарп. Каждый вечер, на закате, стражники уходили из тюрьмы, но перед этим выпускали из клетки тигра. Дело это было нелегкое, и, поднимаясь по ступенькам, они удерживали рвущегося на волю зверя с помощью длинных шестов. О том, что животное пыталось напасть на людей, свидетельствовал длинный шрам на мускулистом полосатом боку. Теперь стражники поступали иначе и перед тем, как уйти, бросали тигру кусок свежей козлятины, так что по ночам заключенные слышали жадное ворчание, чавканье и треск разрываемых клыками жил. На рассвете тигра загоняли в клетку, где он и отсыпался в течение дня, чтобы вечером снова приступить к исполнению обязанностей. Громадная шелудивая зверюга мало походила на ухоженных и гладких "придворных" тигров, имела вечно голодный вид, а по ночам неслышно прогуливалась по коридору. Иногда, когда боль не позволяла уснуть, Шарп наблюдал за четвероногим надзирателем. Интересно бы, думал он, заглянуть за эти призрачно мерцающие желтые глаза, посмотреть, какие мысли за ними бродят. Порой тигр, без всякой видимой причины, издавал глухой рык, и тогда ему отвечали со двора гепарды, и ночь наполнялась криками животных. Тигр легко и ловко вспрыгивал на ступеньки и, прижав морду к железным прутьям, ревел во всю мочь. Потом он возвращался на место, молчаливый, переполненный злобой, желтым пламенем зажигавшей его глаза.

Днем, когда ночной страж спал, за пленниками присматривали надзиратели. Иногда их было двое, иногда больше, до шести. Каждое утро из городской тюрьмы доставляли пару заключенных в ножных кандалах, которые, бряцая цепями, выносили ночные ведра, а потом раздавали завтрак: чаще всего холодный рис, иногда с бобами или кусочками рыбы, и жестяной котелок с водой. Вторую миску риса приносили ближе к вечеру. Все остальное время узники были предоставлены самим себе и их никто не тревожил. Они настороженно и со страхом прислушивались к доносящимся сверху звукам, каждый из которых мог означать скорую встречу с жестокими палачами Типу, а когда наступала тишина, занимались своим делом: Маккандлесс молился, Хейксвилл насмехался, Лоуфорд тревожился, а Шарп учил буквы.

Учеба давалась нелегко, особенно вначале, к тому же мешали постоянные издевки сержанта. Лоуфорд и полковник не раз и не два просили его помолчать, но через некоторое время из камеры напротив снова доносились язвительные реплики и неясное бормотанье.

— Что удумал, а? На что замахнулся? — пыхтел Хейксвилл достаточно громко, чтобы его услышали. — Наглец. Это уж точно. Читать он вздумал научиться! Подумать только. Да разве ж такое бывает, чтоб рядовой буквы складывал. Нет, солдат должен знать свое место, так сказано в Писании.

— Ничего такого в уставе не сказано, — возмущался в таких случаях полковник.

Что присутствовало почти всегда, начинаясь с рассветом и заканчиваясь с закатом, так это неумолчная орудийная канонада. Громовые раскаты раскалывали воздух, и, словно вторя им, трескала высушенная солнцем глиняная стена, а уже потом, гораздо ближе, ухали в ответ пушки Типу. И если на западной стене их почти не осталось, то на северной, поблизости от тюрьмы, орудия обороняющихся били гораздо чаще, стараясь отвечать на каждый выстрел, так что перепалка не стихала ни на минуту.

— Стараются пушкари! — говорил обычно Хейксвилл. — Делают все, как надо, как и подобает настоящим солдатам. Не разгибают спины. Не тратят время впустую на чертовы буквы. К-О-Т? Кому это надо? Как ты кошку ни назови, она кошкой и останется. Знать надо, как с нее шкуру снять, а не как слово пишется.

— Помолчите, сержант, — ворчал Маккандлесс.

— Есть, сэр. Так точно. Приказано молчать. Как церковная мышь, сэр. — Но не проходило и двух-трех минут, как все начиналось снова. — Был у нас один такой грамотей. Рядовой Морган. Помню. Читать-то умел, а ни на что не годился. Одни неприятности от него. Всегда все знал лучше других. И что? Хоть и грамотный, а под плети попал. А не знал бы грамоты, так все бы и обошлось. Мамаша-дура его выучила, сучка валлийская. Все Библию читал, а мушкет не чистил. Вот и сдох под плетью. А я так скажу, туда ему и дорога. Не солдатское это дело, книжки читать. Вредно для глаз, слепнешь от книжек-то.

Не умолкал Хейксвилл даже ночью. Просыпаясь, Шарп слышал, как он негромко разговаривает с тигром, а однажды зверь даже остановился послушать.

— А ты не такой уж плохой котик, а? — ворковал сержант. — Совсем один, да? Точь-в-точь как я. — Он протянул осторожно руку между прутьев и дотронулся до полосатого бока. Ответом было негромкое ворчание. — Ну ты, не ворчи, а не то как выдеру глаза. Как тогда будешь мышей ловить? А? Слепой котяра... Кому ты такой будешь нужен? Так-то вот. Ложись-ка да отдохни. Вот так. Не больно? — И Хейксвилл с невиданной нежностью почесал тигру бок. Больше всего Шарпа удивило, что зверь послушно устроился на полу возле камеры Хейксвилла. — Проснулся, а, Шарпи? — почесывая громадную кошку, спросил сержант. — Знаю, не спишь. Чувствую, мне и смотреть не надо. Так что случилось с нашей крошкой, миссис Биккерстафф? Расскажи, парень. Досталась этим черным дикарям, а? Уж лучше в передо мной юбку задрала. Смирно! — добавил он, обращаясь уже к тигру. Шарп молчал, притворяясь спящим, но Хейксвилл как будто действительно чувствовал его внимание. — Так что, Шарпи, заделался офицерским любимчиком? Думаешь, научишься читать и станешь таким, как они? Этого ты хочешь? Нет, парень, пользы тебе от чтения не будет никакой. Офицеры в армии есть хорошие, а есть и плохие. Хорошие с рванью, вроде тебя, не якшаются, руки об таких не марают. Знают, что для этих дел есть сержанты. А вот другие любят всюду свой нос совать. Как молодой мистер Фицджеральд. Во все влезал. И что? Отправился прямиком к чертям, где ему самое место. А почему? Да потому что сержантов ни во что не ставил, не имел к ним уважения. Выскочка ирландская. И твой мистер Лоуфорд такой же. Не будет из него толку. Не будет. — Полковник застонал во сне, и Хейксвилл моментально притих.