Болти бросил на меня отчаянный взгляд, потом спешился и подошел к столу. Второй человек за столом был смуглым, черноволосым, гораздо старше Свена. Он был облачен в длинное черное одеяние, отчего сошел бы за монаха, если бы на шее его не болтался серебряный молот Тора. Перед ним, как и перед Свеном, стоял деревянный поднос, имевший отделения для разных монет, поблескивавших серебром в солнечном свете.

Свен, снова опустившись рядом с человеком в черном, налил в кубок эля и толкнул его в сторону Болти, который оглянулся на меня, а потом сел, как было велено.

— И кто же ты такой? — спросил его Свен.

— Болти Эриксон, — ответил Болти.

Ему пришлось повторить это дважды, потому что в первый раз он не смог произнести свое имя достаточно громко.

— Болти Эриксон, — протянул Свен. — А я Свен Кьяртансон, и мой отец — хозяин этих земель. Ты слышал о Кьяртане?

— Да, господин.

Свен улыбнулся.

— Думаю, ты пытался увильнуть от уплаты пошлины, Болти! Ну же, отвечай! Ты пытался увильнуть?

— Нет, господин.

— И откуда же вы явились?

— Из Эофервика.

— А! Еще один торговец из Эофервика, вот как? Третий за сегодняшний день! А что ты везешь в тех тюках?

— Ничего, господин.

Свен слегка подался вперед, а потом ухмыльнулся, при этом громко испортив воздух.

— Прости, Болти, я просто услышал гром. Так ты сказал, что ничего не везешь? Но я вижу четырех женщин, и три из них достаточно молоды. — Свен улыбнулся. — Это твои женщины?

— Моя жена и мои дочери, господин, — сказал Болти.

— Жены и дочери, как же мы их любим, — проговорил Свен, потом посмотрел на меня, и, хотя лицо мое было обмотано черной тканью, а глаза скрывались в тени шлема, я почувствовал, как под его взглядом по коже у меня забегали мурашки.

— Кто это такой? — поинтересовался Свен.

Наверняка ему было любопытно, потому что я выглядел как король. Мои кольчуга и оружие были из числа самых лучших, а браслеты на руках выдавали во мне воина высокого ранга.

Болти бросил на меня перепуганный взгляд, но ничего не ответил.

— Я спросил, кто он такой! — громче повторил Свен.

— Его зовут, — ответил Болти голосом, смахивавшим на мышиный писк, — Торкильд Прокаженный.

Свен невольно скорчил гримасу и вцепился в висящий у него на шее молот. Я не мог винить его в этом. Все люди боятся серой, лишенной чувствительности плоти прокаженных. Большинство больных этим недугом отсылают в глушь, чтобы несчастные жили там как сумеют и умерли, когда придет их час.

— И что ты делаешь в компании прокаженного? — с вызовом спросил Свен у Болти.

У бедняги не было ответа на этот вопрос.

— Я путешествую на север, — впервые заговорил я, и мой искаженный до неузнаваемости голос гулко прогремел внутри закрытого шлема.

— Зачем ты едешь на север? — полюбопытствовал Свен.

— Потому что устал от юга, — сказал я.

В моем невнятном голосе он уловил враждебность, но отмел ее, как не имеющую значения. Должно быть, он догадался, что Болти нанял меня в качестве сопровождающего, но я не представлял для него никакой угрозы. Всего в нескольких шагах отсюда стояли пять человек Свена, вооруженные копьями и мечами, а в деревне было по меньшей мере сорок других его людей.

Свен отхлебнул эля.

— Я слышал, в Эофервике были волнения? — спросил он Болти.

Тот кивнул.

Я видел, как его правая ладонь конвульсивно сжимается и разжимается под столом.

— Некоторые датчане были убиты, — сказал он.

Свен покачал головой, словно эти новости его опечалили.

— Ивар этому не обрадуется.

— А где Ивар? — спросил Болти.

— Когда я в последний раз слышал о нем, он был в долине Туид, — ответил Свен, — а вокруг него танцевал шотландец Аэд.

Свен, казалось, наслаждался обычным обменом новостями: ему нравилось разыгрывать из себя человека респектабельного, который придерживается традиций.

— Ну что ж, — сказал он и сделал паузу, чтобы снова испортить воздух. — И чем же ты торгуешь, Болти?

— Кожами, овечьей шерстью, тканью, гончарными изделиями… — Голос торговца замер, ибо он решил, что слишком много говорит.

— А я торгую рабами. А это Гелгилл. — Свен показал на сидевшего рядом человека. — Он покупает у нас рабов. Думаю, ты и три твои молодые женщины могут принести нам неплохой барыш. Так сколько ты мне за них заплатишь? Если заплатишь достаточно, сможешь оставить их себе. — И Свен улыбнулся, словно его предложение было совершенно в порядке вещей.

Болти как будто лишился языка, но ухитрился вытащить из-под куртки кошелек и выложить на стол немного серебра. Свен наблюдал, как одна за другой появляются монеты, и, когда Болти замешкался, Одноглазый просто улыбнулся. Торговец продолжил отсчитывать серебро, пока на столе не оказалось тридцать восемь шиллингов.

— Это все, что у меня есть, господин, — смиренно проговорил Болти.

— Все, что у тебя есть? Я в этом сомневаюсь, Болти Эриксон, — сказал Свен, — но если это правда, я оставлю тебе ухо одной из твоих дочерей. Только одно ухо — на память. Что скажешь, Гелгилл?

Имя Гелгилл звучало странно, и я заподозрил, что товарищ Свена явился из-за моря, потому что большинство самых доходных невольничьих рынков находилось или в Дифлине, или во Франкии. Гелгилл что-то сказал, но слишком тихо, чтобы я мог его расслышать, и Свен кивнул.

— Приведите сюда девчонок, — велел он своим людям, и Болти содрогнулся.

Торговец снова посмотрел на меня, как будто ожидал, что я остановлю Свена, что бы тот ни задумал. Но я ничего не предпринял, когда двое стражников пошли к нашей застывшей в ожидании группе.

Свен непринужденно болтал о видах на урожай, а стражники тем временем приказали Хильде и дочерям Болти спешиться. Люди, нанятые торговцем, даже не попытались этому помешать. Жена Болти протестующе завопила, потом залилась истерическими слезами, глядя, как ее дочерей и Хильду ведут к столу. Свен приветствовал их с преувеличенной вежливостью, а Гелгилл встал и обследовал всех троих. Он тщательно их ощупал, как будто покупал лошадей. Я увидел, как Хильда задрожала, когда он стянул вниз платье, чтобы осмотреть ее груди, но работорговца больше интересовали девочки помладше.

— Сотню шиллингов за каждую, — сказал он, закончив осмотр. — А за эту, — он показал на Хильду, — пятьдесят.

Гелгилл говорил со странным акцентом.

— Но она хорошенькая, — возразил Свен. — А две другие похожи на поросят.

— Они близняшки, — ответил Гелгилл. — Я смогу выручить за них много денег. А высокая девушка слишком стара. Ей, должно быть, уже девятнадцать или двадцать.

— Девственность ценится очень дорого, — обратился Свен к Болти. — Ты согласен?

Бедняга дрожал.

— Я заплачу тебе сотню шиллингов за каждую из моих дочерей, — отчаянно сказал он.

— О нет, — ответил Свен. — Их уже согласен забрать Гелгилл. И я тоже должен получить какую-то прибыль. Ты можешь оставить себе всех троих, Болти, если заплатишь мне шесть сотен шиллингов.

То была непомерная цена. Так и было задумано, но Болти не стал артачиться.

— Только две из них — мои, господин, — проскулил он. — Третья женщина — его! — Он указал на меня.

— Твоя?

Свен посмотрел на меня.

— У тебя есть женщина, прокаженный? Выходит, эта часть твоего тела еще не отвалилась?

Он счел это смешным, и двое его людей, которые привели женщин, рассмеялись вместе с ним.

— Ну же, прокаженный, — спросил Свен, — сколько ты заплатишь мне за свою женщину?

— Нисколько, — ответил я.

Свен почесал зад. Его люди ухмылялись. Они привыкли к вызывающему поведению пленников и знали, что все равно справятся с ними, а потому наслаждались, глядя, как Свен обдирает путешественников.

Свен налил себе еще эля.

— У тебя есть несколько прекрасных браслетов, прокаженный, — сказал он, — и, думаю, если ты погибнешь, от этого шлема тебе будет мало пользы. Поэтому в обмен за женщину я возьму твои браслеты и шлем, а потом ты сможешь отправиться своей дорогой.

Я не шевельнулся, не заговорил, но осторожно сжал ногами бока Витнера и почувствовал, как конь задрожал. Он был боевым животным и хотел поучаствовать в битве. Возможно, Свен ощутил, как напрягся Витнер. Все, что он мог видеть, — это мой зловещий шлем с темными прорезями для глаз и гребнем в виде волчьей головы. И тут Свен начал беспокоиться. Он легкомысленно пошел на риск, но теперь не мог дать задний ход, не поступившись своим достоинством. Обратного пути не было.

— Ты что, внезапно лишился языка? — глумливо спросил он.

Потом сделал знак двум своим людям, что привели женщин.

— Эгил! Атсур! Заберите у прокаженного шлем!

Свен, должно быть, решил, что это ему ничем не грозит. В деревне у него было не меньше людей, чем матросов на корабле, а я был один. Так стоило ли опасаться сопротивления с моей стороны? У одного из его людей имелось копье, а второй как раз вытаскивал меч, но меч этот не успел и наполовину покинуть ножны, как у меня в руке уже очутился Вздох Змея, а Витнер пришел в движение. Конь отчаянно рвался в бой и теперь прыгнул с быстротой восьминогого Слейпнира — знаменитого скакуна Одина.

Сперва я свалил человека, стоявшего справа, он так и не успел достать меч из ножен: Вздох Змея обрушился на него с небес, как молния Тора. Конец клинка прошел сквозь шлем, будто тот был сделан из пергамента, а Витнер, повинуясь нажатию моих колен, уже поворачивался к Свену, в то время как копейщик сделал движение в мою сторону. Ему следовало бы вонзить копье в грудь или шею Витнера, но вместо этого он попытался ткнуть копьем мне под ребра. Витнер развернулся вправо и клацнул огромными зубами, метя в лицо незадачливого копейщика. Тот, спотыкаясь, попятился, — как раз вовремя, чтобы избежать укуса, но потерял равновесие и растянулся на траве.

Я повернул жеребца влево, уже вытащив правую ногу из стремени. А потом соскочил с седла и обрушился на Свена, который только-только начал подниматься со скамьи. Я опрокинул его на землю так, что он с трудом дышал.

Потом я встал, и Вздох Змея оказался у горла Свена.

— Эгил! — позвал Свен копейщика, которого отогнал Витнер.

Но Эгил не осмелился на меня напасть, ведь я держал меч у горла его хозяина.

Болти заскулил. И обмочился.

Я чуял запах мочи, слышал, как она капает. Гелгилл стоял очень тихо, не двигаясь, и наблюдал за мной; его узкое лицо ничего не выражало.

Хильда улыбалась.

Полдюжины людей Свена стояли ко мне лицом, но ни один из них не осмелился шевельнуться, потому что кончик Вздоха Змея, испачканный кровью, упирался в горло их хозяина.

Витнер стоял рядом со мной, ощерив зубы, роя землю передним копытом и размахивая им рядом с головой Свена.

Тот смотрел на меня снизу вверх одним глазом, полным ненависти и страха, и внезапно я сделал шаг назад.

— На колени, — велел я.

— Эгил! — снова умоляюще произнес Свен.

Чернобородый Эгил, которому только что отрубили нос, нацелил на меня копье.

— Он умрет, если ты нападешь, — сказал я Эгилу, коснувшись Свена кончиком меча.

Эгил благоразумно шагнул назад, и я полоснул Вздохом Змея по лицу Свена, пустив кровь.

— На колени! — снова приказал я.

И когда Свен встал на колени, я наклонился и вынул из ножен два его меча.

Положив их на стол рядом со шлемом моего отца, я окликнул Хильду:

— Хочешь убить этого работорговца? — Я показал ей на мечи.

— Нет, — ответила она.

— Исеулт убила бы его, — сказал я.

Покойная Исеулт была моей прежней любовницей и подругой Хильды.

— «Не убий», — возразила Хильда.

То была христианская заповедь, и я считал ее столь же бесполезной, как приказ солнцу двинуться вспять.

— Болти, — теперь я заговорил по-датски, — убей работорговца.

Я не хотел поворачиваться так, чтобы Гелгилл оказался за моей спиной.

Болти не двинулся. Он был слишком испуган, чтобы повиноваться, но, к моему удивлению, обе его дочери подошли и забрали мечи Свена. Гелгилл повернулся, чтобы броситься наутек, но путь ему преграждал стол, и одна из девочек как-то дико замахнулась и полоснула по его голове. Гелгилл упал на бок. Потом близняшки прирезали его. Я не смотрел на это, потому что сторожил Свена, но слышал крики рабовладельца и удивленный вздох Хильды и видел пораженные лица людей, стоявших передо мной.

Близняшки рубили с надсадными звуками, но Гелгилл умер не сразу, и ни один из людей Свена не попытался спасти его или своего хозяина. Все они были при оружии, и если бы хоть один из них отличался здравым смыслом и отвагой, то понял бы, что я не осмелюсь убить Свена, потому что моя собственная жизнь зависит от жизни Одноглазого.

Если бы я его прикончил, люди Свена разом обрушились бы на меня с мечами… Но они боялись того, что сотворит с ними Кьяртан, если его сын погибнет, а потому бездействовали. Я прижал клинок к горлу Свена еще крепче, и тот издал полузадушенный вопль страха.

За моей спиной Гелгилла наконец зарубили насмерть. Я рискнул бросить туда взгляд и увидел, как ухмыляются перепачканные в крови близняшки.

— Они дочери Хель, — сказал я воинам, наблюдавшим за происходящим.

Я гордился этой внезапной выдумкой, потому что Хель была богиней мертвых, разложившейся и ужасной, которая правила теми умершими, что погибли не в битве.

— А я Торкильд! — продолжал я. — И я наполнил царство Одина мертвецами!

Свен трясся рядом со мной. Его люди, казалось, затаили дыхание, и внезапно моя история обрела крылья, и я заговорил как можно более гулким голосом.

— Я Торкильд Прокаженный! — громко заявил я. — И я погиб уже давно, но Один прислал меня на землю, чтобы забрать нечестивые души Кьяртана и его сына!

И люди поверили мне. Я видел, как они прикасаются к своим амулетам. Один копейщик даже упал на колени.

Мне хотелось немедленно убить Свена. Возможно, мне и впрямь следовало бы так поступить, но я побоялся разорвать паутину волшебной чепухи, которую сплел для этих людей. И в тот миг мне требовалась вовсе не душа Свена, следовало обеспечить безопасность нашего отряда, поэтому я обменял одно на другое.

— Я позволю уползти этому червю, — сказал я, — дабы он мог сообщить страшную весть своему отцу, но вы должны уйти отсюда первыми. Вы все! Покиньте деревню, и я отпущу Свена. Но его пленников вы оставите здесь.

Они просто таращились на меня, и я крутанул клинком так, что Свен снова коротко вскрикнул.

— Ступайте! — велел я.

И они повиновались. Охваченные ужасом, они быстро пошли прочь. Болти с благоговейным страхом смотрел на своих любимых дочерей.

Я сказал обеим девочкам, что они хорошо справились и теперь могут взять по пригоршне монет со стола. А потом они вернулись к матери, сжимая серебро и окровавленные мечи.

— Твои дочери просто молодчины, — сказал я Болти.

Тот ничего не ответил, но поспешил следом за ними.

— Я вообще-то могла бы его убить, — заявила Хильда. Она как будто стыдилась своей щепетильности.

— Неважно, — ответил я.

Я продолжал держать меч у горла Свена до тех пор, пока не убедился, что все его люди удалились на порядочное расстояние, отправившись на восток. Несчастные, которых захватили в плен, по большей части совсем еще юные мальчики и девочки, остались в деревне, но никто из пленников не осмелился ко мне приблизиться.

У меня было искушение сказать Свену правду, дать ему знать, что его унизил старый враг, но история про Торкильда Прокаженного была слишком хороша, чтобы вот так от нее отказаться. Еще мне очень хотелось спросить про Тайру, сестру Рагнара, но я боялся, что, если она жива и я выдам свой интерес к этой девушке, жизнь ее не продлится долго. Поэтому я не упомянул о ней. Вместо этого я схватил Свена за волосы и оттянул его голову назад так, что тот уставился на меня снизу вверх.

— Я пришел из-под земли, из самых глубин ада, чтобы убить тебя и твоего отца, — сказал я. — Я найду тебя снова, Свен Кьяртансон, и в следующий раз убью. Я Торкильд, я хожу по ночам, и меня нельзя убить, потому что я уже труп. Поэтому передай мои приветствия своему отцу и расскажи ему, что за ним послали мертвого воина с мечом и что мы все трое скоро поплывем в «Скидбландире» обратно в Нифльхейм.

Нифльхейм был ужасной ямой, куда попадали погибшие бесславной смертью, а «Скидбландир» — кораблем богов, способным складываться так, что его можно было спрятать в маленький кошель.

Потом я отпустил Свена и напоследок крепко пнул его в спину, так что тот растянулся вниз лицом. Он мог бы отползти в сторону, но не осмеливался шевельнуться. Теперь Свен напоминал побитую собаку, и, хотя мне все еще хотелось его убить, я рассудил, что будет лучше позволить ему рассказать мою жуткую историю отцу. Кьяртан, без сомнения, узнает, что Утреда Беббанбургского видели в Эофервике, но он также услышит, что мертвый воин явился, чтобы его убить, и я хотел, чтобы сны его были полны кошмаров.

Свен все еще не двигался, когда я нагнулся и снял с его пояса тяжелый кошель. Потом я сорвал с него семь серебряных ручных браслетов. Хильда отрезала кусок одежды Гелгилла и использовала ткань как мешок, чтобы собрать монеты с подноса рабовладельца. Я отдал ей отцовский шлем, после чего снова сел в седло и похлопал Витнера по шее. Конь высоко вскинул голову, словно понимал, что сегодня показал себя великолепным боевым скакуном.

Я уже собирался ехать, когда в этот и без того странный день произошло нечто еще более странное. Некоторые из пленников, как будто поняв, что они свободны, двинулись к мосту. Но остальные оказались настолько сбиты с толку, напуганы или пали духом, что последовали за вооруженными людьми на восток.

И тут внезапно раздались монашеские песнопения, и из одной из низких хижин с крышей из дерна появилась кучка монахов и священников. Их было семеро, и сегодня им невероятно повезло, потому что, как выяснилось, Кьяртан Жестокий в самом деле ненавидел христиан и убивал всех церковников, которых брал в плен.

Теперь эти семеро были спасены. С ними шел молодой человек в тяжелых цепях раба. Высокий, хорошо сложенный, очень красивый, примерно моего возраста, он был одет в тряпье. Его длинные вьющиеся волосы были такими золотистыми, что выглядели почти белыми, а светлые ресницы, очень голубые глаза и загорелая кожа казались безупречными. Лицо юноши было словно вырезано из камня: удивительно четкие скулы, нос и челюсти, однако резкие черты лица смягчало его жизнерадостное выражение. Судя по всему, жизнь для этого человека была полна невероятных сюрпризов и представлялась ему сплошным весельем. Увидев Свена, съежившегося под копытами моего коня, он оставил распевающих псалмы священников и побежал к нам, остановившись только для того, чтобы подобрать меч того человека, которого я убил.

Юноша держал меч неуклюже, потому что у него были скованы руки, но приставил оружие к горлу Свена.

— Нет, — сказал я. — Не надо.

— Но почему?

Молодой человек улыбнулся мне, и я невольно почувствовал к нему симпатию. Лицо незнакомца было открытым и бесхитростным.

— Я пообещал оставить Свену жизнь, — объяснил я.

Молодой человек одно биение сердца размышлял над этим.

— Так это ты пообещал, — сказал он. — А я — нет.

Он говорил по-датски.