Ира набрала в грудь побольше воздуха и запела:

Расцветали яблони и груши,

Поплыли туманы над рекой.

Выходила на берег Катюша,

На высокий берег на крутой [«Катюша». Популярная советская песня, один из неформальных символов Великой Отечественной войны.].

Пела она правильно, точно попадая в ноты, как и положено учительнице музыке. И вроде все верно, как и должно быть. Но… Громко. Тихо петь Ира не умела. А потому на ее уроках дети обычно сидели как можно дальше от любимой учительницы, когда та решала продемонстрировать им свои музыкальные таланты.

— Все, все, сдаюсь. Не ори.

Незнакомый голос, вроде бы мужской, раздался, когда Ира закончила петь первый куплет.

— Ненадолго тебя хватило, — усмехнулась она, разглядывая мелкого и щуплого старичка, появившегося перед ней, словно вылезшего из земли.

— Ты так орешь, — поморщился тот, — что ничье терпение не выдержит.

— А вот не надо было заводить меня непонятно куда, — хмыкнула Ира. — Ты кто?

— Домовой я местный. А ты? Тело одно, душа другая. Неместная душа-то.

— Вот у местных богов и спрашивай, что и зачем они натворили, — пожала плечами начитанная Ира.

Глава 7

Пифий, как называли вежливо местных ведьм, Генрих терпеть не мог. Гадалки с завышенным самомнением, чересчур умничавшие нахалки, так он костерил их про себя. При правителях империи пифиям воздавались почет и уважение, их услугами пользовались все представители известных родов. Генрих же, будь его воля, отправил бы их куда подальше, чтобы и духу их в империи не было.

Склочные, завистливые, горделивые, пифии обычно самые первые без приглашения являлись к младенцам и выдавали пророчества, родовые, чтоб их! Считалось, что до того как пророчество сбудется, ребенок не имеет права узнать его текст. Иначе… Нет, никаких кар небесных не ожидалось. А вот жизнь якобы могла пойти под откос.

Генрих, как и положено, о пророчестве не знал. Слышал только краем уха, что оно как-то связано с его будущей супругой и их возможной счастливой жизнью. Поэтому и тянул до последнего, перебирая невест, стараясь подобрать потише, попроще, поспокойней. И вот теперь отец, отсмеявшись, заявил, что пророчество сбылось!

Генрих шел за отцом, про себя ругаясь на все лады. Он уже догадывался, что пророчество напрямую связано с незнакомкой, появившейся в теле его жены, и ему заранее хотелось прибить всех пифий, разнести к демонам их жилище, а самому отправиться куда-нибудь в бордель. К девочкам и выпивке.

Родители жили в дальнем крыле дворца. Вернее, жили-то они отдельно, в своем собственном доме, в столице — отец занимал пост советника императора. А вот когда появлялись навестить непутевое чадо, то останавливались в крыле подальше, чтобы, как однажды витиевато выразилась мать, «не видеть творимого тобой разврата».

— Людвиг, Генрих? — мать, красивая полная блондинка, сидела с вышиванием на низеньком диванчике. — Что-то случилось? Генрих, разве ты не должен сейчас проводить время с молодой супругой?

— Не думаю, Линда, — качнув головой, ответил за Генриха отец. — Похоже, пророчество пифий все же сбылось.

Мать сверкнула глазами, но промолчала, и Генрих не смог понять, понравилось ей это или нет.

Пророчество, написанное на пергаменте, хранилось в кабинете у отца, в небольшой деревянной шкатулочке с резным верхом, украшенным мелкими алмазами. Отец же и взял пергамент в руки, развернул, зачитал:

— «Выберешь одну — получишь другую. Не спорь с богами — станет хуже. С ней станешь счастлив, если поумнеешь».

— И? — нахмурился Генрих. — Все пророчество? Три предложения, не связанных между собой? А если не «поумнею»? Может, проще развестись?

— И пойти против пророчества? — театрально подняла брови мать. — Сын, с пифиями не спорят.

— А если и спорят, долго не живут, — иронически добавил отец. — Когда ты познакомишь нас со своей молодой женой?

Ира сидела на невысоком табурете в небольшой, скудно обставленной комнатке без окон, освещаемой круглой люстрой под потолком, дула на горячий чай в фарфоровой чашке, плотоядно поглядывала на плюшки и варенье, расставленные на столике перед ней.

Домовой, Гришка, как он представился, заявив, что настоящее его имя нельзя знать никому, сидел на табурете напротив и горделиво поглядывал на Иру.

— У тебя тут уютно. Сам печешь? — кивнула Ира на вожделенные плюшки.

— Да щаз, — осклабился Гришка. — С кухни перенес. Они там и не заметят, а мне пропитание нужно.

Ира хмыкнула про себя: есть ворованное — отличное начало жизни в другом мире.

Туфли бы сброшены на пол, ноги — вытянуты. Платье все еще мешало, но Гришка пообещал переправить ее в комнату для слуг, когда закончат общение, так что с платьем можно было и потерпеть.

— Ну и как тут жить? — Ира обвела глазами помещение. — В моем мире, знаешь ли, не было ни домовых, ни магии, ни свихнувшихся оборотней.

— Дикий мир, — проворчал Гришка. — Как вы без домовых управляетесь-то?

— Как, как. Сами. Все сами. Ручками.

«Зато плюшки никто не таскает», — добавила про себя Ира, поколебалась секунду, но все же протянула руку за одной из плюшек.

— Дикий мир, — повторил явно впечатленный домовой.

— Слушай, а как тут с богами связаться? Ну, с местными? — плюшка оказалась сладкой, тесто буквально таяло на языке.

Гришка посмотрел на Иру так, как врач психбольницы смотрит на пациента, утверждающего, что он — единственный и настоящий Наполеон в этом здании.

— Боги там, — указал он пальцем в потолок, — мы — здесь.

— То есть никак, — «перевела» для себя Ира. — А как я пойму, зачем меня сюда перенесли? Причина должна же быть.

— Живи, — пожал худыми и острыми плечами Гришка. — Они сами тебе дадут понять, что им надо. Если захотят, конечно.

Отличная перспектива — ждать у моря погоды.

Ира вздохнула:

— Интересно, когда меня истерика накроет? Что? Что ты так смотришь? Замедленная у меня реакция. В детстве как-то утром от собаки котенка спасала, а перепугалась после обеда. Выла тогда я знатно.

В глазах Гришки появилось что-то, сильно смахивавшее на жалость.

— Бедный твой муж. И за что его боги так наказали, — выдал он.

Ира, проглотив последний кусок, только плечами пожала: это еще кто кого наказал. Псих ненормальный.

Глава 8

Знакомить родителей с женой Генрих желанием не горел. В самом деле, тут самому бы разобраться, что к чему. Куда еще и родителей? Потом пообщаются.

Но нет, что мать, что отец решительно заявили, что пообщаться с невесткой хотят прямо сейчас.

— Я понятия не имею, чем она может быть занята, — выдвинул последний аргумент Генрих. — Тем более, если она здесь из другого мира.

— Вот и проявим наше гостеприимство, — качнул головой отец. — Чего ты боишься, сын?

— Она не нашего круга, — буркнул припертый к стене Генрих. — У нее совершенно нет воспитания.

— Так даже интересно, — мягко улыбнулась мать. — Генрих, девочка сейчас, наверное, напугана, чувствует себя одинокой. Если ее появление — воля богов, то какого бы круга она ни была, мы обязаны повиноваться и принять ее.

Генрик в красках представил себе, как дражайшая супруга обзывает его родителей котами, и передернул плечами. Ни такта, ни воспитания. Подсунули же боги! За какие только прегрешения?!

Прогулка до комнаты невесты заняла недолгое время.

— Выбитая дверь? — изумился отец, посмотрев на то, что осталось после первого общения Генриха с женой. — Сын, ты не просто перекинулся, а еще и контроль потерял?

Генрих выругался, правда, про себя. Да эта… кого угодно доведет, и не только до выбитой двери! Вот где ее теперь искать?! Что ей в комнате не сиделось?!

— Ох сын, кто же так поступает с молодой женой, — укоризненно покачала головой мать.

«Из нее молодая, как из меня кот!», — огрызнулся мысленно Генрих. Сыновья почтительность не позволяла ему спорить с родителями по пустякам.

Зато он был твердо уверен, что молодой жену нельзя назвать даже с натяжкой. Уж больно много ехидства было в ее голосе. Молодые женщины так точно не говорят — опыта жизненного мало.

В коридоре за спиной послышались голоса.

Генрих повернулся: его ненаглядная супруга ковыляла на своих каблуках, так и не переодевшись в повседневную одежду, и что-то объясняла шедшей рядом служанке.

— А вот и она, — кисло улыбнулся Генрих, повернувшись к родителям. — Вы точно хотите с ней познакомиться?

Гришка не обманул: после недолгого чаепития и совместного поедания плюшек он действительно переместил Иру из своего подпространства, как она назвала это необыкновенное место, к двери в комнату, в которой отдыхали слуги, «служскую», как здесь говорили.

Широкое, просторное, хорошо освещенное помещение было набито людьми разного пола и возраста. Кто-то сидел на лавке у ярко пылавшего камина, кто-то пил чай за деревянным столом. Свободного места было мало, но люди (или нелюди) на тесноту, похоже, не жаловались.

При появлении перешагнувшей порог Иры со своих мест подскочили абсолютно все. Вряд ли здесь ждали господ, поняла по обращенным на нее взглядам Ира. Недоумение, настороженность, у кого-то даже страх.

— Мне нужна помощница с переодеванием, — Ира говорила так же спокойно, как и на уроке с детьми, — обещаю не кусаться, — не удержалась она от небольшой колкости.