— Господи, твоя воля… Нам конец! — обреченно крикнул кто-то, но в ту же минуту прогремел спокойный, размеренный голос Дэниэла:

— Спокойнее, ребята! Всем спешиться! Ведите огонь… прикрывайте друг друга!

Отовсюду неслись пронзительные боевые кличи, раскрашенные охрой и киноварью лица индейцев множились, сверкали в утреннем солнце… Пули безжалостно настигали поселенцев, и они изрыгали страшные ругательства, но, не теряя присутствия духа, уверенно отвечали, опустившись на одно колено и тщательно прицеливаясь. Многие из них были отличными стрелками: они не только сдержали первую атаку, но и, казалось, оттеснили индейцев назад.

Однако индейцы быстро окружили справа колонну Стефана Тригга, и его первого сразила индейская пуля. Пошатываясь, он сделал несколько шагов вперед, кровь со свистом вырывалась из груди и спины. Лицо его перекосилось, и он рухнул на землю с широко раскрытым ртом. Прозвучал отчаянный вопль:

— Убит подполковник Тригг! — и сразу утратившие боевой дух поселенцы растерянно стали отступать, но индейцы теперь уже были и у них за спиной, отряд попал под смертельный перекрестный обстрел. Охваченные паникой бойцы, видя, как падают мертвыми их товарищи, бросились назад, к реке, где оставили своих лошадей.

Но слева индейцы не выдерживали их напора: Дэниэл не знал, что происходит на правом фланге, и бросал своих людей вперед, ловко орудуя своим длинноствольным охотничьим ружьем, несшим врагу верную смерть. Роман, оглянувшись, сквозь пороховой дым увидел, что отряд Тригга рассыпался, и дикари теперь наносят удары по средней линии, занятой отрядом Джона Тодда, атакуя его и спереди, и сзади.

— Дэниэл! — заорал он, быстро выстрелив в устремившегося к нему индейца.

— Да поможет нам Бог… — прошептал Дэниэл, увидев, как беспомощно рассеялись люди Тодда.

В это мгновение перед ними возник Хью Макгэри. На нем не было ни царапины, лишь лицо почернело от пороха.

— Бун! Ради Христа, почему вы не отходите? Нас окружили индейцы!

Роман и без него все отлично видел: индейцы впереди, оценив свое преимущество, вновь бросились в атаку, с флангов и с тыла им помогали другие. Побросав ружья, они преследовали бегущих белых с каменными и стальными томагавками и ножами.

— Нужно добраться до лошадей! — крикнул Бун. — Если удастся…

Теперь каждый человек на поле боя дрался за свою жизнь. Стреляя на ходу, поселенцы прокладывали себе путь к реке прикладами. Воздух был пропитан запахом пороха и крови, его пронзали вопли и предсмертный шепот умирающих.

Роман, услышав страшный рев, обернулся: Уинфред Бурдетт, схватив индейца из племени виандотов, мощнейшим ударом перебил ему шейные позвонки и отбросил в сторону как мешок с маисом. Оливер с мертвенно-бледным лицом в ужасе уставился на отца. Когда громадный кузнец повернулся к нему, Роман понял, что вызвало такой ужас в глазах мальчика: половина нижней челюсти была начисто снесена каменным топором.

Уинфред, выкатив глаза, смотрел на своего сына и пытался что-то сказать через эту кровавую массу: Роману показалось, что у него двигается язык… Кузнец издал какой-то жуткий гортанный вопль, и в это мгновение пуля сразила его, и он плашмя упал на землю, протягивая руку к Оливеру.

Мальчик склонился над отцом. У него текло из носа, изо рта, из глаз…

— Господи… Господи… — причитал он над мертвым телом.

— Мы отрезаны! — крикнул Дэниэл. — Пробирайтесь за деревьями на запад, ребята! У Индейского ручья есть брод, бегите туда, если сможете!..

Роман посмотрел вниз с холма и увидел мешанину из людей и лошадей, предсмертная агония которых была ошеломляюще одинаковой. И он нигде не видел своего коня…

Роман поднял Оливера на ноги, вложил в руки юноши брошенное им ружье.

— Дуй на запад, малыш. Со всех ног, — сказал он.

Серая в яблоках перепуганная лошадь с дико вытаращенными глазами галопом неслась мимо них, волоча по земле поводья. Дэниэл, изловчившись, схватил их и резко остановил ее. Израил стоял в нескольких шагах от него. Он подвел к нему лошадь.

— Возьми, сынок… и скачи прочь!

Израил покачал головой. Опустившись на колено, он прицелился, выстрелил и заявил:

— Никуда без тебя не поеду!

— Я последую за тобой. Садись, тебе говорят!

Но Израил, снова покачав головой, отсыпал меру пороха и быстро перезарядил ружье.

— Отдай ее Роману. Мы уйдем отсюда только вместе.

Заметив все еще потрясенно застывшего на месте Оливера, Роман всунул ему поводья, которые насильно вложил в его руки Дэниэл. Подсаживая Оливера в седло, он приговаривал:

— Скачи отсюда немедленно, если тебе дорога жизнь! — Затем хлопнул ладонью по крупу лошади и направил ее к лесу.

Махнув отцу, чтобы тот скорее отошел, Израил снова опустился на колено, прикрывая отход Дэниэла, — и вдруг вскрикнул, отшатнулся: пуля ужалила его в грудь.

— Израил! — бросился назад Дэниэл.

Израил пытался подняться на колени, протягивая вперед руку, словно защищаясь от устремившегося к нему дико орущего шоуни, который уже поднял над головой новенький, поблескивающий сталью английский томагавк. Пока Дэниэл выбирал позицию получше, Роман, оказавшись ближе, выстрелил в индейца в упор, оглянулся и увидел, что Дэниэл поднимает на руках сына с земли. Израил смотрел на него широко раскрытыми глазами, кровь хлестала из его рта алым ручьем.

— Израил… Израил… — голос Дэниэла срывался и дрожал.

— Господи… Господи!.. — вырвался из самой глубины души Израила печальный шепот, похожий и на молитву, и на проклятие.

Дэниэл держал на руках умирающего юношу, но Израил, угасающим взором глядя, как кровавый поток уносит из него жизнь, слабым жестом дал отцу понять, чтобы тот спасался.

— Все будет в порядке, сынок! — дрожащим голосом лгал и себе, и ему Дэниэл, — ты…

Роман стал ему помогать.

Вместе они направились к лесной чаще, неся за руки и за ноги Израила. От трудно вырывающегося дыхания у юноши булькало в горле. Роман, заметив впереди индейцев, закричал, но вдруг вспомнил, что не успел перезарядить ружье. Он упал ничком, прикрывая своим телом Израила, а Дэниэл сдернул с плеча ружье и прицелился. Индеец, словно споткнувшись, пластом рухнул на землю. Оба быстро перезарядили ружья и склонились над Израилом, но уже не услышали булькающих звуков… Дэниэл встал над сыном на колени и весь подался вперед, слезы потекли по его задубевшим щекам.

— Он не хотел оставлять меня одного… и я его не оставлю, — наконец сказал он твердым голосом, проглотив рыдание.

Глаза Романа увлажнились. Подняв на руки безжизненное тело Израила Буна, Дэниэл и Роман упрямо зашагали с ним вперед.

В лесу они слышали вокруг воинственные кличи, но им удалось избежать встречи с индейцами, хоронясь в укрытиях. Вскоре они остановились отдохнуть. Забравшись в неглубокую яму, оба забросали себя валежником.

Роману было трудно дышать от овладевших им печали, гнева и усталости. Прислонившись затылком к сырой земле, он задыхался от пропитанного пороховым дымом воздуха, в его ушах все еще звучали проклятия и предсмертные вопли товарищей. Боже милосердный, помоги отогнать видения их страшных лиц, стоящие перед глазами…

Острая боль пронзила его, когда он подумал о Дэниэле… и Ребекке. Как же они сообщат об этом Ребекке?

Дэниэл зашевелился, и Роман, открыв глаза, попытался разглядеть в темноте его лицо, но не смог из-за прикрывшего их валежника.

— Сейчас не получится донести его домой, — сказал Дэниэл.

— Тогда оставим его здесь, забросаем валежником… Потом вернемся за ним…

— Нет. Они могут его обнаружить, а я этого не вынесу. Здесь неподалеку есть пещера. Давай спрячем его там…

Когда все успокоилось, они снова тронулись в путь, неся Израила…

Весть о сражении у Голубых ручьев оказалась слишком горькой для обитателей Бунсборо: шатаясь, через ворота проходили оставшиеся в живых поселенцы с изможденными лицами, со стертыми от долгого перехода ногами, похожие на призраков. Лишь немногие сидели на лошадях. Они рассказывали, что произошло, а женщины внимательно и со страхом вглядывались в толпу, ища своих близких, и если не находили, теребили добровольцев, требуя от них сведений о пропавших.

Трагедия не обошла стороной ни одной семьи… Но Китти вздохнула с облегчением, когда Оливер Бурдетт сообщил ей, что в последнюю минуту видел Романа живым и здоровым.

— Он-то и дал мне лошадь, на которой я добрался сюда.

— В последний раз, когда я видел Романа, он стоял рядом с Дэниэлом, — подтвердил Изекиэл Скэггс.

И Китти с радостью ухватилась за надежду. Долгими ночами, когда женщины, заменив мужчин, стояли возле бойниц в ожидании атаки индейцев, она размышляла, как, оказывается, сильно его любит… всей душой, всем телом, всем разумом… Почему же она так поздно об этом догадалась?

Их родственная связь была сильнее и горячее текущей по жилам Романа крови, сильнее потребности, которую они почувствовали друг в друге в ту давнюю ночь в лесу. Их всегда связывали крепнущие с годами узы, и часть Китти неизменно принадлежала Роману — теперь она это знала точно!

Проходили часы, оставшиеся в живых все возвращались в Бунсборо, но становилось все больше женщин, которым уже не на что было надеяться. Хоуп Скэггс сообщил жене о смерти их сына Толливера: его зарубили прямо возле брода, когда они были уже почти в безопасности. Один из Хоукинсов принес печальную весть Эстер о том, что и Плиз тоже убит.

— Он был рядом со мной, когда это случилось… Но он сразу умер, не мучился… если только вам от этого станет легче. Примите мои соболезнования, госпожа Уортингтон.

Китти узнала об этом, когда относила бульон Оливеру, который, возвратившись с поля боя, тут же слег с лихорадкой. Она поспешила к хижине Эстер. Женщина стояла одна, перебирая инструменты мужа, нежно прикасаясь пальцами к незаконченным заготовкам, разложенным на его рабочей лавке. Ее широкое круглое лицо съежилось.

Когда Китти обняла ее, она разрыдалась, и Китти молчала, давая ей возможность выплакаться. Наконец она вытерла слезы, задышала ровно и сказала:

— Он ведь никому не был нужен… никому, кроме меня. Он ничего не умел делать, — она печально засмеялась, — разве только кожу обрабатывать… Но в этом, правда, с ним никто не мог сравниться.

— Я знаю… — тихо ответила Китти.

В эту ночь Китти осталась у Эстер, которая настояла, чтобы она привела к ней и Майкла.

К концу недели, когда Китти, отпустив учеников, собирала вещи, на пороге появилась запыхавшаяся Эстер с высоко выгнутыми бровями и торчащим возле уха вихром.

— Он здесь! — крикнула она Китти. — Роман приехал! Я только что видела его на тропинке!

Все внутри Китти от неожиданности оборвалось, дыхание ее зашлось… Невольно вскрикнув, она стремительно повернулась к Эстер. Сколько дней она ждала, сходила с ума от беспокойства, а теперь только открыла рот, повторяя как заведенная его имя:

— Роман? Роман?

Стремительно сбежав по ступенькам крыльца, Китти увидела, что Роман идет по тропинке ей навстречу. Сделав еще несколько шагов, она остановилась. Гаснущий закат золотил его рыжие волосы и отросшую за неделю бородку, на нем были грязные, разорванные во многих местах бриджи, но в его решительной походке она уловила что-то очень похожее на то, что заметила, когда он впервые приехал к ним — в дом Джентри на реке Ватауга… Господи, как давно это было! Семь лет прошло…

Сделав несколько крупных, размашистых шагов, он остановился почти рядом с ней, напряженно и вопросительно вглядываясь в нее, и Китти заметила на его лице несколько морщин, которых прежде не было.

— Роман… — шепнула она, медленно вытирая мокрые щеки.

— Не плачь! — улыбнулся он.

— Почему? — улыбнулась она в ответ дрожащими губами.

— Потому что я не выношу твоих слез.

Он протянул к ней руки, не отрывая от нее своих чудесных синих глаз, крепко обнял, привлек к груди — и сразу вся печаль, все слезы, весь ужас ожидания и смерти последних дней отошли в прошлое.

Во дворе собралось много народу, и они даже не поцеловались по-настоящему: Роман только слегка мазнул своими губами по ее губам. Подбежавший к ним Майкл схватил его за ногу.

— Роман… ты вернулся! — закричал он, мячиком прыгая на месте. Мишка, высунув большой розовый язык, вовсю вертел хвостом, разделяя радость своего друга. — Ты возьмешь меня с собой на охоту? Возьмешь?

— Послушай, Майкл Клеборн, — на полном серьезе сказала Эстер, — ты не знаешь никого поблизости, кто помог бы мне съесть пудинг с хурмой, который прохлаждается в моей хижине?

— Я сам! — тут же выкрикнул мальчик, и Эстер Уортингтон, взяв его за руку, повела малыша к себе, а Китти с Романом пошли в хижину. Роман сел на стул перед камином, и она принесла две масляные лампы — уже смеркалось.

— Ну вот, — сказала она, — по крайней мере сейчас я вижу твое лицо.

Повернувшись к нему, Китти почувствовала, как всю ее заливает поток благодарности судьбе за то, что он жив. С минуту она просто не могла говорить. Боясь, что не сдержится и заплачет, она принялась помешивать в горшке тушеное мясо белки с овощами.

— Мне сказали, что… после сражения ты вернулся на Голубые ручьи…

Наступило долгое молчание, было слышно лишь поскребывание ее ложки о дно горшка. Китти снова посмотрела на Романа, отметив про себя, какое у него измученное лицо. Когда он наконец заговорил, Китти услышала, как охрип его голос.

— Да, с Беном Логаном и его людьми. Мы похоронили тех, кого нашли там, в братской могиле. И набросали на нее кучу больших камней.

Но он утаил от нее подробности… Он ничего не сказал ей об этих разложившихся за пять жарких августовских дней трупах, обглоданных дикими зверями до неузнаваемости… Пусть Китти обо всем этом узнает от других переживших тот кошмар, но не от Романа.

Китти опустилась перед ним на колени.

— Ну а ты как? Хорошо? Все хорошо? — Подняв на него глаза, она прикоснулась к его огненно-рыжей бороде.

— Сейчас да, — ответил он.

Обняв ее, он приподнял ее с пола и подтащил к себе на колени. Губами он нашел ее губы, и от этого поцелуя по всему ее телу разлилось нестерпимо сладостное тепло, потому что в нем было все — и нежность, и любовь, и твердое обещание… Слезы, подрожав на ее ресницах, все-таки сорвались вниз.

— Нет, не надо плакать! — Роман прильнул к ее лицу щекой, его бородка мягко щекотала ее. — Я закрывал глаза и видел тебя перед собой… до сражения… и потом, когда мы с Дэниэлом прятались в укрытии.

— Боже, как я боялась за тебя…

Роман улыбнулся своей обычной полуулыбкой:

— Я был решительно настроен на возвращение, Китти Джентри. И вообще нам давно пора пожениться! — Обхватив ладонями ее лицо, он заглянул ей в глаза: — Что скажешь?.. Ты хочешь этого? Может, тебе нужно время подумать?

Она прижалась губами к его губам, чтобы он больше ничего не говорил, сердце ее замерло.

— У меня была уйма времени, чтобы подумать. Да, да… да, Роман! Я согласна!

Китти настояла на том, чтобы до свадьбы прошло две недели.

— Мне нужно кое-что сделать, Роман… Не могу же я стоять перед священником в таком виде. — Она грустно оглядела свое темное платье.

Роман, хоть и неохотно, был вынужден с ней согласиться. К тому же большинство священнослужителей были заняты оплакиванием погибших, заботились об их вдовах, разыскивали ближайших родственников, чтобы передать им осиротевших детей.

Китти удалось сэкономить немного денег из своего скудного дохода, и теперь она истратила их на несколько отрезов в лавке Чарли Бейлора. Для подвенечного платья она выбрала легкую бледно-голубую ткань. Эстер предложила Китти помощь, и обе принялись лихорадочно кроить, шить, подгонять…

Ей становится все труднее сдерживать себя, признавалась себе Китти. Оставшаяся до свадьбы неделя казалась ей вечностью. Каждый вечер после ужина Роман целовал ее на ночь с щемящей тоской в глазах и отправлялся спать в блокгауз — присутствие Майкла, его сонные пожелания Роману перед уходом помогали им соблюдать приличия.

Но в этот вечер Эстер спросила Майкла, не хочет ли он поужинать у нее и остаться на ночь.

— Можешь взять с собой и Мишку, — сказала она, самым невинным образом выгнув брови и делая вид, что не замечает упрека в глазах Китти.

Майкл вопросительно поглядел на мать, а когда она кивнула, с радостью принял предложение соседки.

— Какой он славный мальчик! — сказал Роман, когда Майкл с Эстер вышли за дверь.

— Да, — согласилась Китти, раскладывая на столе деревянные тарелки, ножи и вилки. — Думаю, ему очень не хватает сестрички.

Роман, подняв голову, долго смотрел на нее, догадываясь, что она имеет в виду.

— Да. Она должна быть вместе с нами.

Он улыбнулся и кивнул:

— Ладно. Я привезу ее. Еще до зимы.

Китти зажарила цыпленка, приготовила маисовую кашу и зеленые бобы, но они лишь слегка прикоснулись к еде.

— Разве ты сегодня не голоден? — спросила она, убирая со стола.

— Мне вполне достаточно, — ответил Роман.

Он сидел рядом с Китти, покуривая трубку и нежно наблюдая за ней. Вытерев посуду, Китти поставила ее на полку. Чувствуя, что он здесь, рядом с ней, она почему-то не могла даже ровно дышать.

Закончив уборку, Китти взяла одежду для починки, села за стол напротив, но через минуту была вынуждена отложить работу: нитка путалась, завязывалась в узелки. «Господи, что делается», — подумала она, ощущая на себе его взгляд. Заглянув Роману в глаза, она заметила в них все то же голубое пламя желания.

— Я лучше пойду, — сказал вдруг Роман. — А то…

Но не двинулся с места. Их взгляды встретились.

— Не уходи… — тихо попросила Китти.

— Клянусь кровью Христа! — взорвался он, всеми силами стараясь соблюсти мужское достоинство. — Ты способна подчинить себе любого мужчину, Китти Джентри! — Не выдержав, он подошел к ней и обнял.

— Китти, моя дорогая… — Он прильнул губами к ее рту и, приподняв, прижал к своему твердому, напрягшемуся мужскому естеству.

Ей показалось, что она сейчас умрет от охватившего ее жаркого желания.

— Роман… Роман… — тяжело задышала она, стараясь не терять рассудка. — Погоди, погоди, любовь мол…

Он опустил ее на пол; Китти метнулась к двери, заперла ее на засов и вернулась.

Он медленно подошел к ней, протянул руку и развязал белый шарф, стягивавший ее талию. Костяные пуговицы ее лифа тоже не смогли устоять перед его проворными пальцами, и через мгновение ее обнаженные груди выскочили из своего заточения.

Он прикоснулся к ним с удивлением, словно любуясь чудом, и она, чувствуя мягкие подушечки пальцев на своей коже, громко застонала. Они миновали ее родимое пятно и замерли на сосках.

— Я дал себе зарок не умирать на поле сражения, Китти, пока не обниму тебя. — Подняв ее на руки и ища губами ее губы, шею, он положил ее на кровать. Несколько минут они открывали для себя друг друга нежными прикосновениями. Китти старалась охватить взглядом всю его высокую сухопарую фигуру, огненно-рыжий пушок на груди, животе, ногах… Она теперь без робости и застенчивости разглядывала его мощное набухшее мужское естество, а Роман изучал каждый дюйм ее тела, нежно касаясь изящного изгиба бедер, ягодиц, снова возвращаясь к упругим полным грудям с их острыми сосками.

— Я люблю тебя, Роман… — шептала Китти, чувствуя, что он раздвигает ей ноги.