В следующее мгновение, когда их тела слились, она услышала, как он выдохнул свой ответ, и тут же отдалась свирепому, дикому, мучительному наслаждению. Будто и не было семи долгих лет, отделявших их от ночи в лесу… Рухнули все преграды, исчезло чувство вины, и теперь ничто не сдерживало их, ничто не мешало им целиком принадлежать друг другу…

Потом они лежали, тесно прижавшись друг к другу, и по щекам Китти текли счастливые слезы.

— Даже если я доживу до ста лет, я никогда этого не забуду… — прошептал Роман, нежно поглаживая ее по лицу.

Роман торжественно стоял перед алтарем. Обычные для него бриджи из оленьей кожи исчезли, их сменили черный смокинг и голубой жилет почти такого же оттенка, как платье Китти.

— Джонни Кэллоувэй говорит, что ты теперь мой папа! — прощебетал Майкл, подойдя к Роману после церемонии.

Он был явно смущен этим обстоятельством, и все его чувства отражались на ошеломленном детском личике. Он долго смотрел на Романа и вдруг обнял его за шею, крепко сжав ручонками.

Через две недели после свадьбы Роман привез Китти на Выдряной ручей. Она расплакалась, увидев сожженную дотла хижину — густая трава почти закрыла пепелище. Но сад уцелел и буйно разросся, ветви деревьев прогибались под тяжестью созревающих плодов.

Они занялись любовью под их густой листвой — мягкий мох и трава служили им и подушками, и одеялом.

Они долго ласкали друг друга, пока Китти не попросила его проникнуть в нее. Но даже тогда Роман не торопился, доводя обоих до такого высокого наслаждения, когда они в последний, взрывающий их тела изнутри момент одновременно вскрикивали от восторга. Потом они тихо лежали, и слившиеся тела были влажными от пота.

Через несколько минут они наконец расслабились и нехотя оторвались друг от друга.

Роман рассказал ей о своих планах построить для них свой дом в устье ручья — конечно, если к тому времени здесь станет безопасно жить… Она была настолько поражена его словами, что не могла вымолвить ни слова. Потом, придя в себя, взвизгнула от счастья и упала на него, покрывая его лицо поцелуями. Он только радостно смеялся в ответ.

— Ах, Роман, — сказала Китти, немного успокоившись. — Никогда не думала, что я когда-нибудь смогла бы… — И осеклась, так как голос предательски задрожал от волнения. Он ближе привлек ее к себе.

— Я тоже, моя дорогая, любовь моя… — сказал он.

Счастливые и умиротворенные, они лежали под деревом. Китти украдкой пощупала живот и незаметно улыбнулась: она знала, что сегодня это произошло… она чувствовала это… она была абсолютно в этом уверена! Сейчас в ней зарождался ребенок Романа.

Все жители на границе впали в кромешное отчаянье после страшных потерь на Голубых ручьях и по-прежнему оплакивали погибших.

— Клянусь Всевышним! — гремел голос Джорджа-Роджерса Кларка — шефа колониальной полиции. — Мы заставим их заплатить за все сполна!

Китти, зная, что Роман непременно отправится с генералом-мстителем, уже собирала в дорогу все необходимое.

В Кентукки был сформирован большой отряд в тысяча человек для проведения ответного рейда мести. Романа выбрали заместителем Дэниэла — командира отряда.

Они уже обратили в пепел деревни Чиликоте и Пикуа на реке Майами, уничтожили на своем пути урожай…

Многие индейцы разбежались по лесам, чтобы не попасть на мушку разящих насмерть длинноствольных ружей кентуккийцев. Теперь им нужно было думать о собственном выживании, тем более что зима была уже не за горами.

Когда Роман вернулся домой, все небо обложили тяжелые свинцовые тучи и весь день шел снег, но Китти казалось, что наступила весна. После того как они остались наедине и насладились друг другом, Китти, положив руку Романа на свой припухший живот, открыла ему секрет.

8

Лето 1785 года

Двухэтажная хижина, окруженная клумбами наперстянки, петушиных гребешков и чернушки, стояла на высоком пригорке, откуда открывался чудесный вид на реку и впадавший в нее Выдряной ручей. Из ее окон можно было полюбоваться чистой голубеющей водной гладью реки, уходящими до горизонта волнистыми лесами. Хижина была построена из хорошо отесанных прямоугольных бревен и имела две большие комнаты, разделенные сквозным коридором через все сооружение, над которым был возведен второй этаж: тут было приятно посидеть летом, слушая, как шелестят свежие ветры с реки. Подвал и амбар с закромами для хранения зерна находились метрах в ста от дома.

Китти вышла из амбара с ведром, до краев наполненным парным молоком. Слева на большом поле созревал урожай маиса, за ним почти до границы леса простирались пышные зеленые заросли табака, облитые утренним солнечным светом. Огород находился чуть поближе к дому.

Около ручья виднелись две хижины Латтремов: в одной семье с одиннадцатью отпрысками было тесно, и они построили новую хижину для четырех старших сыновей. Латтремы, как и многие другие, утратили законное право на земельный участок — то ли из-за ошибки землемера, то ли из-за неправильного оформления документов, — и Том Латтрем с удовольствием работал на Романа за ежегодное вознаграждение и часть урожая. Это был хороший, честный мужик, привыкший к тяжелому труду, и сыновья его, по словам Романа, были сделаны из того же теста.

Китти думала в эту минуту о Дэниэле и Ребекке, которые тоже утратили право на владение застолбленным участком в фактории Бун. «Я так надеялась остаться здесь навсегда», — плача, сокрушалась Ребекка.

Дэниэл перевез всю семью на Мраморный ручей, покинув могилу Израила; там и получил новый земельный участок.

Сегодня Буны должны были навестить их, и Китти заранее радовалась случаю снова повидаться с ними. Дэниэл подумывал о переезде в Лайм-стоун в верховьях Огайо. Если задуманное получится, то они с Ребеккой долго не увидятся…

— Честер говорит, что сегодня после полудня к нам нагрянет куча народа. Целая сотня. Это правда, госпожа Китти?

Обернувшись, Китти увидела Селию Латтрем, которая в свои двенадцать вымахала уже выше ее, раскрасневшуюся, с усыпанным веснушками круглым лицом и соломенными волосами, которые девочка заплела в тугую косу. Она тоже вышла из амбара с двумя полнехонькими ведрами молока. Честер, ее брат на два года старше ее, был любимчиком Селии, и она постоянно ссылалась на него.

Китти рассмеялась.

— Надеюсь, не сотня, Селия! — успокоила она девочку. — У нас для такой оравы еды не хватит, не говоря уж о месте для ночлега.

Она посмотрела туда, где Роман с Томом Латтремом и его сыновьями следили за горящими углями в яме, над которой на вертелах медленно жарились три больших поросенка, два бока коровы и олень. Индейки и прочая мелкая дичь, принесенная мальчиками, дожидались своей очереди. Китти видела Романа, стоявшего с высоко поднятой головой и широко расправленными плечами, — все в его облике говорило о том, что он очень доволен сегодняшним днем.

Это Роману пришла в голову идея организовать своеобразную вечеринку, а заодно и отпраздновать дни рождения мальчиков — Майкла и Трейса. К тому же он хотел пригласить на праздник несколько своих товарищей по службе и тех, с кем ему приходилось часто встречаться в Данвилле в мае прошлого года, когда его избрали делегатом на проходивший там съезд…

— Я сейчас унесу молоко на кухню, Селия, — сказала Китти, которой уже стало не по себе от мысли, сколько и в самом деле гостей пригласил ее муж, — а ты поставь свои ведра в подвал — может, среди гостей найдутся любители густого молочка.

На кухне Эстер кормила маленького Трейса-Эйбла Джентри, которому завтра исполнялось два года. Этот пухленький карапуз с иссиня-голубыми глазами во всем был копией отца и унаследовал от Китти лишь копну черных, как у Майкла, волос. Иногда Китти удивлялась, как это ей удалось родить двух сыновей, столь похожих на своих отцов, и благодарила Бога за это.

Мальчуган улыбнулся матери, обнажив зубки, сполз со стула и, протянув ручки, заковылял к Китти. Как и Роман, он был очень неразговорчив: мог произнести только «папа», «мама» да «Мишка». Поставив ведро с молоком, Китти крепко обняла малыша и высоко подняла его на руках. Сейчас она думала о Майкле, бегущем вприпрыжку к стоявшему у костра Роману, о Мишке, который с лаем бросился за ним вдогонку, об этой чудесной земле, о реке и о своем новом доме.

— Господи, Эстер, — вырвалось у нее, — как мне хорошо здесь!

Эстер, смахивая крошки со стола, выпрямилась и улыбнулась.

— Мне тоже, — сказала она непривычно мягким голосом.

Уже поздно вечером мужчины собрались за круглым столом в столовой и по приглашению Романа живо разобрали стоявшие на полке оловянные кружки. По кругу пошел кувшин с виски.

— Клянусь Вечным Отцом, — начал Исаак Шелби, — нам не дают покоя как домашние дела, так и все остальные! Индейцы на севере присмирели — ждут своего часа, — но теперь эти проклятые испанцы закрыли нам доступ к Миссисипи и лишили права отправлять на плотах товары в Новый Орлеан на выгодные рынки… Джентльмены, мне кажется, что единственный выход из такой ситуации — провозгласить Кентукки штатом, ибо у нашей матери, штата Виргиния, так много дел, что ей некогда заниматься нашими проблемами.

— Вы тоже придерживаетесь этого мнения? — спросил Романа генерал Уилкинсон.

— Да, и об этом всем хорошо известно. Этот вопрос встанет во главу угла на выборах в следующем месяце, на которых будут названы делегаты августовского конвента.

— Насколько я понимаю, именно вы выставляете свою кандидатуру на выборах в вашем округе? — спросил Уилкинсон.

Роман кивнул.

— А вы, генерал? Вы прожили здесь около года. Вероятно, у вас сложилось и собственное мнение по этому вопросу.

— Ну… — Уилкинсон подался вперед, положив локти на вишневую скатерть, и одарил присутствующих своей чарующей улыбкой. — Никто из нас не сомневается, что Кентукки ожидает блестящее будущее. Тот курс, которому ваш край должен следовать и впредь, выработают люди значительно опытнее и старше меня. Но несомненно одно: первым шагом должно стать отделение от Виргинии, и с этим я целиком согласен.

— Но многие придерживаются другого мнения, — возразил ему кто-то из делегатов майского конвента, — и считают, что выход из-под эгиды Виргинии означает гибель округа.

— Джентльмены! — Уилкинсон не спеша попыхивал своей трубочкой, украшенной резьбой и длинным мундштуком. — Мне кажется, что проблема индейской угрозы разрешится сама собой: растущее численное превосходство белых отныне не позволит дикарям действовать безнаказанно.

— А ты, Дэниэл, почему до сих пор молчишь? — с расстановкой произнес с дальнего конца стола Генри Портер. — Что скажешь по поводу идеи сделать наш край штатом?

Дэниэл небрежно покачал головой:

— Я не обладаю талантом политика, да у меня и нет к ней вкуса, Генри. Все эти дела я переадресовываю Роману.

Роман, взглянув на Дэниэла, которому было уже за пятьдесят, вдруг почувствовал щемящую глубинную боль: последние годы круто обошлись с ним, но Дэниэл не собирался сдаваться. По крайней мере, внешне…

Недавно Роман хотел одолжить своему старому другу денег, но Дэниэл наотрез отказался.

Наверху над кухней все затихло.

— Майкл пошел спать с мужчинами и со старшими мальчиками? — спросила Ребекка.

Китти с улыбкой кивнула:

— Он упросил Романа позволить ему ночевать в амбаре. Иначе ему пришлось бы спать в одной кровати с Трейсом, а тот наверняка обмочил бы его ночью.

Ребекка засмеялась:

— И Роман уступил.

— Да. Он балует и того и другого.

— Кажется, он совсем не делает между ними различия…

— Абсолютно! Глядя на них, можно подумать, что Майкл его родной сын. Но это понятно: Каллен ведь был его другом…

— Ну а что с дочерью Романа Хелли? — спросила Ребекка. — Ты что-нибудь знаешь о ней?

Китти вспомнила о полученном месяц назад письме, хранящемся в ящике письменного стола Романа.

— Мариэтта сообщает нам о ней один, а иногда два раза в год. — Она тяжело вздохнула. — Мы очень хотим взять ее к себе, ты же знаешь…

Ребекка кивнула.

— Но мы и понятия не имели, как глубоко ранит наше предложение Мариэтту с Сэмюэлом… и даже саму Хелли: она считает их своими настоящими родителями, других не знает. Я была так разочарована, даже обижена, когда он вернулся без девочки. Я так рассчитывала, что она будет жить с нами… Мне всегда хотелось сделать это ради нашей любимой Сары… Но… — оживилась Китти, — я обещала Роману родить дюжину и намерена сдержать свое обещание!

Ребекка засмеялась.

— Он так счастлив! — сказала она. — Это сразу видно по его умиротворенному лицу.

— Потому что занимается тем, чем хочет.

Ребекка задумалась. Она смотрела в темные окна, словно могла пронзить взглядом стены и черноту ночи и увидеть переходящие один в другой холмы, долины, гигантские деревья, родники, ручейки и реки — все то, что так манило сюда Дэниэла.

— Никогда не думала, что Роман с такой легкостью откажется от разведки… не захочет все время быть там, в этих диких зарослях.

Китти покачала головой:

— Нет, он все равно любит эту глушь! Он всегда мечтал о Кентукки — всегда, с самого начала, и я это прекрасно знала.

Помолчав немного, они прислушались к звонкому стрекоту кузнечиков, кваканью лягушек, доносимым теплым ветром с реки.

— Тебе очень повезло, Китти, — наконец сказала Ребекка, чуть наклоняясь к ней. Лицо ее скрылось в тени. — Для него это поистине благословенно, и для тебя тоже… Все здесь так изменилось, и Роман умеет меняться вместе со всем. А Дэниэлу… — Она глубоко вздохнула. — Дэниэлу очень трудно приспособиться к этим переменам.

— Он все еще хочет переехать в Лаймстоун? — спросила Китти.

— Да. Теперь, когда на Огайо началась навигация, он хочет открыть там таверну. Можешь себе представить? Дэниэл — хозяин корчмы! — Она вздернула свои сильные широкие плечи. — Может, это и к лучшему… Все эти годы я повсюду хвостом таскалась за ним вместе с детьми. Надеюсь, сумею выдержать еще один переезд… если только Дэниэл обретет там счастье и успокоится.

Китти принесла Роману в гостиную кофе, источающий аромат добавленного в него бренди: ему нравилась эта смесь, и Роман всегда выпивал по кружке даже в самую жаркую погоду. С бренди или ромом. Такая процедура стала в их доме чем-то вроде ритуала: Роман сидел на своем виндзорском стуле перед чашкой кофе с трубкой в руке, а Китти рядом с ним принималась либо за починку белья, либо за вязание. Сегодня ей было вдвойне хорошо: Роман только что вернулся из Данвилла после конвента — как раз к ужину.

Мальчики крепко спали, да и незаменимая Эстер улеглась несколько минут назад… Китти, устроившись поудобнее в одном из стульев-качалок, пододвинула к себе корзинку с рваными носками.

— Ну а теперь, — сказала она, заглянув мужу в глаза, — расскажи-ка мне поподробнее о том, что происходило в Данвилле.

Роман фыркнул, вынимая изо рта мундштук:

— Любимая, наконец-то я дома, и ужасно этому рад! Неужели нам не о чем больше поговорить, кроме как о политике? Судя по всему, мальчики чувствуют себя отлично. Чем они здесь занимались в мое отсутствие?

— У Трейса прорезались зубки. Кажется, он так обрадовался твоему приезду, что забыл сообщить тебе об этом, а Полли Латтрем через несколько дней после вечеринки родила еще одного мальчика и после восемнадцатичасовых родов призналась нам с Эстер, что больше никогда не будет заниматься с Томом любовью!

Роман несколько оживился, но Китти видела, что две морщинки у него на переносице так и не разгладились — значит, что-то по-прежнему беспокоило его. И она отважилась спросить его напрямую:

— Что с тобой, Роман? Что тебя тревожит?

— Ничего, — неохотно буркнул он.

— Роман…

Он криво усмехнулся:

— Боже мой, Китти Джентри, тебе крупно повезло, что я из породы верных мужей! Ты, наверное, прогнала бы меня, если бы я был другим.

— Несомненно! — с притворной суровостью воскликнула она.

Пожав плечами, он все рассказал ей.

— Меня выбрали делегатом и поручили вместе с Джорджом Матером представить петицию легислатуре. Но теперь я жалею, что не отказался. — Трубка его потухла, и Роман напрасно нетерпеливо прижимал ее большим пальцем.

— Роман, я ничего не понимаю, — сказала Китти, поднеся ему горящую свечу.

Он прикурил трубку, и облачко дыма поднялось у него над головой. Роман откинулся на спинку стула.

— Ты мне так и не ответил, — напомнила она мужу.

Он громко рассмеялся и перетащил ее со стула к себе на колени.

— Роман! — взвизгнула она, стараясь держать подальше пламя свечи.

Улыбаясь, он взял у Китти свечку и воткнул ее в подсвечник.

— Никогда не думал, что моя жена превратится в зануду… но если тебе непременно хочется докопаться до всех моих мыслей… — Он замолчал, не зная, как ей получше объяснить. — Я хочу отказаться от этой миссии, потому что понимаю, как сильно буду по тебе тосковать… и по мальчикам тоже. Эти двенадцать дней вдали от вас показались мне вечностью… И если теперь еще новая разлука…

Китти вздохнула, заглядывая в его глаза. Она испытывала к нему такую нежность, что готова была разреветься… или закричать. Разве можно быть такой счастливой?! Она провела пальцем по его щеке.

— Тебе нужно ехать, — серьезно сказала она. — Кроме того, лучше тебя с этим никто не справится.

Роман поморщился, на лоб его набежали морщины, рыжие брови сошлись на переносице.

— Нужно строить мукомольную мельницу в устье ручья — лучшего места не найти: можно будет молоть не только наше зерно, но и зерно других фермеров за небольшое вознаграждение или за часть урожая. И еще этой осенью я хотел соорудить канал со шлюзом на реке, пока вода в ней не поднялась, — задумчиво произнес он.

— Ну и что же? Можешь заняться и этим! — не возражала Китти. — У тебя до отъезда еще куча времени! И потом, во всем можно положиться на Тома Латтрема: он со своими парнями продолжит работы, когда ты уедешь.

Отложив трубку, Роман привлек Китти к себе. Поцеловав ее, он запустил руку под ее тонкую блузку.

— Может, поговорим об этом завтра?

— А вдруг Эстер еще не уснула? — прошептала Китти, почувствовав знакомое теплое набухание, которое росло с каждой секундой. Двенадцать дней они не виделись — слишком долгая разлука.

— Ну, тогда…

Глаза его заблестели, он улыбнулся, поставил Китти на ноги и, взяв ее за руку, потянул к двери. Они выбежали из дома. Оказавшись во дворе под необъятным ночным небом, они добежали до родника и, сдерживая смех, устремились в лес. Остановившись возле высоких густых кустов бузины, они, запыхавшиеся, наконец громко рассмеялись.

— Господи, Господи… как же я тебя люблю, родная моя… — сказал Роман, опускаясь с ней на мягкую, сладко пахнущую траву и прижимая ее к себе.

— Роман! — полусерьезно упрекнула она его. — Нельзя же здесь заниматься этим!

— Почему?!

Он лег на нее, и снова в ее горле забулькал смех, ставший вдруг совершенно другим из-за охватившего ее острого желания.

— Нас могут увидеть… — тревожно прошептала Китти, невольно выгибаясь под ним, когда он начал расстегивать пуговицы на ее платье. Его руки жадно гладили ее столь желанное тело.

— Кто же… скажи, кто услышит? — он нашел губами ее губы и крепко прильнул к ним.

— К-кто-нибудь, — пыталась выдохнуть она между поцелуями. — Может… кто-нибудь из Латтремов… или…