Роман почувствовал, что к нему сзади подбежал Дэниэл. Лицо Буна еще больше посерело, кожа на нем натянулась.

— Спасибо за Джеймса, — сказал Дэниэл, глядя на человека, отнявшего жизнь у его сына. Он заморгал и вытер глаза. — Ну вот, за одного рассчитались. Я расскажу Ребекке… Хотя, конечно, сейчас это слабое утешение.

Кентуккийцы впали в уныние, когда после ряда проведенных рейдов им удалось захватить в плен всего с десяток индейцев, сжечь несколько деревень и уничтожить урожай краснокожих. Но Логан принял решение выслать авангард к индейскому поселку Макачак. Ранним утром, сразу после рассвета, отряд бросился в атаку.

Кучу разбежавшихся в высокой траве индейцев вскоре окружили и снова привели к женам, детям и старикам, собравшимся посреди главной площади — такая картина наблюдалась повсюду, где они появлялись. Роман с удивлением увидел старого вождя Молунту, который, шаркая, вышел из толпы — с беззубой улыбкой, с поднятой в приветствии рукой. На нем была широкая, свободно спадающая до пят белая мантия, а на голове нахлобучена шляпа.

— Молунта! — воскликнул Кентон. Повернувшись к своим двум спутникам, он добавил: — Думаю, этот в пленники не годится.

— Да, — подтвердил Логан, — и тому есть веские причины: он не раз приезжал в Лаймстоун для переговоров об обмене пленниками. Но некоторые воины помоложе в племенных советах не очень хорошо с ним уживаются. И все же старик старается.

Хотя индеец и поприветствовал их по-английски, он плохо понимал этот язык. Логан позвал переводчика.

— Приведите Бридлава! — приказал он.

Начались поиски человека, который вместе с Дэниэлом попал в плен к индейцам на соляных разработках в 1778 году: он около четырех лет провел в плену и хорошо выучил за это время язык шоуни.

— Где ваши воины? — спросил Логан.

— Ушли, — ответил Молунта на своем языке, жестами указывая на запад. — Много дней назад.

— Куда?

— Драться вместе с Майами, веа и пианкешо против Длинного Ножа.

— Длинный Нож, — пояснил Роман, — это генерал Джордж Кларк, инициатор знаменитого «рейда мести».

— Клааак, Клаа…рк, — закивал Молунта. Его маленькие глазки совсем затерялись в морщинах на задубевшем лице цвета красного дерева.

— Спроси у него, сколько их воинов присоединилось к племени вобаш, — попросил Логан.

Молунта загибал пальцы на руках.

— Из поселков Майкуйа… из всех поселков Уапатомика… многие воины ушли. К вождю племени вобаш Маленькой Черепахе пришло четыре раза по сто индейцев.

Во время допроса возле них кружила старуха индеанка, не спуская с Молунты тревожных глаз и нервно разглаживая шишковатыми пальцами бусы на своей тунике.

— Кеева? — спросил Роман у старого вождя, вспомнив, что именно так на языке шоуни называется жена.

Молунта, широко улыбнувшись, усердно закивал головой, своим ласковым ворчанием давая Роману понять, что ему очень нравится его жена. И Роман на своем далеко не совершенном языке шоуни попытался объяснить индеанке, что ей нечего бояться. Его попытки отчасти удались, хотя она по-прежнему бросала беспокойные взгляды на своего мужа.

Логан, отдав строгие приказы в отношении пленников, выделил дюжину рядовых и поручил им позаботиться о безопасности старого вождя: они с Кентоном готовились в обратный путь к главному лагерю, где остался Дэниэл, чтобы сообщить ему о захвате в плен Молунты — это, несомненно, придаст поселенцам уверенности при ведении переговоров об обмене пленниками.

Все еще привлекательный мужчина, лишь слегка раздавшийся в талии и с поседевшими висками, Логан влетел в седло с той же легкостью, что и любой молодой полицейский под его командованием.

— Ну, ты возвращаешься с нами? — спросил он Романа.

— Если я вам не нужен, то лучше останусь.

Логан, кивнув, направил лошадь к воротам, и все, за исключением тех, кому он приказал остаться, потянулись за ним. Кентон махнул рукой Роману и послал лошадь в галоп.

Солнце уже стояло высоко, а Роман еще ничего не ел. Порывшись в седельной сумке, он вытащил оттуда немного сухого мяса и жареных зерен маиса. Усевшись в тени большого дерева, он принялся пережевывать эту малоаппетитную пищу, наблюдая, как Молунта спокойно размельчил ножом лист табака и медленно набил им свою глиняную трубку. Молунта, подумал Роман, никогда не был таким свирепым вождем, как Черная Акула.

Закончив скудный обед, Роман бросил остатки сухого мяса кружащей вокруг него собаке. Вскочив на ноги, он пошел к роднику у расщелины скалы. Вода в нем была холодной и чистой, и Роман вдоволь напился. Вытирая ладонью рот, он услышал стук копыт и поднял голову: одинокий всадник мчался к лагерю приличным аллюром с южной стороны. Роман чертыхнулся сквозь зубы, узнав в нем Макгэри.

В то же мгновение до него донесся резкий повелительный голос:

— Вы, рядовой, подвергаете сомнению мой авторитет?

— Нет, сэр, — ответил молодой полицейский так тихо, что Роман с трудом разобрал его слова.

— Тогда в сторону! — рявкнул Макгэри. И раздраженно: — Черт бы тебя побрал, отвечай!

Роман увидел, что майор стоит перед Молунтой. Чувствуя недоброе, он зашагал быстрее к старому вождю и окружившим его молодым полицейским. Они смущенно переглядывались, удивляясь высокомерным манерам Макгэри.

Жена Молунты снова забеспокоилась.

— Повторяю, ты был у Голубых ручьев? — спросил Макгэри, со зловещим видом приближаясь к старому вождю. — Отвечай!

Роман почувствовал, как в висках его застучала кровь, и крикнул:

— Макгэри… стой!

Ему оставалось пройти еще метров семь-восемь, но старик, стараясь ублажить офицера, закивал головой и дружески заулыбался, протягивая ему свою трубку мира…

— Будь ты проклят!! — заорал взбешенный Макгэри. — Сейчас я покажу тебе Кровавые ручьи!!

С багровым лицом схватив маленький каменный топорик, которым индеанки обычно режут мясо, он к ужасу Романа широко размахнулся и обрушил его на голову Молунты. Старик упал. Все вдруг затихло под ярким полуденным солнцем, и воцарилась мертвая тишина.

Роман словно окаменел. Он был так поражен увиденным, что не мог сделать ни шага вперед… только удары крови в висках отмеряли сейчас время. Наконец жена Молунты, издав пронзительный вопль, повалилась на труп мужа.

Разъяренный Макгэри взметнул топорик и ударил снова. Лезвие блеснуло возле ее простертых тонких старческих рук, и из индеанки вырвался гортанный вопль пронзившей ее острой боли.

Дико взревев, Роман бросился вперед и сбил Макгэри с ног. Тот от неожиданности выпустил из рук топор, отлетевший в траву. Сцепившись, они катались по земле. Макгэри отбивался, молотил руками и ногами, пытаясь ослабить хватку скаута, сдавившего ему руками шею, но в ярости Роман не чувствовал ударов, и только после того, как услышал крики ужаса молодых охранников, как заметил посинелое лицо майора и его вылезающие из орбит глаза, разжал руки.

Макгэри судорожно глотнул воздух, пуская слюни. Грудь его бешено вздымалась, лицо побагровело и сплошь покрылось белыми пятнами.

— Я… я покажу тебе… Ты предстанешь перед военно-полевым судом… Джентри! — прерывисто дыша, хрипел майор. — За оскорбление офицера действием!

Роман, поднявшись на ноги, с ненавистью глядел на него сверху вниз.

— С-с-сука… — просвистел он. У него у самого был теперь чин майора, хотя он об этом часто забывал. — Сомневаюсь, ублюдок!

Взятые в плен индейцы, которых загнали за вигвамы, не видели этой дикой сцены, но каким-то образом обо всем узнали, и тут же по лагерю разнеслось оплакивающее песнопение. Индеанки подхватили скорбный мотив, не спуская глаз с жены Молунты, у которой на руке теперь не хватало трех пальцев. Две молодые женщины тут же принесли кору плакучей ивы, чтобы остановить кровь, и крепкого чая, чтобы облегчить боль.

Роман стоял, глядя на распростертого Молунту, на его старое, изборожденное морщинами лицо. Мозги его, смешанные с пылью, были похожи на внутренности забитой свиньи…

Макгэри поднялся на ноги, но Роман с содроганием отвернулся, жалея, что не задушил его.

— Будь ты проклят! — не выдержал Роман и нанес ему сокрушительный удар в челюсть, от которого майор снова покатился по земле.

Октябрьская жара сменилась холодными ночами и приятными солнечными днями, а деревья после легких заморозков изменили свою окраску. Наступало бабье лето.

Роман направлял своего Заката через подлесок и густой кустарник. Даже тем поселенцам, что жили на берегах Огайо, нечего было опасаться нападения индейцев в этом году: войска Логана сожгли множество деревень шоуни, уничтожили их урожай и привели с собой семьдесят пять пленников на обмен. Но от всего этого на сердце Романа не становилось легче. Он и на этот раз убивал индейцев, сражаясь с ними храбро, как и всегда, но набеги на безоружных индеанок и стариков не приносили ему удовлетворения. Убийство Молунты оставило в душе неприятный осадок.

Логан был вне себя от гнева, узнав об этой бессмысленной кровавой расправе. Он метался взад-вперед, обещая обвинить Макгэри в невыполнении отданных им строгих приказов не причинять пленникам вреда. Однако Роман сомневался, что Макгэри в конце концов ответит за все: белых совсем не волновала смерть какого-то старого индейца.

Роман вывел лошадь на утрамбованную тропинку вдоль реки. На ней он заметил хвост большой змеи, поспешно уползающей в нору. Река Кентукки показалась ему просто сказочно красивой. Очень скоро он подъедет к дому и мельнице… Роман никогда еще не был так счастлив оттого, что возвращается домой!

Его ожидали Данвилл и конвент, но перед отъездом он проведет несколько дней с семьей, обнимет Китти и своих мальчиков, поест вкусной еды, приготовленной Эстер…

Так как часть делегатов еще до конца не убрала с полей урожай, а другая часть все еще не возвратилась после похода Кларка, на сессии в Данвилле так и не удалось получить кворума до Рождества. Когда же наконец все собрались, делегаты очень быстро справились со своей задачей: они составили и приняли билль, в котором утверждалось, что «отделение Кентукки от штата Виргиния и превращение его в независимый штат целесообразно и отвечает волеизъявлению населения округа».

Но едва завершилась работа конвента, как с востока поступило сообщение о том, что Ассамблея штата приняла закон о необходимости проведения еще одних выборов и созыва нового конвента осенью, и эти решения должны быть одобрены Континентальным конгрессом до лета следующего года.

Роман, выйдя из-за стола, ходил взад-вперед по комнате возле камина.

— Ну что ж, парни, — повернулся он к Исааку Шелби, Бену Логану и Гарри Иннесу, которые приехали к нему на Выдряной ручей обсудить это важное дело, — выходит, нужно начинать все с начала!

Несмотря на мрачное разочарование из-за такой неудачи, Роман по крайней мере был отчасти доволен состоявшимся над Макгэри военным трибуналом, на котором он давал показания. Макгэри, правда, удалось отделаться легким наказанием за самоуправство, но он все-таки был понижен в чине.

— При сложившихся обстоятельствах мы и не могли рассчитывать на большее, — признался Роман Бену Логану.

Днем прошел дождь, прибив пыль на улицах Лексингтона, и вскоре сквозь облака прорвалось августовское солнце. Китти, стоя с Романом на углу Мейн- и Кросс-стрит, поправила шляпку и взяла его под руку. Они ждали вместе со всеми в толпе, собравшейся перед двухэтажным зданием суда. И хоть она довольно часто посещала Бунсборо, ей всегда доставляла большое удовольствие поездка в Лексингтон — Китти снова и снова хотелось посмотреть на этот город, растущий невероятными темпами. Стоявший рядом с ними Льюис Тодд вытащил часы и разглядывал эмалевый циферблат.

— Население округа достигло уже семидесяти пяти тысяч, и нам давно нужна газета. — Он коротко рассмеялся. — А Джон Брадфорд, видно, решил потомить нас здесь как следует в ожидании первого выпуска.

Этот симпатичный майор колониальной милиции с круглым лицом и живыми глазами, один из приятелей Романа, оставшийся в живых после памятной битвы у Голубых ручьев, настоял, чтобы они остановились всей семьей в его доме на время пребывания в Лексингтоне.

Вдруг раздались восторженные крики стоявших ближе к зданию мужчин.

— Наконец-то! Идет! — прогремел чей-то голос.

— Раздавай здесь, Джон Брадфорд!

— Первый экземпляр! Вот он, у меня в руке! — заливался кто-то в восторге.

— Давайте послушаем его! — заорал третий.

Все толкались, оттесняя друг друга. Роман упрямо протискивался в первый ряд, где Брадфорд, крепко сбитый мужчина с широкой спиной и решительно выступающей вперед нижней губой, раздавал первым подписчикам экземпляры «Кентуккской газеты».

— Какой знаменательный день для Кентукки, Джон… — тихо сказал Роман.

— И не говори… — На лбу редактора и издателя первой и единственной газеты в округе выступили крупные капли пота. Брадфорд, широко улыбнувшись, протянул Роману сразу несколько экземпляров. — Увидимся у Тоддов сегодня вечером…

Вечером в доме Тоддов, когда гости еще сидели за столом после обильного угощения, Джейн Тодд, миловидная пухленькая женщина, извинившись, ушла укладывать детей спать.

Тодды пригласили к себе и Шелби, и Китти очень обрадовалась встрече с Сюзанной.

— Как превосходно ты выглядишь! — воскликнула она в искреннем восхищении.

— Ты не хуже, дорогая Китти, — вернула комплимент Сюзанна, белокурая женщина с весело смеющимися глазами.

Они расспрашивали друг друга о детях, а мужчины, как всегда, говорили о политике.

Разомлев под конец от изысканной еды и рома, Китти заметила на себе взгляд Романа и улыбнулась ему в ответ. Оглядевшись, она только сейчас до конца поняла, какой у Тоддов просторный и уютный дом — с мягкими коврами на полу, с застекленным шкафчиком с фарфоровой посудой и выставленным напоказ столовым серебром.

Вдруг она вспомнила о Бунсборо, но не о постоянно растущем городе, а о том маленьком форте, который когда-то увидела впервые в этой первозданной глуши. Хижины, куда проводила Ребекка вновь прибывших женщин, были неуютными, малопригодными для жилья, хотя тогда они доставили большую радость измученным дорогой первопоселенцам: они были так довольны, что у них теперь есть свой дом… Она вновь увидела, как мать, засучив рукава, скребет грубый дощатый пол…

— Китти…

Она вздрогнула, услышав голос Романа, подняла голову и увидела, что муж кивнул ей в сторону Джона Брадфорда, который стоял с бокалом в руке и выжидательно смотрел на нее.

— Я не хотел, чтобы вы пропустили мой тост, госпожа Джентри, — с улыбкой сказал он.

Пробормотав извинения, она поспешила занять место рядом с Сюзанной Шелби и подняла свой бокал, в котором еще оставалось немного рома.

— Я уже произнес тост за нашего хозяина, — начал Брадфорд, отодвигая стул и поднимаясь, — а теперь хочу выпить за здоровье двух других джентльменов. — Склонив голову в сторону Романа с Исааком, он высоко поднял бокал с ромом. — Джентльмены! Позвольте мне сделать одно предсказание: когда Кентукки станет действительно независимым штатом, один из вас будет его первым губернатором. — Поднеся к губам бокал, он одним глотком осушил его.

10

Август 1787 года

Разложив детские перины на солнце и замочив в железном корыте шторы, Китти принялась дергать рычаг на кровати младшего сына — деревянное приспособление, натягивающее веревки в раме.

— Господи, — вздохнула она, когда в комнату стремительно ворвалась Эстер с ведром в руках. — Да Трейс начинает прыгать на этой кровати, стоит мне только закрыть за собой дверь! Посмотри, как провисли веревки.

Проворчав что-то, Эстер поставила ведро с горячей водой на пол. Ее кулинарное искусство сказывалось даже на ней самой: лицо ее еще больше округлилось, талия раздалась, и она уже давно выбросила все прежние пояса.

Китти изо всех сил дергала рычаг. Подойдя к кровати, Эстер оттолкнула ее.

— Давай я попробую, а ты посиди, отдохни, и так суетишься с самого утра без отдыха.

— И ты тоже, — ответила Китти, но тем не менее уселась на стул.

Воздух, проникающий в спальню на верхнем этаже, приятно освежал ее кожу. Достав из кармана фартука носовой платок, Китти вытирала выступившие на нижней губе капельки пота. Эстер все вертела головой, не спуская с нее внимательных глаз.

— Ты, наверное, устала за день, — сказала она. — Вчера ты даже не ужинала.

— Я себя хорошо чувствую! — возразила Китти. — Все дело в жаркой погоде.

Эстер поглядела ей прямо в глаза и спросила, поднимая брови:

— У тебя были месячные?

Не вынеся взгляда ее проницательных глаз, Китти начала пальцем вытирать оставленное кем-то из мальчишек грязное пятно на подлокотнике орехового дерева.

— Эстер, если я устала или у меня нет аппетита из-за жары, то это вовсе не значит, что я беременна!

— Нет, конечно, — согласилась Эстер, — но были?

— Что были? — Китти невольно улыбнулась, и глаза Эстер радостно вспыхнули:

— Значит, не были! — Женщина выпустила из рук рычаг и в восторге поднесла к губам руку, чтобы скрыть улыбку.

Китти, позабыв о пятне, вскочила со стула:

— Ах, как я была бы счастлива… и Роман тоже, я уверена! Но может, ничего еще и нет… Сколько раз у меня бывали задержки.

Эстер, склонив голову набок, оглядывала ее с головы до ног.

— А судя по твоему виду, ты попалась.

— Перестань! — потребовала Китти, еще шире расплываясь в улыбке. — И ни слова не говори Роману: не хочу, чтобы он волновался из-за меня на конвенте в Данвилле. Он теперь не должен думать ни о чем, кроме будущего Кентукки.

— А на днях я видела колыбельку… — с самым невинным видом заметила Эстер. — На чердаке в дальнем углу.

— Хватит! — оборвала ее Китти.

Через три недели ее надежда переросла в уверенность, а когда однажды утром она, посмотрев за столом на маисовые лепешки, похлебку и жареную свинину, выскочила из кухни, чтобы ее там не стошнило, у нее не осталось никаких сомнений.

— Теперь-то ты скажешь об этом Роману, когда он вернется? — спросила Эстер, протягивая Китти мокрую тряпку.

— Наверное, скажу… — Китти попыталась улыбнуться, прижав тряпку к побледневшему лицу, и обе рассмеялись, а на глазах у Китти неожиданно выступили слезы. Она быстро смахнула их.

— Господи, я думала, что больше никогда не забеременею…

Когда приехал Роман, шел страшный ливень. Он промок до нитки, с полей его шляпы стекали ручьи воды, но в глазах его Китти уловила знакомый радостный блеск.

— Мы не получили из Данвилла ни одного известия! — с упреком сказала она. — Расскажи нам о работе конвента.

— Не все сразу, любовь моя! — рассмеялся Роман. — Я умираю от голода!

Дождь прекратился, облака на небе разорвались в клочья. Когда со стола убрали, Роман подошел к Китти, чтобы помочь ей поставить чистые тарелки на место. Взяв у нее из рук последнюю, он предложил:

— Пойдем немного погуляем.

Китти посмотрела на Эстер, соскребающую остатки картошки со сковороды.

— Я скоро вернусь, — сказала она.

Эстер бросила на нее понимающий взгляд.

Они пошли по тропинке вдоль ручья, который теперь стал намного шире, чем раньше. На месте их старого дома Роман посадил табак, и время от времени сюда приезжал на фургоне Том Латтрем с сыновьями — посмотреть, как обстоят дела. Дождь охладил жаркий воздух, и от воды шел запах свежей влаги. Мокрая листва поблескивала хрусталиками дождевых капель.