Он обхватил руками грудь, словно не желая выпускать оттуда разрывавшего ее горя.
— Вряд ли, Китти, я скоро вернусь… Может, и не вернусь вообще… никогда.
Китти бессильно опустилась на стул: она остается совсем одна… Дождь в том же равнодушном ритме стучал по крыше, и только этот стук нарушал напряженную тишину в хижине.
— Когда умер Каллен, — сказала она, — мне казалось, что это убьет меня. Но, как видишь, ничего не произошло.
— У тебя все по-другому, — сказал он.
— Почему?
Роман молча отвернулся.
— Ну поговори же со мной, Роман! — молила его Китти, но он упорно глядел в сторону.
Все эти годы они всегда могли поговорить — даже тогда, когда не понимали друг друга, — и теперь его молчание было для нее невыносимым. Она опустилась на колени перед его стулом.
— Ради Бога, Роман! Нет — ради себя самого… ради меня… — слезы полились из ее фиалковых глаз, лицо исказили боль и подступающий к сердцу гнев, — поговори со мной!
— Оставь это, Китти! — взорвался он; глаза его, иссиня-черные от горя, засверкали.
— Нет, не оставлю! Разве я не любила ее?
Он, скорчив болезненную гримасу, процедил сквозь зубы:
— Да… Господи, да, я знаю! Но ведь не ты привезла ее в эти края на верную смерть!
Китти тяжело задышала: вот оно в чем дело…
Она обеими руками обхватила его широкое крепкое запястье:
— Ты всегда казнил себя и клял, Роман Джентри, но сейчас, по-моему, настал час покончить с этой привычкой! Сара сама всегда хотела быть рядом с тобой, где бы ты ни находился!
— Но она ненавидела Кентукки! Она была такой хрупкой, нежной, такой слабой… она не могла здесь выжить и надорвалась… А меня… так влекла эта земля — чудная земля, таящая в себе надежду… Я никогда и не помышлял уезжать отсюда. — Он тихо выругался, пытаясь освободить руку, но Китти еще сильнее сжала ее.
— Я не могу выносить, когда ты так убиваешься, изводишь себя… но за что? Роман, за что? Когда я с Майклом навещала ее в Хэрродтауне, Сара говорила мне, что ей там очень нравится… Ее отец всегда повторял, что Бог лучше других понимает ложь во спасение… Ее признания вполне достаточно, чтобы пережить эту утрату и не казнить себя!
Глаза его сузились, и он снова отвернулся.
— Она и правда сказала тебе об этом?
— Да, я не вру!
Роман молчал. На его лице отражались печаль, чувство вины и изнеможение; глаза глубоко запали. Откинувшись на спинку стула, он сжал руку Китти.
Одно из поленьев в камине сдвинулось с места, посылая целый сноп искр вверх.
— Ты помнишь, после смерти Каллена… я просил тебя переехать к нам в Хэрродтаун?
Китти кивнула.
— И ты ответила, что остаешься здесь.
Она снова кивнула.
— Значит, тогда у тебя была потребность в этом, да? А теперь точно такая же потребность возникла у меня, Китти. Я должен уехать из Кентукки.
Она, ответно сжав его руку, поняла, что никакие слова больше не нужны. Подойдя к ящику возле кровати, она вытащила оттуда несколько лоскутных одеял.
— Можешь лечь прямо здесь, на полу возле камина.
Он отмахнулся.
— Нет, я пойду спать в блокгауз.
— Не стоит: там не топят на ночь камин. Да ты еще и не высох… Оставайся у меня!
Она подошла к Майклу, сбросила шаль и снова легла. Пока она засыпала, Роман неподвижно сидел на стуле.
Когда Китти проснулась, дождь все еще барабанил по крыше, но Романа уже не было, а одеяла лежали нетронутыми на том же месте, где она их оставила.
Расправив плечи и недоверчиво покачивая головой, Ребекка Бун устроилась поудобнее на стуле-качалке и уставилась на Китти.
— Никто не убедит меня, что Роман Джентри навсегда покинул Кентукки! — безапелляционно заявила она. — Он выдержит на востоке не дольше Дэниэла.
Она приехала в Бунсборо вместе с Израилом и Дэниэлом-Морганом, которому исполнилось уже двенадцать лет, — погостить у Джемины. И зашла к Китти.
— Вы его не видели, — грустно ответила Китти, наливая две чашки густого молока. Передавая одну из них Ребекке, добавила: — Он так подавлен… Винит себя в смерти Сары.
В глазах Ребекки мелькнула глубокая печаль-понимание:
— Да поможет Господь этому несчастному… — Она обхватила ладонями чашку с молоком, словно озябла. — Он всегда был таким, ты же знаешь… Еще мальчишкой всегда все брал на себя.
Китти молчала.
— И все же… — вздохнула Ребекка. — Мне кажется, он вернется, когда развеется его печаль. Вот увидишь!
В каштановых волосах Ребекки Китти заметила несколько седых прядей, и ей показалось, что жена Буна немного отяжелела со времени их последней встречи, вокруг глаз появилось больше морщинок, но лицо не очень изменилось с той поры, как Китти шесть лет назад впервые увидела ее. И это несмотря на все жизненные передряги! Китти вспомнила о ее первенце — несчастном мальчике, которого замучили индейцы… о тех печальных днях безысходности, когда даже Ребекка поверила, что Дэниэл мертв…
— Я слышала, — сказала она, — что Дэниэл назначен управляющим округа Лафайет.
— Да. И очень этим доволен, готова поклясться! И еще он ужасно рад, что его повысили в полицейском чине: теперь он подполковник, хотя никому об этом не говорит. — Она улыбнулась: — Дэниэл не любит быть на виду… Сейчас он уехал в Ричмонд как представитель округа в Ассамблее. Мне бы хотелось, чтобы он узнал о Саре до своего отъезда — по крайней мере, мог бы навестить Романа, если тот объявится там. — Выпив молоко, она отставила чашку.
Китти долго смотрела на Ребекку.
— Ребекка… да вы что, снова беременны?!
Ребекка кивнула.
— Теперь это меня наверняка доконает… или Дэниэла. Хотя мужики вообще-то выносливые…
— Ах, Ребекка… как же это здорово! — Китти порывисто обняла ее.
— Вот и Джемина говорит то же самое. Но, по-моему, внучка, когда подрастет, будет шокирована тем, что ее дядя или тетка младше ее.
Она отвернулась, словно смущаясь тем, что сказала, и Китти вдруг с особой ясностью вспомнила, как они с Калленом во время осады отказались от надежной безопасности в стенах блокгауза и отправились в свою хижину, хотя индейские снайперы простреливали форт. Они лежали рядом, самые счастливые люди на земле, и в те минуты им казалось, что смерть над ними не властна.
Китти выпрямилась, чтобы растереть натруженные мышцы поясницы и вытереть заливающий глаза пот. Она глядела на грядку бобов, подсчитывая, сколько еще сорняков ей предстоит прополоть. Заниматься этим в полдень, на самом солнцепеке — полное безумие! Ну кто в такое время обрабатывает огород! Но ей нужно многое успеть до начала уроков в школе…
Китти упрямо рубила острой тяпкой особенно неподатливый и толстый корень сорняка, когда услышала топот скачущего к форту всадника. «Кажется, это Израил Бун… — подняв голову, всмотрелась она. — Да, точно…»
Лошадь шла быстрым галопом. Израил не заметил Китти и промчался в открытые ворота.
«Что-то стряслось», — встревожилась она.
И поспешила к хижине Джемины и Фландерса Кэллоувэев. На крыльце стояла Элизабет Кэллоувэй, готовая немедленно уйти: все знали, что она никогда не оставалась в хижине, если к Джемине приезжали ее родственники.
— Израил приехал, — сообщила она Китти. — Говорит, что Ребекка рожает, но возникли трудности.
Китти проскользнула мимо Элизабет в комнату. Израил настаивал, чтобы больная Джемина снова легла в постель.
— Нет! — упрямо возражала она, и глаза ее блестели от лихорадки.
— Ты никуда не поедешь! — сердился Израил. — В таком виде ты ей ничем не поможешь!
— Что случилось, Израил?
— Мама уже давно пытается разродиться, Китти… со вчерашнего дня. — На его широком добродушном лице отразилась тревога, на подбородке была заметна небольшая светлая щетина. — Девочки — ни Лавиния, ни Бекки — не знают, что делать.
Китти вспомнила, что девочкам сейчас должно быть не больше четырнадцати-пятнадцати.
Джемина, скрипнув зубами, со слезами на глазах снова попыталась подняться.
— Лежи-ка на месте! — приказала ей Китти. — Я сама поеду с Израилом.
— И я тоже.
Голос прозвучал от двери. Обернувшись, они к своему изумлению увидели Элизабет Кэллоувэй.
Под их вопросительными взглядами она сцепила на животе руки с длинными пальцами и безразлично пожала плечами.
— Я принесла в этот мир немало младенцев и знаю, что говорю.
— Ах, как мне благодарить вас за все, Элизабет! — срывающимся голосом воскликнула Джемина и расплакалась.
— Успокойся, успокойся, — Элизабет подошла к ней ближе. — Сейчас соберу все необходимое, — бросила она Израилу.
Когда они приехали в маленький форт, уже почти наступила ночь. Дэниэл-Морган, только что вернувшийся с охоты, открыл перед ними ворота и едва они въехали, задвинул большой засов: семья теперь не могла позволить себе беспечности — Дэниэл-старший был слишком лакомой добычей для шоуни.
Китти первой вошла в тускло освещенную хижину. Когда глаза привыкли к темноте, возле камина она различила двух девочек, Лавинию и Бекки, наливавших из кастрюли горячую воду. На их лицах застыло смятение. Измученная Ребекка лежала под одеялом на широкой кровати в углу, подтянув к себе колени. Ее запавшие глаза были обведены темными полукружьями. Роженица, увидев Китти, слабо улыбнулась.
— Китти… как я рада, что ты приехала… — и, заметив Элизабет, осеклась. Помолчав немного, Ребекка протянула навстречу ей руку, и Элизабет, быстро подойдя к кровати, пожала ее. Женщины обнялись и долго не выпускали друг друга из объятий.
Нос Ребекки покраснел, она часто моргала, а Элизабет долго откашливалась, не в состоянии говорить.
— Ну, как ты себя чувствуешь? — наконец осведомилась она.
— Не очень хорошо. — Ребекка перевела взгляд с Элизабет на Китти. — Кажется, он выходит не в том положении.
— Посмотрим, — сказала Элизабет, тряхнув ее за руку. — Если понадобится — перевернем его: мне приходилось это делать и раньше. — Подняв голову, она оглядела комнату. — Принесите сюда лампу.
Девочки Бун бросились выполнять ее распоряжение. Ребекка, почувствовав, как сокращается живот, подняла колени еще выше и уперлась головой в шершавое бревно стены дома. Стараясь не дышать, чтобы вытерпеть жуткую боль, она лишь хрипло стонала.
В комнату вошел Израил. Подождав, когда пройдут схватки, он измерил глазом расстояние до камина и бросил на его полку пять толстых белок. Подойдя к матери, он взял ее за руку.
— Дэниэл-Морган обеспечил нас мясом на ужин! — гордо сообщил он.
— Могу поклясться, — Ребекка вымученно улыбнулась Израилу, — что он такой же отличный стрелок, как ты, или даже отец. — Лицо ее покрылось потом. Израил кивнул, так же старательно улыбаясь матери.
— Мы будем стоять возле хижины, мам. Если что будет нужно…
— Хорошо.
Он ушел, а Китти заставила девочек потрошить белок.
— Зажарьте четыре штуки! — распорядилась она. — У нас голодный мужчина и куча мальчишек. А последнюю потушите для матери — ей нужно набрать как можно больше сил.
Лавиния кивнула. Свет от масляной лампы освещал ее широкоскулое волевое лицо с темными материнскими глазами.
— Я сделаю мясо с турнепсом и луком, — приободрилась она.
Элизабет тихо разговаривала с Ребеккой. Когда к ним подошла Китти, начались очередные схватки. Изгибаясь от боли, не отрывая рук от раздутого живота, Ребекка крепко сцепила зубы и двигалась взад-вперед всем телом. Она тужилась, что-то бурчала, и ее гортанные звуки вдруг перешли в ужасный вой.
— Господи, — тяжело дыша, с отчаянием пролепетала она, — Да он же совсем не движется! Он на том же месте, что и вчера… Я же знаю… Не одного произвела…
— Сейчас посмотрю, как лежит младенец, — сказала Элизабет. И, обращаясь к Лавинии и Бекки: — Мне нужно немного сала или жира опоссума.
Обильно смазав салом пальцы и почти все руки, Элизабет подошла к кровати. Кивнув на одеяло, сказала:
— Снимите это!
Китти приподняла одеяло. Кто-то подстелил под Ребекку кусок оленьей кожи, и теперь он весь испачкался кровью и отходящими водами.
Ребекка напряглась, когда Элизабет ощупывала ей промежность между тонкими, покрытыми венами ногами.
— Почему не приехала Джемина? — спросила она, стараясь отвлечься.
— Немного простудилась, — пробормотала Китти. — Ничего страшного! Мы с Элизабет решили, что и сами справимся.
Ребекка откинула назад голову — начался новый приступ.
— Он лезет ягодицами вперед… — процедила вспотевшая Элизабет. Она все еще ощупывала плод. Ребекка вскрикивала, извиваясь и напрягаясь от страшной боли.
— Не дергайся! — упрашивала ее Элизабет. — Лежи спокойно. Так ему все равно оттуда не выбраться, ты только себя изматываешь!
— Я… попы… попытаюсь… но… — тяжело дышала Ребекка, — очень… трудно… больно…
Пока Элизабет по миллиметрам поворачивала во чреве ребенка, Китти молча благодарила судьбу за то, что здесь сейчас рядом с ней опытная женщина постарше. Она уже слышала о такой операции, но сама никогда этого не делала…
— Ну вот… — перевела дыхание Элизабет. — Кажется, сдвинулся с места… Господи, ему там ужасно тесно!
— Ему? — воззрилась на нее Ребекка, и глаза ее вспыхнули.
— Конечно, а кому же? Минуту назад я почувствовала его мужские прелести.
Когда начался очередной приступ, Ребекка закричала, но в этом крике уже звучала скрытая радость. Элизабет все так же умоляла ее не дергаться.
— Ну вот, почти все, — приговаривала она. — Почти все…
Девочки Бунов, бросив стряпню, подошли к кровати, чтобы видеть все своими глазами. Бекки, опасливо держась за руку старшей Лавинии, затаила дыхание. Обе смотрели на мать и ждали. Китти держала Ребекку за руку.
— Он вылезает… вылезает как нужно! — закричала наконец Элизабет. — Я чувствую его плечико… Слава Богу, пошел головкой вперед!
Ребекка засмеялась, пытаясь приподняться.
— Теперь-то уж я помогу! — воскликнула она.
Она изо всех сил натужилась, и в глазах ее отразилась адская боль. Закусив до крови губу, она снова напряглась, лицо ее густо покраснело.
— Уже видна головка! — радостно крикнула Элизабет, посмотрев на Китти.
И вдруг рассмеялась, а по лицу ее заструились слезы, смешиваясь с обильным потом. В этот момент Ребекка издала отчаянный радостный вопль, и младенец выскользнул из нее прямо в подставленные руки Элизабет.
Когда обмыли младенца и Ребекку, ожидавшие снаружи мужчины толпой ввалились в хижину, чтобы увидеть новорожденного, на которого совсем не повлияли трудные роды. Мальчишки, смущенно толкаясь, старались подойти поближе к кровати.
— Как он похож на папу! — воскликнул Дэниэл-Морган.
— Нет, он похож на меня! — возразил маленький Джесси.
— Да ты-то сам похож на отца! — в один голос заявили Израил с Дэниэлом, похлопывая Джесси по спине.
Но тут же притихли, как только Лавиния призвала их к тишине.
После ужина взрослые с детьми разместились на ночь в амбаре, а Китти с Элизабет улеглись вместе с девочками.
На следующий день, убедившись еще и еще раз, что Ребекка с младенцем чувствуют себя хорошо, Израил проводил их до Бунсборо.
Вернувшись через три недели с востока, Дэниэл увидел своего новорожденного сына.
6
Большая капля дождя ударила Китти по носу. Подняв вверх глаза, она получила еще два удара — по щеке и по лбу — и улыбнулась.
Для Китти наступили лучшие времена. Ее худоба постепенно исчезала; она получала большое удовольствие от обучения детишек, и вокруг было много друзей… Ее самой настоящей «семьей» стали Эстер с Плизом: часы, которые она с Майклом проводила у них, наполняли ее покоем и чувством полной безопасности. Она по-прежнему тосковала по Каллену, но время научило Китти жить без него… Она слышала, что когда умирают любимые, иногда бывает трудно спустя какое-то время даже вспомнить их лица. Но ей это не грозило: перед ней всегда стояло личико Майкла. Каллену не нужно было оставлять ей свой живописный портрет.
Дождь скоро превратился в ливень. И вдруг Китти заметила у ворот высокую мужскую фигуру. Она встряхнула головой, не веря глазам… Не может быть…
— Роман… — шепнула она. И во все горло закричала: — Боже мой! Да ведь это же Роман!
Подобрав юбки, ничего не видя перед собой за плотными струями дождя, Китти полетела к нему, оттолкнув на бегу Уинфреда и Фанни Холдер, которые устремились вслед за Элизабет Кэллоувэй… Наконец она увидела его лицо, его лукавую улыбку и, сделав еще несколько крупных шагов, бросилась на него с такой силой, что наверняка сбила бы с ног мужчину помельче.
Он оторвал Китти от земли и закружился с ней, не замечая хлеставшего по их лицам дождя.
— Боже мой, Роман… — все лепетала она. Откинув голову, она старалась разглядеть такое знакомое ястребиное лицо, убедиться, что это он, что с ним ничего плохого не произошло… И только сейчас понимала, как она скучала по нему.
Поставив ее на землю, он улыбнулся.
К ним подбежал Майкл. Он остановился перед Романом, смущенно оглядывая его. Прошло уже так много времени, и четырехлетнему карапузу трудно было сохранить воспоминания о нем…
— Неужели это Майкл? Даже не верится! — воскликнул Роман и когда мальчик утвердительно кивнул, забросил за спину узел и высоко подкинул его на руках. — Да ты уже совсем взрослый, дружище!
Они пошли к хижине Китти. Роман, не обращая внимания на ливень, то и дело останавливался, чтобы поздороваться со старыми друзьями.
Наконец все трое шумно ввалились в дом, постукивая мокрыми башмаками об пол; с них стекали ручьи дождевой воды. За ними в открытую дверь прокрался Мишка, фыркнул и отряхнулся, образовав вокруг себя фейерверк воды.
Все трое переоделись в сухое, Майкл устроился поудобнее в углу рядом с Мишкой.
Роман долго молчал, сидя по своему обыкновению в кресле-качалке и протянув к огню длинные ноги. Китти у стола резала картошку. Дождь равномерно барабанил по крыше, пропитывая давно желанной влагой плодородную почву.
— Я слышал, здесь неспокойно, — наконец сказал Роман.
— Да, ты прав, — сказала Китти, открывая немного окно для свежего воздуха; порывы влажного ветра обдували ей лицо. — Осенью прошлого года, когда пришло сообщение о конце войны, мы все здесь были уверены, что индейцы больше не сунутся, — ведь англичан прогнали и некому теперь науськивать на нас этих дикарей. Но, как видишь, все обернулось иначе.
Роман медленно потягивал из кружки вино.
— Разумеется. Дело в том, что англичане удвоили свои усилия: они продолжают поставлять им оружие, порох… новые ножи.
Китти положила на стол картофелину.
— Но зачем?! Ведь они проиграли войну!
— Затем, что если им удастся сесть за стол переговоров в Париже, уже держа под контролем запад, у них появится весомый шанс заявить о своих правах на него… либо на весь, либо на часть.
— Боже, никогда об этом не думала!
— Они пойдут на любую подлость.
— И поэтому у нас все время возникают неприятности с делаверами, виандотами, шоуни?
Роман недовольно проворчал:
— Они намерены использовать против нас любое племя.
Китти отметила, что он сказал «против нас». Ребекка оказалась права: Роман не смог долго находиться вдали от Кентукки.
— Ты возвращаешься в Хэрродтаун? — спросила она.
Роман склонил голову набок. Солнечный свет, отраженный от гор и низины, играл на его огненно-рыжих волосах.
— Мне показалось, что теперь, когда здесь снова объявились индейцы, Бунсборо может понадобиться опытный разведчик.