— Ему тоже твой бутербродик понравился, — ухмыльнулся Карман.

— Хассо! Хассо! Где тебя носит? Ко мне! — услышали они раздражённый голос господина Куншевски. — Эта псина ещё хуже воспитана, чем дети Янссенов, — мрачно проворчал сосед.

Глава четвёртая

Облака рассеялись. День выдался особенно ясным и приятным, как это часто бывает после сильной бури. Однако штормовой прилив не прошёл бесследно. Эмме и Лукасу было хорошо видно, насколько высоко поднималась вода у плотины. Прилив вынес на берег водоросли, порванные рыбацкие сети, древесную кору и полиэтиленовые пакеты.

Сейчас, когда вода ушла, всё это лежало, словно нарочно вытянутое в одну бесконечную линию. Пара чаек искала, чем бы поживиться. Хотя моря не было видно, Эмма и Лукас отчётливо ощущали его запах. После штормового прилива особенно остро пахло солью и илистыми ваттами [Ватты — большая прибрежная полоса Северного моря, которая затопляется во время прилива и осушается во время отлива.].

Солнце отражалось в бесчисленных маленьких лужицах на морском дне.

Эмма медленно ступала по вязкому грунту, подбирая ракушки и складывая их в матерчатую сумку. Она хотела сделать для мамы картину из ракушек. Лукас держал в одной руке облезлую палку, а в другой — лупу двоюродного дедушки, супердетектива Теодора Янссена. С её помощью он тщательно изучал выброшенные на берег предметы.

— Смотри, Эмма, думаю, на этой штуке арабский шрифт.

Эмма никак не отреагировала на слова брата. Она подняла полиэтиленовый пакет и возмущённо сказала:

— Когда недавно киты выбросились на Вангероге [Самый восточный из Восточно-Фризских островов.], у одного из них в желудке нашли дикое количество таких пакетов. Эту дрянь давно пора запретить!

Тут Эмма обнаружила крошечного краба, запутавшегося в рыбацкой сети. Она осторожно его освободила.

— А тебя я лучше верну в Северное море! — прошептала она.

Эмма положила краба на сумку и переобулась в резиновые ботики. Над ней кружили голодные чайки.

— Убирайтесь! — крикнула она им. — Моего маленького друга вам не видать!

Эмма бережно несла крабика в руке, перебираясь через скользкие чёрные валуны, покрытые морскими желудями [Морские желуди — род усоногих раков. Взрослые рачки ведут неподвижный образ жизни, прикрепляясь к твёрдым поверхностям.] и улитками. Она подошла к небольшой протоке, которая выглядела как ручей, тёкший в сторону моря. Там Эмма выпустила крабика и, помахав ему вслед, прошептала:

— Прощай, маленький друг!

— Эй, ты вообще чем там занимаешься? — крикнул Лукас сестре.

— Спасаю мир, ну, точнее, одного маленького краба, — гордо ответила Эмма.

На другой стороне протоки она заметила нечто необычное, оказавшееся при ближайшем рассмотрении горлышком бутылки, которая торчала из илистого дна. Бутылка была, очевидно, очень старая, вся облепленная ракушками, морскими желудями и улиточьими раковинами.

Эмма возбуждённо замахала руками, подзывая брата.

— Смотри, Лукас, что я нашла!

— Не заходи слишком далеко! — крикнул Лукас. — Сама ведь знаешь: течение в протоке бывает такое, что мало не покажется!

— Я вовсе не далеко зашла. К тому же сейчас отлив. Прилив начнётся лишь через несколько часов.

Лукас побежал к ней. Илистое дно громко хлюпало под его ногами. Он то и дело увязал по самую щиколотку.

— Об этом и речь, — крикнул он, — как раз при отливе ватты опасны. Не заметишь, как тебя потащит в открытое море.

Его нога снова увязла в илистом грунте.

— Вот чёрт! — выругался он.

Лукас вытащил ногу из ботинка, опустился на колено и стал буквально выгребать застрявший башмак.

— Ха-ха! — прыснула Эмма. — Видок у тебя как у илистого страшилища. Для прогулок по ваттам надо сапоги надевать!

— Благодарю, о мудрейшая! Если бы ты не потащилась к протоке, я бы так не вляпался.

Эмма взволнованно показала на бутылку:

— Видишь на той стороне бутылку? Ей наверняка в обед сто лет.

— Ух ты! — У Лукаса загорелись глаза. — Вот это круть! Сейчас я её достану.

— Смотри, через протоку переходить — большой риск! — наставительно сказала Эмма, уперев руки в бока.

— Да брось ты! — отмахнулся Лукас. — Мне тут от силы по колено.

Когда он дошёл до середины, вода поднялась ему уже до икры. Он по-собачьи встряхнулся.

— Уф, ну и холодища!

Внезапно его левая нога провалилась под воду до колена. Он почувствовал силу течения и испугался. Вокруг его ног кружилась стайка рыбёшек.

Лукас резко выхватил из ила бутылку и как можно быстрее потопал по вязкому дну к сестре.

Бутылка была до такой степени утыкана ракушками и морскими желудями, что ребята даже не могли определить, какая она — стеклянная или глиняная.

— Надо будет её внимательно изучить, — решительно заявил Лукас.

Эмма согласно закивала.

— Давай возьмём её с собой!

Ветер усилился, и Лукас стал замерзать.

— Мне надо переодеться, возвращаемся.

Глава пятая

Ночная буря оставила после себя множество следов разрушения. Петер Грендель орудовал на крыше виллы Янссенов, пытаясь восстановить её первоначальный вид. Тем временем Мик собирал в саду битую черепицу.

— Эй, Петер! Не желаешь ли передохнуть?

Я чай заварил! — крикнул Мик.

— Салют, Мик! — отозвался Петер Грендель. — Спасибо, но из-за треклятой бури тут дел невпроворот. А сегодня ночью обещают повторение.

— Ну, тогда я тем более рад, что ты прежде успеешь крышу отремонтировать.

Петер Грендель спустился вниз.

— Твоя правда, ведь если даже всего одной черепицы не хватает, то первая же буря снесёт всю крышу целиком.

— Спасибо тебе огромное, Петер! — сказал с чувством Мик.

Петер Грендель хлопнул друга по плечу.

— Не стоит!

* * *

В доме и вокруг предстояло ещё многое сделать, но у брата с сестрой не было особого желания помогать взрослым.

Они прокрались через чёрный ход в дом.

В подвале Лукас стянул с себя мокрую, грязную одежду. Свои изгвазданные и промокшие насквозь кроссовки он поставил сушиться в котельную, затем снял с бельевой верёвки чистые свитер и джинсы, оделся и пошёл наверх к Эмме.

Та первым делом помчалась в ванную отмывать бутылку. Ей ужасно хотелось подарить её маме, но Лукас был против. Бутылка пробудила в нём исследовательский зуд. Он решил изучить её и во что бы то ни стало выяснить, откуда она взялась и сколько ей лет.

Мальчик принёс пинцет и лупу двоюродного дедушки Теодора Янссена из его детективного бюро.

— Да оставь ты мою бутылку в покое! — запротестовала Эмма. — Это я её нашла.

— А я её вытащил из ила, — возразил Лукас. Эмма скрестила руки на груди.

— Ну и что ты собираешься с ней делать?

Лукас пропустил слова сестры мимо ушей и как следует встряхнул бутылку.

— Послушай! Там что-то есть.

— Смотри не разбей! Ну что там может быть? Старое вино, что же ещё.

Лукас попытался вытащить пробку, густо облепленную ракушками. Раздался скрип. Один морской жёлудь отвалился.

— Кончай свои эксперименты, Лукас! — раздражённо сказала Эмма и выхватила бутылку у него из рук.

— А ты слыхала когда-нибудь о бутылочной почте? — спросил Лукас. — Может, там внутри письмо. Или зашифрованная карта с указанием места, где зарыт клад…

— А если нет? — парировала Эмма. — Тогда бутылке конец, и я не смогу подарить её маме.

Лукас состроил недовольную мину. Но, поймав решительный взгляд сестры, понял: шансов у него нет.

Тут из кухни донёсся умопомрачительный аромат блинчиков. У него тут же потекли слюнки, и он почувствовал, что ужасно голоден.

— Эмма, Лукас! — позвала снизу мама. — Быстро за стол!

Обычно готовил папа, но мамины блинчики с яблоками были просто высший класс.

Пока Лукас спускался по лестнице, Эмма быстро забежала в ванную и сунула бутылку в корзину для белья. Там брат её наверняка искать не станет. Когда она пришла на кухню, Лукас уже дожёвывал первый блинчик.