Бьянка Питцорно

Торнатрас

Лалли, как всегда;

Анне К. и Лоле Ф.,

моим дорогим подаркам ко дню рождения;

моей кубинской крестнице Сузи де ла Каридад,

Франческо Форти Граццини.

И наконец, Нестору и Хуану Карлосу Картолини

Часть первая

Глава первая

Когда я вырасту, напишу роман о своей жизни.

Первая часть будет о моей жизни от начала и до одиннадцати лет, и я уже знаю, что там будет в конце: я стану богатой и перееду жить в другой город.

Что будет во второй, пока не знаю, потому что она еще не началась. Э-будем-посмотрети, как говорит Араселио, жених моей тети Мити́.

Только сегодня утром я шла на кухню готовить завтрак для Лео и представить себе не могла, что еще до того, как начнется вечерний тележурнал, окажусь наследницей. Несмотря на мой день рождения, настроение у меня было отвратительное. Я знала, что не получу никакого подарка. И торта со свечками тоже не будет. Вдруг вспомнился прошлогодний день рождения и как папа играл на скрипке в честь моего десятилетия. Со злости я разбила тарелку об стол и потом в ванной так терла Лео лицо мокрым полотенцем, что этот хлюпик тут же распустил нюни. А мама даже ничего не заметила.

Я хочу, чтобы во второй части романа мама перестала включать телевизор с утра пораньше и провожала нас до дверей, когда мы уходим в школу. Потому что то, как она ведет себя в последних главах первой части, терпеть уже просто невмоготу.

Тетя Мити говорит, что, когда мы переедем в Милан, все точно будет по-другому.

Э-будем-посмотрети.

Глава вторая

Утром двадцать первого мая Коломба Тоскани вышла из школы после уроков и направилась на задний двор, чтобы забрать Лео. Он освободился на двадцать минут раньше и играл в футбол с двумя друзьями, которые тоже дожидались старших братьев-сестер.

Вместо ворот они поставили ранцы, двое мальчишек были нападающими, а Лео — вратарем. Волосы у него взмокли от пота, а штаны на коленках были перепачканы землей и травой. Коломба вздохнула: будь ее воля, он бы и ходил в них всю неделю, но училки первых классов были ужасные придиры и вредины. Если кто-то являлся в класс одетым не с иголочки, они сразу поднимали шум и строчили записки родителям. Так что дождаться субботы не получится, придется устраивать стирку в среду.

— Заканчивай, — поторопила она брата.

Помогла надеть ранец, взяла крепко за руку и потянула к выходу.

Она была не единственной девочкой, которой приходилось тащить из школы младшую сестру или брата. Но никому больше не нужно было ходить в магазин за продуктами и готовить обед. Поесть раньше трех им с Лео никогда не удавалось.

Конечно, было бы намного лучше обедать в школьной столовой. Но, во-первых, обеды эти были семье Тоскани не по карману, а во-вторых, Коломба знала: если она не приготовит обед, не накроет на стол и двадцать раз не позовет маму есть, та и не вспомнит о еде. Предоставленная самой себе, она будет питаться исключительно солеными орешками и шоколадом, не покидая своего обожаемого кресла перед обожаемым телевизором.

Раньше мама такой не была. Она прекрасно готовила и с вечера выбирала в кулинарной книге, что приготовит завтра. Рассчитывала протеины, витамины, белки и углеводы, нужные мне и Лео, чтобы хорошо расти. В то время — прошел всего год, но кажется, будто век, — она всегда следила, чтобы в доме был порядок. И одевалась элегантно. И ходила по субботам в парикмахерскую. И если только замечала на бусах хоть какую-нибудь царапинку, безжалостно выбрасывала их на помойку.

Но когда не стало папы, все изменилось.

Мой отец погиб при кораблекрушении. Корабль, на котором он работал музыкантом, затонул в Тихом океане. Отец успел проработать в этом оркестре два года. Играл на скрипке, но, если было нужно, на фортепиано тоже. Когда он устроился на эту работу, наша семья поселилась в Генуе, рядом с портом, чтобы папа всегда мог забежать и обнять нас в промежутке между круизами.

Теперь мы могли жить где угодно, ведь он уже не вернется. Теперь мой отец спит на дне моря — среди рыб, водорослей и кораллов, как говорится в тех стихах, которые читала на его похоронах тетя Динучча. Каждый раз, как я вспоминаю эти стихи, у меня по спине бегают мурашки.

«Геркулес» затонул со всеми людьми, которые были на борту. (Чудом спаслись только десять пассажиров — они отплыли на лодке и были далеко, когда корабль ушел под воду.) Музыкальные инструменты тоже пошли на дно. И папина скрипка по имени Филиппо. Папа говорил, что у инструментов должны быть имена, как у людей. Поздно вечером, когда я лежу в постели, засыпая, мне иногда кажется, что я слышу голос Филиппо. Потом я понимаю, что это музыка из телевизора, и тогда мне становится совсем-совсем плохо.

Мама так и не оправилась от удара. Поначалу она плакала все дни и все ночи. Когда мы уходили в школу, она боялась оставаться дома одна. И рядом не было ни подруги, ни родственницы, чтобы чем-нибудь ее утешить или просто побыть рядом.

У мамы есть две золовки — это папины сестры. Он называл их «девчонки», потому что, хотя и той и другой уже исполнилось пятьдесят, обе они не замужем. Но они живут в Милане и ходят на работу. Тетя Динучча — медсестра в поликлинике, а тетя Мити — секретарша в адвокатском бюро. Поэтому через неделю после похорон (хотя там не было ни гроба, ни покойника) им пришлось вернуться домой. Они часто звонят, чтобы узнать, как у нас дела, но от этого не легче.

Подруг у мамы в Генуе нет. Когда все произошло, мы только недавно сюда переехали и еще толком не успели (я и Лео тоже) ни с кем познакомиться.

Оставаясь одна дома, синьора Тоскани начала проводить все больше времени у телевизора. Конечно, она смотрела его и раньше — в конце концов, для чего его покупали? Но раньше его включали на пару часов в день — посмотреть тележурнал или какую-нибудь интересную передачу. Коломбе и Лео мама разрешала смотреть только детские передачи, и то не целыми днями. Летом в хорошую погоду шла с ними на пляж или в парк или, если у нее были дела, отпускала играть во двор до самого ужина.

Когда муж был дома, телевизор (за исключением футбольных матчей) вообще не включали, потому что рассказы о последнем плавании всегда были несравнимо интереснее.

— Вот уйду опять в море, тогда насмотритесь на Большого Джима, — шутил он.

На самом деле Большого Джима звали Риккардо Риккарди. Он был журналистом и вел на канале «Амика» цикл передач, имевших огромный успех у домохозяек. К себе в студию Риккарди приглашал не актеров, не певцов и не ученых, а самых обыкновенных людей — поссорившихся влюбленных, которые хотели помириться, или тех, у кого случилось какое-нибудь несчастье, кто с мокрым от слез лицом описывал свои злоключения. Риккарди выслушивал с понимающим видом, говорил что-то утешительное, просил телезрителей звонить с советами, советовал сам… У него была обворожительная улыбка, и вообще он был больше похож на актера, чем на журналиста. Коломба и ее отец в шутку прозвали его Большой Джим — в честь игрушечного супермена с мускулами, которого Лео выиграл однажды на благотворительной лотерее.

Теперь, вспоминая слова отца, Коломба думала, что шутка, как ни странно, часто становится реальностью.

Превращение произошло не сразу, а постепенно. После отъезда золовок Эвелина Тоскани начала включать телевизор каждое утро, как только дети уходили в школу. Но когда они возвращались к обеду, сразу выключала его и старалась, чтобы все было как прежде.

День ото дня она все больше привыкала к этому почти домашнему кругу, где можно было услышать столько душещипательных историй, похожих на ее собственную, но всегда кончавшихся хорошо.

Просыпаясь, дети слышали то голос ведущего ток-шоу, то сцены из сериала, то возбужденные возгласы из телерекламы. И засыпая ночью, они продолжали слышать то же самое.

Иногда первоклассник Лео, вернувшись из школы и бросив в угол рюкзак, начинал с жаром рассказывать:

— Мама, знаешь, сегодня наша учительница…

Но мать ласково прерывала его:

— Подожди, пусть бедная синьора Джанкарла договорит. Интересно же, почему свекровь никогда не приходит к ним обедать…

Но сразу после программы «Живая жизнь» начинался какой-нибудь детектив, телеигра, сериал, теледебаты между политиками, соревновавшимися, кто кого перекричит, и Лео, не дождавшись, отправлялся играть во двор.

Или, что еще хуже, он незаметно пристраивается на ручке кресла рядом с мамой и смотрит что попало вместе с ней. Ладно бы нашел фильм о животных, мультик, какую-нибудь детскую программу! Но нет: что интересно маме, интересно и ему. Даже эта ужасная вечерняя передача «Хозяева в собственном доме», в которой лысый и прилизанный Валерио Каррада изрыгает проклятия иммигрантам. А эти двое сидят и тупо слушают, глядя ему в рот.

Лео уже знает наизусть все рекламные заставки, марки батончиков и игрушечных сюрпризов. Время от времени он начинает ныть, что несчастнее его нет никого на свете, но не потому, что он — как, между прочим, и я — лишился отца, а потому, что шкафы в нашей комнате не набиты видеоиграми, говорящими игрушками, роботами-монстрами, трансформирующимися в танки, игрушечными воинами всех мастей и радиоуправляемыми машинами.