Кобольд за спиной Сайруса заскрежетал недовольно.

– Нет, – с нажимом ответил Никодимус. – Нет, Жила, я же сказал. И Изгарь тебе уже… – Он перешел на кобольдский, а потом все двинулись прочь.

Оковы – не считая тех, что на руках, – растворились, и Сайруса кто-то дернул за мантию, увлекая за собой. Ему стоило больших сил не спотыкаться о камни и рухнувшие балки. Потом пошел коридор, заваленный еще сильнее. Отчаянно напрягая зрение, Сайрус различил рядом две другие темные фигуры. Судя по всему, Франческа и ее конвоир.

Впереди показался внутренний двор с неровными каменными плитами и расколотой чашей фонтана. В лужах поблескивали звезды.

Кобольд, тянувший Сайруса за мантию, притаился в темном закутке, не высовываясь во двор. Сайрусу пришлось пристроиться рядом.

Он выжидал, прислушиваясь к собственному дыханию. Мантия истощила весь запас чар, и Сайрус даже в своем пышном одеянии ощущал себя голым.

Видимо, Никодимус окружил его какой-то цензурой. Хотя какая разница… Каждый выдох добавит разве что пару фраз, понадобятся сутки, чтобы накопить достаточно текста на сколько-нибудь сносное защитное заклинание, и не меньше недели, чтобы сотворить прыгошют.

Может, цензура и к лучшему. Заряженная текстом мантия светилась бы голубым, рискуя привлечь внимание враждебных иерофантов.

Сайрус вдруг вспомнил змея, кружившего над куполом разрушенного храма. Темный прямоугольник… Темный, не светящийся.

Иерофантские чары не способны преломлять свет, а значит, не могут придавать невидимость, однако субтекстом можно прикрыть от других иерофантов даже их. Во время Гражданской войны пилоты научились маскироваться в небе, субтекстуализируя мантию и змея. Сайрус же, служа на военном корабле, немало упражнялся в создании и распознавании иерофантских субтекстов.

Скрипнув зубами, он попытался поставить себя на место командира эскадрильи, которому нужно замаскировать своих пилотов. Каким стилем он воспользуется? Каким жанром?

Они засияли перед глазами, все пятеро, угнездившиеся, словно коршуны, на полуразрушенных стенах и остатках минаретов. Сайрус охнул от неожиданности.

– Ти… хо, – шепнул кобольд.

– Ты меня понимаешь? – удивился Сайрус.

– Да… молчи.

– Во внутреннем дворе пять иерофантов, – шепнул он.

Из тени проступило иссиня-черное лицо в обрамлении светлых волос. Кобольд выставил руку – между человеческими пальцами располагалось еще три дополнительных втягивающихся когтя.

– Пять? – уточнил кобольд, растопыривая пятерню.

Сайрус кивнул.

– Пой-дем, – выговорил конвоир, пробираясь обратно в храм.

Сайрус постарался не отставать, насколько позволяли связанные руки. Две другие темные фигуры, к его облегчению, последовали за ним. Перебравшись через несколько балок, они оказались перед узкой брешью в стене. Пятачок перед ней был расчищен от обломков. Видимо, этим путем отряд Никодимуса готовился отступать.

– Смотри, – проскрежетал кобольд, подталкивая Сайруса к бреши.

Осторожно просунув голову в щель, Сайрус увидел узкий проулок, отделявший храм от остова соседнего здания. Извечная грязь здесь превратилась в беспорядочное месиво, а в следах ног угадывались отпечатки когтей.

Глянув вверх, Сайрус без всякого удивления различил на храмовой стене прямо над собой бледно-голубой силуэт и поспешно втянул голову. Перешептывающихся темных фигур рядом прибавилось.

– Там только один пилот, – сообщил он. – Но сидит прямо над проломом. Возможно, держит змея. Стоит нам высунуться, как он обрушит змея, и тот нас либо расплющит, либо разрежет на части, смотря как отредактирован.

– Значит, над проулком только один? – уточнил Никодимус.

– Да. Зато хорошо замаскирован. Будь я командиром операции, тоже посадил бы здесь кого-нибудь одного. Проулок слишком узкий и длинный, убегать по нему далеко, этот одиночка сто раз успеет вызвать подмогу.

– Отойдите, Сайрус, – велел Никодимус и произнес несколько гортанных слов на кобольдском. – Изгарь побудет с вами, пока я вылезу и разберусь с этим вашим единственным иерофантом. Если окажется, что он там не один, Изгарь позаботится о том, чтобы вы умерли раньше меня. Ничего не хотите добавить, пока не поздно?

– Я не вру, – шепнул Сайрус. Две грубые руки оттащили его подальше в темноту, а потом на горле сомкнулись пять жестких пальцев и три острых когтя.

Высокий силуэт шагнул к бреши и притаился. Словно ждут чего-то.

– Нико, эти дубли точно?.. – проскрипел старческий голос.

Из дальней части храма донеслись крики, затем несколько приглушенных ударов – не иначе как прицельно обрушенные на землю змеи иерофантов.

Никодимус выскочил в проулок, развернулся и что-то метнул наверх. Сайрус сжался – сейчас Никодимуса придавит змеем, а ему в горло вопьются когти. Но Никодимус дернул рукой, и что-то тяжелое шмякнулось в грязь.

Кобольды полезли в щель. Сайрус, поспешив за ними, увидел распростертую в грязи темную массу, очертаниями напоминающее человеческое тело. Содрогнувшись, он понял, что Никодимус сотворил текст, разоружающий иерофантскую мантию, обернул пилота в субтекст и беззвучно сдернул со стены. Пугающая демонстрация убийственной силы слова не знающим жалости автором.

Над поверженным пилотом склонился теневой силуэт.

– Поздно, Франческа, – произнес Никодимус. – Он мертв.

Тело вдруг едва заметно засветилось голубым. Сперва Сайрус принял свечение за иерофантские заклинания, но свет был слишком слабым и растекался ручейками, словно пролитые чернила.

– Люцерин… – прошептала Франческа.

– Пилоты Тайфона носят это вещество в фонарных склянках, чтобы развеивать светом наши заклинания, – буркнул Никодимус. – Пойдемте.

Отряд побежал по проулку.

– Что еще за люцерин? – спросил Сайрус, поравнявшись с силуэтом, в котором смутно угадывалась Франческа.

– Соединение, которое делают гидроманты, подмешивая свои заклинания к определенным растворам. Я не особенно разбираюсь, но, если добавить люцерин в кислоту, он засветится голубым. Клирики пользуются им, когда нужно посветить при операции, а огненного светляка запустить нельзя. Дорогущая штука. Та склянка, которую разлил дозорный, потянула бы на несколько золотых.

Кто-то из кобольдов шикнул на них, чтобы говорили потише.

Проулок вывел их на пепелище. Напуганные топотом, кидались врассыпную бездомные кошки. Печные трубы торчали, словно мертвый лес.

Сайрус оглянулся на разрушенный храм. Теперь в небе парило уже пять змеев. На одной из храмовых стен горел голубой люцериновый огонек. Видимо, пилоты купились на уловку Никодимуса и атаковали дублей – если так, то они, конечно, уже осознали свою ошибку. Змеи постепенно расширяли круги, пилоты высматривали беглецов в развалинах.

Сайрус перевел взгляд на виднеющийся впереди, шагах в сорока, ряд домов. В этом лесу печных труб и горелых бревен он чувствовал себя как букашка на ладони. Сейчас бы змея или хотя бы пропитанную заклинаниями мантию… Он уже хотел обернуться и поискать взглядом Франческу, когда впереди замаячил желтый огонь.

– Стойте! – прошептал Сайрус, замедляя шаг. – Там что-то есть.

Грубая лапа кобольда потащила его вперед.

– Стойте! – повысил он голос. – Я видел…

Остаток фразы потонул в пронзительном реве рожка. Отряд остановился. Знакомый сигнал, его использует городская стража, но в каких случаях…

– Что это? – спросила Франческа.

Никто не ответил. Между домами замелькали красно-желтые огни. Факелы.

И тогда Сайрус их увидел.

Из-за домов надвигалась длинная шеренга факелоносцев, простиравшаяся в обе стороны покуда хватал глаз. В отблесках факелов, кроме бело-зеленых плащей, виднелись стальные наконечники арбалетов и копий.

Снова взревел рожок. Сайрус наконец вспомнил, что это за сигнал. Враг в городе. Рожок приказывал дозорным выстроиться в цепь от одного края квартала до другого и прочесать весь Северовратный в поисках захватчиков. Рожок трубил начало общеквартальной облавы на ликантропов.