Еще час корабль летел вдоль берега на север, планируя над холмами, поросшими невысокой, едва за колено, травой, которая не оставляла ликантропам шанса подобраться к городу незамеченными. Секвойи так далеко к северу тоже не росли, вместо них на холмах зеленели раскидистые дубы, а на берегу кланялись соленому ветру тонкие пальмы.

В холмах то тут, то там попадались небольшие скопления ветроуловителей – при всем своем величии эти парусиновые конструкты заметно уступали размерами авильским, да и разбросаны были шире. Ветры здесь не отличались такой силой и постоянством.

Когда впереди показался выгнутый плавник башни, «Королевская пика» начала раскраиваться, перестраиваясь в шестигранный корпус из разрозненных туго натянутых полос в обрамлении ловящих ветер парусов.

Пришвартовав корабль у широкого причала, Изем закутал Никодимуса в зеленую мантию и повел по веренице узких трапов и мостиков в небольшую комнату с двумя койками и занавешенным окном, за которым золотилось утреннее солнце. Там капитан оставил его одного – с наказом никуда не уходить.

Никодимус улегся на кровать и попытался собраться с мыслями. Пилоты доставят его обратно в Авил, а там они с Шенноном вместе решат, покушаться еще раз на изумруд или отступить, затаиться и ждать, где объявится Тайфон, чтобы продолжить борьбу на новом месте. Никодимус поежился, вспомнив Джеймса Берра. Пролетая над долиной Зеленоводного, он видел несколько обглоданных ликантропских тел, но Берра и след простыл.

Видимо, сбежал назад в саванну.

Снаружи донесся вой океанского ветра и визгливая перебранка чаек. Где-то рядом, наверное, в соседней комнате, открылась и закрылась дверь. Скрипнула кровать. Ветер завыл сильнее.

Еще через пару минут, предварив свое появление коротким стуком, вошел Сайрус с тарелкой еды. Только теперь Никодимус почувствовал, насколько проголодался. Поблагодарив иерофанта, он принялся уплетать за обе щеки хрустящую жареную рыбу и пряную чечевицу.

Сайрус, присев на вторую кровать, размотал тюрбан, а потом, когда Никодимус доел, опустил и вуаль.

– Я тебя сдал.

Никодимус заморгал в недоумении.

– Я сдал тебя авильскому ветряному маршалу, чтобы нам предоставили «Королевскую пику» для погони за Скитальцем. Надеялся, что ты сможешь вернуть Франческе память и слух. – Он помолчал. – Понимаешь, зачем я это сделал?

– Да.

– Гордиться тут нечем, но я без колебаний поступил бы так снова.

Никодимус промолчал.

– Я говорил с Иземом. Пятого члена команды мы оставляем здесь и вдвоем с капитаном поведем корабль на Луррикару, а оттуда в Авил. Я высажу тебя в Холодном Шлюзе, оттуда будет сподручнее вернуться в лагерь. Маршалу доложим, что под Даром ты заразил кусок «Пики» ошибками и сбежал. Если тебя угораздит попасться дозорным, держись этой версии, иначе меня сбросят из-под облаков без единого клочка ткани за измену.

Никодимус кивнул.

– Франческа хочет отправиться с тобой, – разомкнув плотно сжатые губы, проговорил Сайрус.

Никодимус постарался сохранить бесстрастное выражение.

– Помоги мне убедить ее, что слух вернется.

– Что?

– Эта внезапная глухота ее убивает. Ты должен подтвердить, что все наладится.

У Никодимуса внутри все закипело от негодования.

– Откуда ты знаешь, что мы вернем ей слух?

– Она должна надеяться. Нельзя отнимать у нее надежду.

Никодимус сжал кулаки. Его самого все детство пичкали уверениями, что он перерастет или преодолеет свой недуг.

– Ты ведь сам в этом не уверен. Обнадеживать попусту – жестоко.

– Кому лучше знать, как не тебе! – с жаром воскликнул Сайрус. – Ты живешь надеждой когда-нибудь избавиться от увечья. Как ты можешь отказывать в такой же надежде ей?

Никодимус едва сдержался, чтобы не наорать на иерофанта и не кинуться в драку. Однако сквозь застящую глаза ярость он видел в словах Сайруса зерно истины. Никодимусу надежда служила топливом, дровами, которые он подбрасывал в костер, подогревающий его волю к жизни.

– Я приму любое отношение Франчески к потере своих способностей, – уткнувшись лицом в ладони, наконец произнес он, стараясь сдержаться.

Сайрус умолк надолго.

– Тогда еще одно. Помоги мне убедить Франческу не высаживаться с тобой в Холодном Шлюзе. На корабле ей будет безопаснее.

– Послушает она меня, как же! – фыркнул Никодимус.

– Я скажу ей, что это наше общее мнение.

– Я, может, ее плохо знаю, но уже понял, что переубеждать ее в чем-то бесполезно.

– И все равно, пусть думает, что мы единодушны. Если она все же упрется, за ее жизнь отвечаешь ты.

– По сведениям Дейдре, как раз наоборот, ей придется отвечать за мою.

Сайрус отвернулся к занавешенному окну.

– Я на тебя не в обиде, – явно искренне, хоть и сердито, буркнул иерофант.

– И я на тебя, – как можно спокойнее ответил Никодимус.

– Буду в офицерской – третья дверь по коридору. Стучи, только если сильно понадоблюсь, а так без лишней нужды не выходи. Вылет через два часа.

Он ушел. Никодимус откинулся на кровать и закрыл глаза. Перепалка двух чаек перешла в истошные вопли, потом затихла. Никодимус раздумывал над отношением Сайруса к постигшему Франческу несчастью, и клокотавшая внутри ярость тоже то утихала, то набирала силу. В глубине души он понимал, что отчасти злится и на себя самого. Меньше всего на свете он хотел бы дразнить Франческу ложными надеждами, однако сам почти всю свою сознательную жизнь посвятил попыткам отвоевать изумруд – живя мечтой когда-нибудь преодолеть ущербность и стать полноценным.

Каково было бы лишиться этой заветной мечты? Перед внутренним взором предстала Франческа – даже убитая и раздавленная потерей слуха, она все равно оставалась совершенной и прекрасной. За окном пролетела, словно забирая с собой остатки бурлящего гнева, еще пара горланящих чаек.

А потом Никодимус задремал. Из коридора доносились шаги и гул приглушенных голосов, дробящихся и сливающихся, как часто бывает в полусне. Еще чуть погодя – сколько, неизвестно, и Никодимус не сразу понял, что изменилось, когда сон слетел, – гул перерос в сбивчивое шумное дыхание, перемежающееся короткими стонами. Какой-то иерофантской парочке неймется? Раздраженный Никодимус повернулся набок, натягивая одеяло на голову. И погрузился в сон… потом перевернулся снова… во сне…

Дверь открылась, и он рывком сел. На пороге стояла Франческа – глаза мечут молнии, коса растрепалась, красная стола клирика забилась под воротник.

Повинуясь резкому движению тонкой кисти, в Никодимуса полетели золотистые строки, которые он принялся поспешно переводить, стараясь насажать поменьше ошибок. «Я бы сказала, что у тебя мозгов, как у пьяного головастика, но не хочу незаслуженно оскорблять амфибию. Кто, ради пылающих небес, вы с Сайрусом ТАКИЕ, чтобы мне указывать? Я…»

Бросив читать, Никодимус подождал, пока текст переполнится ошибками и самоуничтожится. «Сайрус утрируит, – написал он в ответ. – Я ни питаю илюзий, будто ты при слушаешься к моему мнению». Пока Франческа читала, Никодимус еще раз скользнул взглядом по растрепанной косе и сбившейся столе – и тут до него дошло. Внутри все сжалось и заледенело, к горлу подступила тошнота.

Франческа метнула в него несколько абзацев, но он не шелохнулся, и они разбились вдребезги. Взмахом отправив Франческе: «Уходи» – он отвернулся к стене, натягивая одеяло до плеч.

На постель посыпался дождь светящихся фраз. Никодимус закрыл глаза. Через минуту Франческа принялась трясти кровать. Никодимус не двигался.

– Никодимус! – позвала она монотонным, без выражения, голосом. – Никодимус, посмотри на меня.

Он лежал как убитый.

И тогда ногу обожгла ее ладонь. Никодимус вскочил в испуге. Она коснулась его через плед, не дотрагиваясь до голой кожи, но все равно… Обернув тканью кисть, Никодимус перебрал, невзирая на протесты, все Франческины пальцы, осматривая по очереди в поисках язв.

А потом с силой оттолкнул ее руку комком пледа. «Жыть надоело?» Он уже хотел отвернуться обратно, однако увидел ее лицо – изумленно расширенные глаза, приоткрытый рот.

«Какая муха тебя укусила?»

«Ты забыла по править адежду после Сайруса».

Прочитав, Франческа уставилась на него как на умалишенного. Никодимус молча показал на ее воротник. Франческа, проведя рукой по шее, вытащила сбившуюся столу. «Сайрус тут ни при чем. Я спала в соседней комнате».

Никодимуса замутило снова. «Ты ни слышала вашей возьни. Ни слышола собственых стонов».

Франческа застыла. Лицо ее окаменело.

«Ухди», – бросил ей Никодимус, отворачиваясь к стене.

Она сделала шаг в сторону от кровати. Другой.

– Никодимус… – позвала она.

Минуту он выдержал без движения, потом все же повернулся. «Ты все не так понял», – прочитал он поспешно врученное ему предложение.

«Меня это ни косается».

Он хотел отвернуться снова, но его остановила Франческина ладонь, хлопнувшая по ноге. Словно молнией тряхнула, даже через ткань. «Мы не занимались сексом, – с целительской прямотой написала Франческа. – Я бы прогнала его. Но он был так нежен, а все так запуталось, и тебе не о чем переживать. Мы просто целовались и обнимались, потому что НАПУГАНЫ ДО СМЕРТИ, боже всевышний! Ничего не было!»