Александр был обаятелен и производил на всех чрезвычайно приятное впечатление. Он понравился даже злоязыкому маркизу де Кюстину, видевшему цесаревича в Эмсе: «Выражение его взгляда — доброта… Вид его скромен без робости. Он прежде всего производит впечатление человека превосходно воспитанного. Все движения его полны грации. Он прекраснейший образец государя из всех, когда-либо мною виденных».

Таким этот человек, по-видимому, и был: превосходно воспитанным, мягким, «полным грации» — и только. Правовед Б. Чичерин, близко знавший государя (был одним из учителей цесаревича), пишет: «Добрый по природе, он был мягок в личных отношениях; он, не доверяя себе, не доверял и другим; он скрытничал, лукавил, старался уравновешивать различные направления, держа между ними весы, но делал это так, что каждое парализовалось в своих действиях и не чувствовало под собой твердой почвы». Другая свидетельница, фрейлина Тютчева, признаёт, что государь (которого она очень любила) «страдал недостатком широты и кругозора» и к тому же был «мало просвещен». Никто не поминает глубокий ум, дальновидность, энергию, какие-либо таланты императора. Историки упрекают Александра — справедливо — в том, что он метался из крайности в крайность, уступая давлению то «прогрессистов», то «регрессистов», причем влияние последних в значительной степени объяснялось страхом царя перед революционерами — тогдашние «силовики» уже очень хорошо умели использовать этот инструмент в борьбе за политическое влияние.

В целом возникает ощущение порядочного, но абсолютно ординарного человека, волей судьбы оказавшегося в абсолютно неординарном положении. Получается, что о личных качествах этого выдающегося исторического деятеля как-то особенно нечего рассказать. У него, кажется, даже не было твердых политических воззрений. Вступив на престол, он не имел никакой программы, не был ни либералом, ни консерватором, а лишь попеременно попадал под влияние то либеральных, то консервативных соратников.

Случай Александра II может служить убедительным аргументом в споре о роли личности в истории. Нередко великие государственные преобразователи становятся таковыми не столько из-за своих субъективных достоинств, сколько из-за величия ситуации, в которую помещает их жизнь.

Александр II — это отнюдь не Петр, который затеял грандиозную перестройку по своей собственной воле. На Александра Николаевича величие обрушилось само, не спрашивая. И заслуга царя в том, что он оказался на высоте «вызовов времени» (как сказали бы сегодня), а это было очень, очень непросто. «Не одаренный от природы ни сильным умом, ни крепкой волей, не получив даже воспитания, способного дать ему руководящие нити среди тех шатких условий, в которые он был поставлен, он призван был исполнить одну из труднейших задач, какие могут представиться самодержавному правителю», — так оценивает деятельность императора Б. Чичерин.

Александр II в зрелые годы. Фотография

Огромная реформаторская работа, проделанная в шестидесятые и семидесятые годы, была бы невозможна без сильной, деятельной команды. Уступая отцу по части энергии и силы характера, Александр обладал одним важным — пожалуй, даже главным для правителя качеством. Николай желал сиять в одиночестве, поэтому в основном окружал себя исполнителями, угодниками и посредственностями; Александр же не боялся выдвигать людей более умных и ярких, чем он сам — и не мешал им делать дело.

Давайте посмотрим, что это были за люди.

…И его команда

Н. Эйдельман, исследователь александровских реформ, очень точно заметил, что, если общественные перемены по-настоящему востребованы, «срабатывает удивительный закон: преобразования, едва начавшись, находят своих исполнителей». Еще вчера казалось, что в закостеневшем николаевском аппарате совершенно не осталось инициативных, современно мыслящих людей, но стоило начаться «оттепели», и они появились в изобилии.

Первый импульс к обновлению возник внутри самой царской семьи. У наследника не было собственных политических убеждений, но они имелись у его брата Константина Николаевича (1827–1892). Второй сын Николая I был убежденным и последовательным либералом. Даже странно, как это родитель его «упустил». Возможно дело в том, что Константина с раннего возраста определили в морскую службу, и, много времени проводя в плаваниях, он оказался меньше подвержен строгому отцовскому контролю. В девятнадцать лет великий князь уже командовал немаленьким кораблем, а капитанская должность учит принимать самостоятельные решения.

Моряк из царского сына получился неплохой. В 26 лет Константин Николаевич возглавил морское министерство и после смерти отца, когда атмосфера разрядилась, превратил свое ведомство — казалось бы, совсем к такой деятельности не пригодное — в генератор вольнолюбивых идей и кузницу новых кадров. Способных офицеров и чиновников Константин отправлял в заграничные стажировки — не только для усовершенствования флотских знаний, но и для изучения государственного опыта. Многие из этих людей потом плодотворно работали в самых разных областях. Их будут называть «константиновцами». Журнал «Морской вестник», пользуясь тем, что освобожден от цензуры, печатал смелые статьи по любым вопросам, подчас весьма далеким от своей профильной тематики. По ведомству Константина Николаевича охотно служили (или сотрудничали с ним) талантливые писатели передовых взглядов: И.А. Гончаров, А.Ф. Писемский, Д.В. Григорович. В общем, свежий ветер задул с моря.

Константин Николаевич. Фотография

Главная историческая заслуга великого князя состоит в том, что он увлек своими идеями августейшего брата. Вслед за Константином и Александр проникся духом общественного прогресса.

Великий князь принимал самое активное участие в подготовке первых реформ, был их двигателем. В 1857 году он стал членом Секретного (затем — Главного) комитета по крестьянскому делу и в полемике о земельном вопросе отстаивал интересы крепостных. Был он причастен и к другим важнейшим начинаниям: отмене телесных наказаний, переустройству судебной системы, оздоровлению финансовой политики, железнодорожному строительству.

Огромное влияние Константина пошло на убыль во время польского кризиса 1863 года. Назначенный наместником неспокойного Царства Польского, великий князь действовал там своими обычными либеральными методами, но поляки хотели не «реформ сверху», а восстановления независимости. Надо было или предоставлять ее, или действовать «по-имперски», то есть железной рукой. Первого наместник сделать не мог, второго не желал и в результате довел ситуацию до взрыва. Последующие кровавые события привели к тому, что царь засомневался не только в способностях брата, но и вообще в пригодности либеральных методов управления.

С 1865 года Константин Николаевич занимал почетную должность председателя Государственного совета, но голос его значил уже меньше.

Почти столь же заметную роль на первом этапе сыграла тетка Александра великая княгиня Елена Павловна (1807–1873), личность во всех отношениях симпатичная. Она всю жизнь занималась благотворительностью, во время Крымской войны создала русский Красный Крест, покровительствовала талантливым художникам, пожертвовала свои бриллианты на учреждение консерватории и так далее, и так далее.

Елена Павловна. К. Брюллов

Эта вюртембергская принцесса попала в Россию четырнадцатилетней невестой Михаила Павловича (самого младшего брата Николая I) и, как это бывало с немецкими барышнями, совершенно обрусела. Муж ее был солдафон и грубиян, про которого говорили, что единственная прочитанная им книга — армейский устав, но Елена Павловна, дама высокообразованная и гуманная, завела собственный салон и заняла весьма заметное место в столичной жизни. Ее Михайловский дворец стал центром интеллектуальной жизни. По четвергам там проходили так называемые «морганатические вечера» — в том смысле, что собирались без чинов, и члены императорской фамилии оказывались рядом с представителями мыслящей интеллигенции. Регулярно бывал у тетки и молодой император. Разговоры велись о будущем России — в особенности, когда после смерти Николая это перестало считаться чем-то предосудительным.

В 1856 году великая княгиня, страстная сторонница крестьянской «эмансипации», устроила масштабный эксперимент: дала свободу пятнадцати тысячам собственных крепостных, разработав систему наделения их землей за выкуп. Эта инициатива и этот опыт очень пригодились при разработке тысячекратно более масштабной операции по освобождению всех российских крепостных. Выдающийся русский юрист А. Кони в мемуарах называет Елену Павловну «главной или, во всяком случае, первой пружиной» этого великого свершения.

На старте преобразований было еще двое людей, которые перешли в новую эпоху из старой.

Из крупных сановников николаевской эпохи наверху вскоре остался только граф Дмитрий Николаевич Блудов (1785–1864). Этого старого, опытного чиновника называли «хамелеоном» за способность мимикрировать к любым политическим веяниям, но вообще-то таковы и должны быть профессиональные бюрократы: их дело не заниматься государственной политикой, а проводить ее в жизнь, и Дмитрий Николаевич отлично это умел.