Борис Батыршин
Комонс III
Игра на чужом поле
Глава первая
I
— Обе́ра? — Женька отыскал в паспорте запись о месте рождения. паспорта, нашёл графу «место рождения». Это что, город, посёлок?
— Городок, совсем маленький. — объяснил Хорхе. — Провинция провинции Мисьо́нес, на границе с Бразилией. Население тысяч пятьдесят, выращивают чай и кукурузу на окрестных плантациях. В Обе́ре много выходцев из вашей страны — живут на отшибе, политические баталии, бурлящие по всей стране, их как бы и не касаются.
— Так и есть. — кивнул дядя Костя. — Они там сами по себе. Не знаю, как сейчас, а раньше парней из семей русских эмигрантов охотно брали и в президентскую гвардию и в парашютно-десантные войска. Элита…
— Сейчас то же самое. — подтвердил чилиец. — Потому мы и подготовили для наших юных друзей такие документы. Если спросят, почему уехали из дому — отвечайте, что хотите посмотреть страну, а потом — в армию.
Женька вздохнул и запихал «аусвайс» поглубже в карман. Что он раньше знал об Аргентине? Танго, заметки в газетах о военных переворотах и генералах-диктаторах. Да ещё, пожалуй, патагонские пампасы, описанные Жюлем Верном в «Детях капитана Гранта». Фолклендская война, гибнущие под ударами «Экзосетов» британские корабли. Гуркхи в пятнистом SAS-овском камуфляже, со страхолюдными кукри в зубах, карабкающиеся на прибрежные скалы Порт-Стэнли. Задорная песенка «Аргентина-Ямайка 5:0», и другая, «Не плачь по мне, Аргентина» — это всё из памяти «Второго», который без следа сгинул в глубинах космоса, словно его и не было никогда …
И уж конечно, не знал Женька о русских эмигрантах, обосновавшихся в этой южноамериканской стране. Они приезжали сюда несколькими волнами — сначала евреи, обитатели черты оседлости, потом старообрядцы, ищущие тишины и благочестия подальше от православных попов, сезонные работники из крестьян западных губерний Империи. А после Первой Мировой войны и революции этот тоненький ручеёк превратился в бурную реку — в Аргентину хлынули офицеры разбитых белых армий, казаки, интеллигенция, напуганные, смертельно уставшие от многолетней смуты люди. Все те, кто не пожелал приять совдепию, не увяз, как десятки тысяч других, в эмигрантских клоаках Стамбула, Берлина и Парижа.
— А вы с нами поедете? — спросил Аст. Свой паспорт он проглядел мельком и тоже запрятал подальше.
— Нет, мне здесь лучше не появляться. — покачал головой дядя Костя. — Я, Серёжа, отметился в Аргентине ещё во время войны, и позже, в пятидесятых. Мы тогда крепко прижали нацистскую агентуру, да и потом, когда они побежали из Европы, как крысы, тоже не давали им покоя. Слышали об Адольфе Эйхмане?
— Эсесовец, начальник концлагеря? Который евреев истреблял в газовых камерах? Его, вроде после войны поймали и казнили?
— Примерно так. Он ведь тоже сбежал сюда. Израильтяне искали Эйхмана по всему миру, уже отчаялись, решили, что он сам где- нибудь сдох — и вот, в пятьдесят седьмом получают письмо от еврейского эмигранта из Буэнос-Айреса. Этот эмигрант, даром, что был слеп, как крот, услышал от дочери, что её знакомый хвастался тем, что его отец был высоким чином в СС, а после разгрома Германии перебрался в Аргентину по документам Красного Креста. Инвалид знал о поисках Эйхмана — ну и написал в Германию, генеральному прокурору земли Гессен. Так вот, я спрашиваю: неужели ты думаешь, что всё это действительно случайно совпало: и слепой еврей-эмигрант, и болтливый отпрыск беглого нациста и его подружка?
— Так это вы?..
Генерал кивнул.
— А скажите… — Женька замялся. — Про Че Гевару это правда? Ну, что вы знали его ещё до того, как он познакомился с Кастро?
Собеседник удивлённо поднял брови.
— Твой напарник постарался? Вот же балабол…
— Да, это из его памяти. Но вы его не ругайте, дядь Костя, он же не знал, что я почти всё запоминаю…
— Чего уж теперь…. — буркнул генерал. — Но совет тебе: впредь думай, что говорить вслух.
— Да я только спросил… — начал оправдываться Женька, но собеседник пресёк его излияния нетерпеливым жестом.
— Это, между прочим, не только к тебе относится. Вы двое теперь носители государственных секретов, и дома ещё вас обвешают подписками о неразглашении. Так что, приучайтесь, пока не поздно, держать языки за зубами.
— Это-то понятно… — кивнул Женька. — А всё же, насчёт Че — не расскажете? Мы никому…
— Было дело. — усмехнулся генерал. — В пятьдесят втором году, я тогда как раз занимался беглыми нацистами. И вот, однажды один мой знакомый, из аргентинских коммунистов — он, недавно погиб, попался эскадронам смерти — упомянул о некоем молодом враче. «Присмотрись, говорит, к нему, из парня выйдет толк. Исколесил всю Южную Америку на мотоцикле, увлёкся идеями революции, статейки в журналах пописывает о своих путешествиях…
— Это и был Че? — нетерпеливо спросил Женька. — Вы тогда с ним подружились?
— Не совсем. — генерал покачал головой. — Я только свёл его с нужными людьми, а они уже ему подсказали всё, что нужно. А по- настоящему мы познакомились уже на Кубе.
Лицо его приобрело мечтательное выражение — старому волку было приятно вспоминать минувшие дни.
— Но запомните, всё это строго между нами! Если хоть слово услышу…
Женька покорно покивал. Что ж тут неясного — государственная тайна. Одна из многих, которыми полон теперь его многострадальный мозг, спасибо за «это наследство Второму».
— А всё-таки, дядь Костя, вы теперь куда? Мы с Серёгой в Буэнос-Айрес, это ясно. А вы?..
— Мне в другую сторону. Через Боливию, в Парагвай — и дальше, н Кубу. Только задержимся здесь ненадолго. Расспросим этих лишенцев — чует моё сердце, у них тут много чего припрятано…
И ткнул пальцем в сторону местных жителей, сидящих тесной кучкой в пыли, на площади, под присмотром двух скучающих автоматчиков.
Отойдя от горячки боя, генерал отменил приказ предать селение огню. Вместо этого, он велел обыскать все до единой постройки: вскрыть полы, подвалы, обшарить чердаки, и главное — ещё раз допросить пленников на предмет захоронок и тайников. Именно этим и занимались сейчас бойцы Хорхе — и, судя по испуганным воплям и причитаниям, доносящимся из кирхи, обращённой в застенок, старались они вовсю.
— А Миладка? Она вместе с вами поедет?
— Зачем? — удивился генерал. — Её переправят в Ла-Пас, а оттуда — самолётом в Мексику, и дальше, в Штаты. Рождественские каникулы на исходе, пора об учёбе подумать…
Милада, Женькина одноклассница полгода назад уехала с родителями в Израиль. После чего генерал устроил так, чтобы она приняла участие в программе школьного обмена с одной из нью- йоркских школ. И уже оттуда, вместе с путешествующими хиппи, Милада перебралась сначала в Мексику, а потом и в Перу. Особые способности делали её ценнейшим членом группы.
Женька поискал девушку глазами — вот же она, возится возле трофейного фургончика, брата-близнеца их боевого «Фольксвагена Т2», только без яркой раскраски в стиле «детей цветов» и горы туристического скарба на решётчатом багажнике.
— Кстати, и вам пора домой. — добавил генерал. — Надо же доучиться, экзамены, аттестат зрелости, то-сё…
— До экзаменов нам ещё полтора года. — отозвался Женька. Ему было странно думать о том, что надо снова садиться за парты — после всего, что им пришлось пережить…
— А что будете делать с захваченными Десантниками?
При штурме долины в плен попали несколько беглых нацистов, в сознании которым Милада обнаружила инопланетных «подкидышей».
Генерал потеребил подбородок.
— Это, знаешь ли, вопрос. — ответил он после недолгой паузы. Оставлять их в Боливии я не хочу — слишком ценные фрукты, надо с ними разобраться в спокойной обстановке…
— В вашем московском подвальчике? — усмехнулся Женька. Он помнил допрос руководителя Десантников-наблюдателей.
— Там, или в другом месте — какая разница? Главное — переправить их как-то на Кубу, а уж там… Ладно, это моя забота, а вы двое — готовьтесь к отъезду. Хорхе, когда думаешь отправляться?
— Сегодня вечером, команданте Коста! — блеснул улыбкой чилиец. — По темноте выберемся на шоссе к Сан-Рамон де ла Нуэва, оттуда километров тридцать до городишки Пичаналь, а дальше шоссе раздваивается. Правая ветка уходит к побережью, по ней можно доехать до Росарио, и дальше, в Буэнос-Айрес.
— Смотри, головой за ребят отвечаешь… — генерал глянул на Хорхе из-под нахмуренных бровей. — Пока не посадишь на судно в Рио — чтоб ни на шаг от них не отходил!
— Помню, помню! — чилиец беспечно махнул рукой. — Всё сделаю, как договорились!
И чем сильнее он уверял собеседника, что волноваться не о чем — тем больше Женьке не хотелось отправляться с чилийцем за тридевять земель, через половину страны, жители которой давным- давно забыли о мире и покое. Наверняка этот авантюрист что-то задумал, и они с ним ещё нахлебаются лиха…
II
«Опять тобой, дорога,
Желанья сожжены.
Нет у меня ни Бога,
Ни черта, ни жены.
Чужим остался Запад,
Восток — не мой восток.
А за спиною запах
Пылающих мостов…» [Юрий Кукин, бард.]
— распевал Серёга. Женька, унаследовавший от «Второго» неплохое знание КСПшного репертуара пытался подтягивать. Хорхе вторил им обоим, вставляя вместо незнакомых русских слов испанские. А когда спутники, притомившись, замолкали — врубал зажигательные латиноамериканские мелодии на дряхлом японском кассетнике, пристроенном на заднем сидении «Лендровера».
