— В случае чего могу быть свидетелем, — спокойно заявил Пиноккио.

— Какое нахальство, — приличный синьор даже затрясся, — я не называл козлами и скотинами. Это какая-то комедия. Я — писатель. Как вы смеете? Вы жуликов должны ловить, а не над интеллигенцией издеваться.

— Вот мы и ловим, — сказал толстый, беря писателя за шиворот, — тебя, подлеца, уже поймали. Наш околоточный тебе покажет, поддонку, как обзывать скотинами блюстителей закона. Это тебе, брат, не шутки.

— Но я не обзывал, — чувствуя на своём воротнике длань закона, захныкал синьор, от его боевитости не осталось и следа.

— А вот там и разберёмся, — пообещал толстый, тыча литератора в живот дубинкой, — обзывал или не обзывал. Как заплатишь штраф двадцать сольдо да ещё десять суток на нарах клопов кормить будешь.

— Я не хотел, — захныкал синьор, — это я в состоянии аффекта, я — писатель. Тем более, что скотами и дубинами я вас не обзывал.

— А свинством? А идиотами? — вставил Буратино.

— Я нечаянно.

— А если я тебя нечаянно гвоздону дубинкой по боку, тебе понравится? — спросил мухобой.

— Простите, — зарыдал синьор, — я больше не буду. Отпустите меня, пожалуйста.

— Идите, — отпустил его толстый полицейский и даже костюмчик на нём поправил, — но если ещё раз попадётесь — не обижайтесь.

— Спасибо, синьоры, я никогда… Никогда… Да уж поверьте… — всхлипывал литератор, уходя.

— И не играйте больше в азартные игры, а то видите, как всё это для вас кончается, — крикнул ему в след Буратино.

— Никогда… Никогда, сволочи поганые… Ещё угрожают, подлецы… — литератор скрылся в толпе, а Пиноккио подошёл к полицейским.

— Ну, что? — спросил его толстый. — Нашли что-нибудь?

— А как же, — ответил Буратино и протянул ему два сольдо, — может, мы и завтра поищем.

— Завтра день воскресный, — сказал мухобой, — завтра столько народу не будет.

— А мы всё-таки не поленимся, — настоял Пиноккио.

— Дело ваше, у нас обед с часу до двух, — заявил толстяк, — ищите, если хотите.

На том они и распрощались. И Буратино побежал к пацанам. А пацаны сияли, как солнышки, даже пострадавший Лука улыбался.

— А знаешь сколько денег подняли? — радостно спросил дружка Чеснок?

— Не знаю. Сколько?

— Двадцать семь сольдо.

— Двадцать семь? — обрадовался Буратино.

— Двадцать семь, — подтвердил Рокко.

— Минус четыре сольдо полицейским, — произнёс Пиноккио.

— Четыре сольдо этим сволочам, возмутился Фальконе, — чтоб они подавились нашими деньгами.

— Сможешь договориться дешевле? — спросил Пиноккио.

— Нет, — буркнул Джузеппе, — но всё равно. Четыре сольдо дюже жирно.

— Итого двадцать три сольдо чистой прибыли, — подсчитал Рокко, — по три сольдо на брата, а остальное в общак.

— Предлагаю добавить один сольдо Луке, — предложил Пиноккио, — он пострадал, у него волосы выдрали.

— Ерунда какая, — не согласился Фальконе, — хотел бы я, чтобы мне за пару выдранных волос по сольдо платили.

— Я вот сейчас скажу Серджо и Фернандо, так они тебе бесплатно все волосы подёргают, — пригрозил Буратино.

— Поотрываем, — подтвердили братцы.

— Да ладно вам, что вы в самом деле, — тут же спасовал Джузеппе.

— Тогда помалкивай, — сказал ему Рокко и подвёл последний итог, — всем по три сольдо, Луке — четыре, в общак — четыре. Итого у нас в общаке девять сольдо. Давайте, может, попируем?

— На общаковые? — с надеждой спросил Джузеппе.

— Нет, по сольдо скинемся, купим еды и пойдём к морю.

— Я не могу скидываться, — заявил Джузеппе, — я на костюм коплю, я с вами так пойду.

— Тогда жрать не будешь, — предупредил его Рокко.

— Ладно, — горестно вздохнул тот.

На том и пореили, а вечером весёлый и довольный Пиноккио пришёл домой.

— Ну, как ваши дела? — спросил его Говорящий Сверчок. — Надеюсь, лучше, судя по твоему сияющему виду.

— Лучше? Лучше — это не то слово, — похвалился мальчишка, — наши дела идут блестяще.

— Много выиграли?

— Много, но это не главное. Главное заключается в том, что мы установили контакт с полицией. Хороший рабочий контакт.

— Это действительно неплохо, — согласился Говорящий Сверчок, — а ещё меня радует то, что ты научился выделять главное. Вот взять какого-нибудь болвана и поставить его на твоё место. Что бы он мне сказал? А сказал бы он мне следующее: «Всё отлично, мы выиграли много денег». А ты нет, ты не такой. Ты уже понимаешь, что деньги выиграть или заработать можно всегда, а наладить контакт с правоохранительными органами — отнюдь!

— Я молодец? — обрадовался Пиноккио.

— Ты давай не очень-то расслабляйся. Умные люди уже давно написали статейку, которая называется «Головокружение от успехов». Там про таких расслабленных пишут. Они, как правило, плохо кончали. Так что давай, думай о будущем.

— А я думаю.

— И что же придумал?

— Считаю, что нам надо пробиваться на ярмарку, там деньги бешеные.

— Да уж, — разочарованно произнёс Говорящий Сверчок, — и этот идиот спрашивает, молодец ли он.

— А что такое? — искренне удивился Пиноккио. — Неужели так плохо играть на ярмарке.

— Для уличной шпаны это отлично, это можно сказать, венец карьеры. Но шпана, они же пацаны, они же бродяги по жизни, люди не очень-то дальновидные. Их дом — тюрьма. Не для всех, конечно. Некоторые с годами умнеют, и начинают понимать, что жульничество, даже такое грамотное, как игра в напёрстки, не имеет перспектив. В конце концов, вы нагреете всех лохов в городе и округе, а дальше что?

— Поедем в другой, — неуверенно произнёс Буратино.

— А в сорок лет ты так и будешь разъезжать по городам?

— Не знаю. А что же делать? Бросить напёрстки? — слегка пригорюнился Пиноккио.

— Ты законченный осёл, хоть и мнишь себя умником. Ну, разве я мог иметь в виду такую глупость. Разве я посоветую тебе бросить бизнес, который приносит доход? Но, видя всю бесперспективность этого направления в будущем, я настоятельно тебе рекомендую подумать о серьёзном деле.

— А о каком? — спросил Пиноккио.

— Неужели у тебя на примете нет ни одного хорошего дела, в котором бы ты смог себя проявить?

— Не знаю, кажется, нету.

— Лопух, — резюмировал Говорящий Сверчок, — а я так в тебя верил.

— Не злитесь, синьор Говорящий Сверчок, но я действительно ещё не знаю серьёзного бизнеса, где я мог бы себя проявить, — грустно произнёс Буратино, — я, наверное, ещё маленький.

— Маленький? — переспросил Говорящий Сверчок. — Ты не маленький, ты просто инфантильный балбес, который, дай ему волю, всю жизнь будет гонять шарик между напёрстков.

— Синьор Говорящий Сверчок, — жалобно взмолился Пиноккио, — расскажите мне про серьёзный бизнес.

— Эх, злишь ты меня, старика, конечно, но почему-то я не могу тебе отказать. Запоминай: весь бизнес в мире делится на три главные части, есть, конечно, и ещё виды человеческой деятельности, но сегодня мы поговорим о главном. Первый вид — это торговля, главный закон торговли гласит: дешевле купить, дороже продать. Самым доходным видом торговли является торговля товарами первой необходимости. Кстати, какие ты знаешь продукты первой необходимости?

— Картошка, хлеб, молоко, — сразу догадался Пиноккио.

— Болван, запомни, товарами первой необходимости являются: выпивка, табак, наркотики, девки, правда, последние попадают у нас в разряд сферы услуг и о них мы поговорим в конце.

— Неужели люди не могут без выпивки? — усомнился Пиноккио.

— А это ты у своего папаши спроси. Даже можешь провести опыт: поставь на стол бутылку молока с картошкой и хлебом, а рядом поставь бутылку самогона. И пронаблюдай, что схватит первым. Полагаю, что самогон.

— Это точно, — грустно согласился Буратино.

— Тогда продолжим: с выпивкой мы решили, с табаком тоже всё ясно, заядлого курильщика легче убить, чем отучить от табака. А с наркотиками… Ну, про них и говорить нечего. Поклонники и ценители этого товара за одну порцию убить смогут родную мамашу.

— Неужели?

— А ты думал? Знал я одного поэта-кокаиниста, так он стишки писал. Аж плакали все от жалости, читая его стишки про безутешную старушку-мать, которая ходила в старомодном ветхом шушуне на дорогу и ела неизвестно что. А поэт этот, бывало, получит гонорар и сидит в меланхолии, решает: денег мамаше послать или купить кокаина и с шалавами в кабак завалиться? Сидит, значит, мучается, а потом хлопнет, значит рукой по столу: «Что за глупость, — говорит, — на дворе весна, тепло уже, да и щавель поспел, а через неделю редиска пойдёт. Авось мамаша копыта с голоду не откинет, она у меня привычная, женщина сельская». Скажет так и, купив себе кокаина, уедет себе к шалавам с иностранными именами. Вот такая вот грустная история.

— А стишки хоть хорошие пишет? — спросил Буратино.

— Не пишет он больше стихов, почил во бозе.

— Это как?

— Да так, холеричный был человек. Поссорился с очередной своей девкой, напился вина, нанюхался кокаина, взял подтяжки и… В общем, не пишет больше стихов поэт. Зато как теперь вся интеллигенция убивается. «Не усмотрели, — кричат, — не уберегли. А какие стихи писал лирические, как маму любил и яблонь белый дым. Осиротели мы, осиротели».