— Это вам не нужно… Зачем вы…, — она даже сопела от усилий. — Это вам не нужно…
— Да хватит уже, — Горохов вырвал наконец тетрадь из её рук и отпихнул её в сторону. — Чего вы так разгорячились?
Тут, под светом домового фонаря, он хорошо видел её. И ему показалось, что рука Айны дёрнулась, чуть поднялась и замерла. Горохов поднял палец как предупреждение.
— Даже не думайте об этом! — и чтобы у неё и вправду не было таких мыслей, он снова быстро залез к ней под комбинезон и вытащил оттуда пистолет. Спрятал его себе в карман. — Думаю, что так нам обоим будет спокойнее.
Рядом с ними остановились два мужичка; им явно было интересно, что тут происходит, и тогда уполномоченный произнёс, обращаясь к женщине:
— Сама пойдёшь или мне наручники на тебя надеть?
И, не дождавшись ответа, схватил её под руку и поволок к своему квадроциклу. Мужики выяснять, что происходит, не стали. И она при этом почти не сопротивлялась. Он довёл её до своего транспортного средства, усадил в кресло пассажира и захлопнул дверцу; только после этого зеваки пошли по своим делам. А он, усевшись на водительское место и показав на тетрадь, спросил у женщины:
— Что здесь?
Он мог, конечно, раскрыть тетрадь, начать листать её, сам бы попытался разобраться, но он неплохо помнил теорию допроса и знал, что после задержания подозреваемый находится в подавленном состоянии и стрессе, то есть наиболее уязвим для давления, поэтому в первые минуты он скорее всего не будет запираться и начнёт говорить.
— Я не знаю, — произнесла Айна Кривонос, не снимая респиратора.
И тогда Горохов довольно бесцеремонно и быстро стянул с неё маску, причём женщина от этого его движения вздрогнула, а он повторил вопрос, повысив голос:
— Что здесь?
— Финансовая отчётность, — поспешно ответила она. — Бухгалтерия.
— Почему она у вас? — он так и не раскрывал тетрадь и держал её перед лицом Айны.
— Отец Марк перед отъездом просил забрать её.
— Вас? Вы же уборщица? Или вы всё-таки его бухгалтер?
— Нет, — она затрясла головой, — я просто его помощница.
— Просто помощница? — не верил Горохов. Он вдруг отбросил тетрадь на панель у руля и схватил женщину за руку, стащил с неё перчатку и ощупал пальцы. Потом уже совсем бесцеремонно начал ощупывать её лицо, словно искал что-то под кожей, а она всё это терпела, даже не пытаясь избежать его неприятных прикосновений. А Горохов, закончив со своим поисками, вдруг спросил у неё весьма миролюбиво:
— Судя по всему, вы очень небедная женщина?
— Что? Я? — она удивилась и покачала головой. — Нет.
— Нет? Мне кажется, вы принимаете очень дорогие препараты от проказы; сколько вам, сорок? Или, судя по вашим волосам… вам уже за пятьдесят, но даже и намёка на проказу я не нашёл ни на пальцах, ни на лице. Что вы принимаете? «Сульфадиметоксин»? Хотя нет, это старьё; наверно, вы принимаете «Ренегард», говорят, он очень эффективен, но… Три рубля месячный курс, тридцать шесть рублей в год. Не каждый может себе это позволить. Ну, признавайтесь, «Ренегард»? Расскажите мне, почему вы так хорошо выглядите? Что пьёте?
— Я не принимаю этот препарат, — отвечает женщина. Она косится на него. Да, она продолжает его бояться, и это Андрею Николаевичу на руку.
— А что тогда принимаете? — не отстаёт Андрей Николаевич. — Ну, поделитесь, поделитесь, интересно же, может, мне самому лет через десять придётся пить что-то этакое.
— Я ничего не принимаю… У меня генетика хорошая, — наконец сообщает женщина. Косится на Горохова, ждёт от него реакции.
Глава 11
— Ах вот как… Генетика, значит, — уполномоченный тут же меняет тему. Он снова берёт тетрадь и сует её Айне под нос. — А что тут? Говорите. Только не думайте, говорите быстро.
— Там просто…
— Ну? Что там просто? Говорите, Айна, говорите…
— Там простая бухгалтерия, — выдавливает она. — Я же вам это уже говорила.
— Такая простая, что отец Марк попросил вас её забрать, и это при том, что вы не бухгалтер, а, как вы сами выразились, простая прихожанка. Простая помощница. Уборщица. Зачем простой уборщице бухгалтерия отца Марка?
— Он попросил меня забрать её к себе. И всё… И всё… Вот я приехала и забрала.
— Просил её куда-то отправить?
— Нет, — Айна отрицательно качает головой. — Просто подержать у себя, пока его не будет.
— Я что-то не пойму, — притворно недоумевает Горохов, — обычная книга с бухгалтерскими записями… Кому она вообще может понадобиться? Тем не менее отец Марк, неожиданно куда-то уезжая, вдруг почему-то просит одну свою прихожанку, которой он очень доверяет, забрать книгу и подержать её у себя? Так и хочется полюбопытствовать: он всегда так делал?
— Что делал? — она явно тянет время.
— Он всегда просил вас забирать на хранение свою бухгалтерскую книгу, когда уезжал? — разъясняет ей уполномоченный.
Женщина медлит, она не знает, как правильно ответить на этот вопрос, но этот мерзкий, въедливый мужик ждёт от неё ответа, и она наконец произносит:
— Нет. Не всегда.
А Горохов снова неожиданно меняет тему разговора:
— А как его настоящее имя? Его зовут Марк? Или это, как говорят у людей ретивых, погоняло?
— Его зовут Григорий, — отвечает Айна.
— О, значит, не Марк. А фамилия у Григория была? Ну, до того, как он стал отцом вашей церкви, — и так как она снова тянет с ответом, он наседает: — Ну, давайте, давайте, гражданка Кривонос, вы же с ним работали, должны знать фамилию.
И, поняв, что ей не отмолчаться, женщина говорит:
— Величко.
Горохов несколько секунд смотрит на женщину, а она к нему и головы не повернёт, и тогда он спрашивает у неё:
— Кто стрелял в мальчишку?
И вот только теперь она поворачивается к нему, смотрит на уполномоченного испуганно и почти сразу отвечает:
— Я не знаю!
«Она сразу поняла, о каком мальчике идёт речь. Если бы не знала, о чём я спрашиваю, так спросила бы: «В какого мальчишку?». Или ещё что-нибудь в этом роде. Впрочем, она, конечно же, знала о том случае с Колей Рябых, но могла и знать, кто это сделал».
Этот его вопрос и её ответ ничего Горохову не дали, хотя, несомненно, сама встреча была ему полезна, но, как ни крути, женщина всё-таки была второстепенным носителем информации, и ему был нужен отец Марк, или выражаясь не так помпезно, крановщик Гриша Величко.
— Покажите мне дом отца Марка, — в приказной форме произнёс он и провернул ключ зажигания. — Куда ехать?
Женщина вздохнула и ответила:
— У него дом на Яйве.
— На Яйве? — уполномоченный, признаться, был удивлён: южный въезд в Агломерацию, райончик, мягко говоря, так себе. «Неужели руководитель секты не смог приобрести себе что-то получше? Наверно, все деньги вкладывал в общий дом, дом собраний».
Опять пошёл сильный дождь. И ему не захотелось выезжать с небольших улиц на круглосуточно забитые транспортом магистрали, так и поехал по узким улочкам, по длинным лужам. Андрей Николаевич закурил и, бросив короткий взгляд на женщину, спросил:
— А о чём ваше учение?
— Так сразу и не скажешь, — кажется, ей не очень хотелось говорить с ним, даже на эту тему. — Это сложно…
— А я усидчивый и внимательный… Попытайтесь. Может, пойму.
— Ну, у нас нет ничего особенного… просто… мы готовим себя к перевоплощению. Себя и своих детей.
— А, ну да… Кажется, мне Рябых говорили, что всякий сможет себя изменить, чтобы приспособиться к наступающему миру.
— Да, но… изменить нас может только Отшельник. У него есть знания для этого, а мы можем только подготовить себя к грядущим изменениям и ко всем возможным последствиям этих изменений.
— Подготовить? Как? Может, для этого нужно принимать какие-то вещества? — интересуется Андрей Николаевич.
Она взглянула на него, может быть, даже с презрением и только после этого ответила:
— Мы должны измениться духовно. И научиться принимать себя новыми. Мы должны смириться с тем, что мир неуклонно меняется, наш мир заканчивается, новый мир приходит, и если мы хотим выжить в этом новом мире, мы должны принять всё новое, а для этого каждый должен пройти через свой собственный катарсис.
— Через что? — не понял уполномоченный и усмехнулся.
Она снова смотрит на него с презрением, теперь он буквально чувствует его. Тем не менее, Айна снисходит до пояснений и продолжает:
— Тот, кто хочет найти себя в новом мире, должен пройти через очищение, через избавление себя от страха, от жадности… От всего, что некогда было твоей личностью. И даже пройти через жертву. Из всего сказанного уполномоченный выявил для себя лишь слово «жадность». «Должен освободиться от жадности?». Вот теперь ситуация начинала проясняться.
— А сколько вы жертвовали… Ну, на этот катарсис?
После этого вопроса, судя по всему, она ещё больше стала его презирать. Но всё равно продолжала объяснять:
— На катарсис не жертвуют, катарсис переживают, а на общину мы все отдавали две десятины.
«Две десятины! Ну, к примеру, если среди прихожан нет особо зажиточных, то каждый отдаёт отцу Марку рубль. Один рубль. А стульев в их доме было больше сотни. Минимум сто рублей в месяц! Отец Марк молодец. Ну а в порту крановщиком он работает… для вида. Для праведности. Отец Марк, конечно же, не стяжатель. Дескать, живу я на свои, а поборы… Так это на общий дом. Да… Отец Марк парень не промах». Горохов кинул взгляд на лежащую на панели бухгалтерскую книгу, и ему захотелось побыстрее с нею ознакомиться. А потом он спросил: