— Это… В смысле чего?

— Ничего, — спокойно говорит ему Горохов, тоном самым миролюбивым. — Я друг Миши, Витя, я с вами до Кытлыма. Мне тоже мясо нужно.

А тут и сам охотник, заперев дверь, уже влезает в кабину и, хлопнув дверцей, усаживается и говорит:

— Всё… Поехали, Фёдор, поехали…

А Фёдор-то и забубнил сразу:

— Так ты не сказал, что мы втроём поедем, я думал… Знаешь что, Миша, мы так не договаривались… — по его лицу и не понять, сколько ему лет, и, видно, человек себя берёг, витамины дорогие пил: отёки на щеках были, но до синяков дело ещё не дошло.

— Поехали, Фёдор, я всё тебе сейчас расскажу, — продолжал охотник, но у него не выходило говорить убедительно.

— Нет, ты обожди, Миша, — стал упрямиться хозяин грузовичка. — Уговор какой у нас был?

Он хотел продолжить, но тут, поняв, что все эти разговоры могут затянуться, заговорил уполномоченный:

— Федя, ты два рубля за дорогу до Кытлыма уже получил?

— Ну и что, я…

И снова Горохов его не слушает, он хватает мужичка под правый локоток, держит крепко — вдруг у того оружие под пыльником, — а сам достаёт из кобуры револьвер, приставляет его к колену Чупейко и взводит курок.

— Федя, я убивать тебя не стану. Просто прострелю колено, а потом… — Андрей Николаевич приставляет ствол револьвера к нижней челюсти мужичка, — … выстрелю вот сюда, выброшу тебя из машины, и ты её никогда больше не увидишь, кстати, если ты и выживешь после этого, жить ты будешь без удовольствия. Уверяю тебя. Но если… — уполномоченный убирает револьвер от щеки водителя, — ты доставишь нас до Кытлыма, получишь ещё один рубль и уедешь оттуда на своём славном грузовичке… Ну, выбирай, пару больших пуль или свой грузовичок и рубль в придачу?

Но Чупейко всё ещё не трогается с места, он в нерешительности, и тогда Горохов снова приставляет ствол оружия к ноге водителя и говорит угрожающе:

— Ну давай уже… — Горохов снимает маску, он хочет, чтобы Фёдор видел его голодное лицо, — решай, давай, Федя, пулю или рубль…

Возможно, это и сыграло свою роль.

— Рубль, — с явной неохотой произносит Фёдор.

— Тогда поехали, Федя, поехали, ну… Втыкай передачу, давай… — говорит уполномоченный уже мягче, но револьвер при этом не прячет. — Ну, чего дожидаешься, разозлить меня хочешь? Поехали…

Феде деваться некуда, он косится на револьвер и наконец включает передачу. Грузовик трогается.

— Ну вот и молодец, — хвалит его Андрей Николаевич.

И тут подаёт голос молчавший до сих пор Шубу-Ухай:

— Э-э… Вот как нехорошо вышло…

— Чего? — уполномоченный оборачивается к нему и видит, как охотник смотрит в окно.

— Марина эта… Полоумная. Как раз выползла, когда не надо. Видала нас троих в машине, стояла, глаз не сводила. Может, из окна за нами следила, она такая…

Но теперь ничего уже сделать было нельзя, уполномоченный даже не разглядел эту Марину, где она была, откуда вылезла; он снова смотрит на водителя.

— Федя, ты не стесняйся, не стесняйся, притопи давай педаль-то! Или ты всё ещё надеешься на что-то?

— Да ничего… Ни на что я не надеюсь, — уныло отвечал Чупейко.

— Тогда поехали побыстрее! Давай, дави на газ!

Они наконец покинули улицу, и тут Фёдор хотел было пересечь трассу и поехать по едва заметной от пыли дороге на запад, но Горохов приказал ему, пока он не выровнял машину:

— Не съезжай! На юг, на юг давай, по трассе!

— Так мы на Кытлым договаривались! — зло почти кричит ему водитель. Это поездка ему нравится всё меньше и меньше.

— Туда и едем, — резко отвечает ему Горохов, — только чуть-чуть на юг возьмём сначала.

Водитель подчиняется, и машина, вильнув резко, цепляет правыми колёсами обочину, поднимая за собой большое густое облако. Горохов оборачивается назад и через специальное стекло в задней стенке кабины смотрит на оставшиеся за пылью дома. Он не видит никакой Марины, но это его не успокаивает; уполномоченный надеется, что она видит, что машина пошла на юг.

Глава 6

— Давай, давай, Федя, не спи, — продолжал Горохов, указывая стволом револьвера на идущий впереди караван из нескольких грузовиков. — Догоняй их.

У Фёдора морда злая, всё это ему не по вкусу, глядит на дорогу исподлобья, вертит баранку и сопит, иногда косится на уполномоченного, а тот крутит головой, смотрит во все стороны на заросли колючки и кактусов, что протянулись справа и слева от дороги, и случайно бросает взгляд на Мишу, на его лицо, и хоть была ситуация напряжённая, но Горохов невольно усмехается. У Шубу-Ухая рот открыт, он что-то шепчет одними губами, глаза, мягко говоря, удивлённые: ну никак он не предполагал, что всё будет развиваться вот так вот: с угрозами, с принуждениями, с оружием.

«Да, дорогой, всё всегда так и бывает…».

Они догоняют колонну из пяти, кажется, машин, идущих на юг.

— Теперь просто езжай спокойно, — говорит уполномоченный. — Когда скажу, свернёшь к горам.

Ни у Фёдора, ни у Миши вопросов к нему нет, молчат оба, а Горохов тем временем настраивает кондиционер: жарко в кабине, она маленькая, люди сидят колено к колену.

— Не надо его насиловать, — говорит ему Федя, глядя на пыльную дорогу перед собой, — старенький он, сломается, пусть хоть так дует.

— Хорошо, — уполномоченный не хочет ещё больше накалять ситуацию, хотя ему кажется, что хозяин грузовика просто экономит за счёт прохлады топливо.

Так они едут ещё минут пять, а Андрей Николаевич понимает, что долго так по главной дороге ехать нельзя, можно нарваться на какой-нибудь пост и угодить на проверку машины; он видит первый удобный, пологий съезд с дороги на кактусовое поле, за которым начинаются небольшие барханы.

— Вот теперь можно поворачивать к горам, — говорит Горохов и показывает Фёдору: — Вот тут, давай…

Тот послушно выполняет указание, а сам бубнит при этом:

— Лишку километров десять дали.

— Нет, не десять, — уверенно возражает ему уполномоченный, — километров семь.

— А к чему это было? — не успокаивается водитель.

Андрей Николаевич мог бы, конечно, ему объяснить, что какая-то полоумная Марина видела их грузовик и в нём двух своих соседей и подозрительного незнакомца, и что если у неё хватит ума сопоставить это и объявление властей о награде за поимку преступника, она может и позвонить в милицию. А когда те поинтересуются, куда поехал грузовик с незнакомцем, то она скажет, что поехал он по дороге на юг. Вот пусть патрули на дороге его и ищут, а найти, где грузовик съехал с трассы, ещё пойди попробуй в придорожной-то пылище. В общем, всего этого рассказывать уполномоченный Фёдору не стал. Теперь, когда перед ними не было машин и поднимаемой ими пыли, он мог разглядеть горы вдали. Они были нечёткими; даже когда Фёдор включил «дворники» и смахнул пыль с лобового стекла, всё равно горы виделись уполномоченному как в дымке, дрожали своими далёкими очертаниями в жарком мареве миража. Горохов достал карту, только теперь у него есть время как следует разобраться во всём. Он находит Кытлым. Прикидывает на глаз расстояние.

— До Кытлыма семьдесят километров? Примерно.

Миша качает головой:

— От Серова, от моего дома — восемьдесят. Мне два дня идти.

— Значит, карта дрянь, — уверенно говорит уполномоченный. Вариант, что его могли подвести его навыки работы с картами, он отбрасывает: не было ещё такого. А потом чуть наклоняется вперед и смотрит на обувь охотника. Башмаки-то у Миши не очень… А идти им нужно будет по горам, и не одну сотню километров. Горохов отрывается от созерцания не новой уже обуви своего проводника и осматривает окрестности. Кактусы, колючка, термитники не очень большие. Ничего необычного — предгорья. А между всем этим — пятна песка, барханы. Они тут небольшие, и вообще песка немного, но всё равно… Восемьдесят километров за два дня… Шубу-Ухай неплохо ходит, по твёрдому грунту ходить, конечно, легче, чем по песку, но сорок километров в день — всё равно хорошо.

Машина идёт с неплохой скоростью, километров пятнадцать в час, держится от песка подальше; в принципе, Федя знает, как водить автомобиль по бездорожью. Горохов оборачивается и открывает задвижку на заднем окне кабины. Солнце слепит, но он различает трассу, что осталась далеко позади, над нею жёлто-серым облаком висит пыль. А за ними нет никого. Даже пыли за ними немного.

«Ну, ещё бы пару часов вот так никого не видеть, и можно будет успокоиться».

* * *

Так они катят час или чуть больше. А дело-то уже идёт к полудню. Андрей Николаевич косится на Фёдора, лицо у того вспотело, и он по-прежнему угрюм. Угрюм и сосредоточен.

«Скорее всего, сегодняшней поездки он никогда не простит Шубу-Ухаю. Такие, как Федя, — они злопамятные».

Уполномоченный касается крыши, она раскалена так, что пальцам больно. А Миша спит, завалившись на стойку возле двери. Голова качается на ухабах, но он не просыпается.

Всё бы ничего, вот если бы ещё кондиционер Фёдор разрешил использовать как положено. Андрей Николаевич отпивает воды и в который уже раз оборачивается и смотрит назад. Нет, за ними никто не едет.

Он снова глядит на Фёдора.

«Наверное, понимает, кто я. — Горохов ухмыляется. — И жалеет, что не сможет сдать меня Юре Сыру. За сто рублей! Нет, он точно не простит этой поездки Мише».