Борис Конофальский
Вассал и господин
Глава 1
В Вильбурге Его Высочества не оказалось. Он отбыл с двором в свою резиденцию в Маленберг, замок, что находился в половине дня пути на юг от Вильбурга. Полдня пути. Всего полдня. Пусть Волков со своими людьми придет к ночи, но лучше добраться к ночи, чем здесь, в Вильбурге, встретить Адольфа фон Филенбурга — жирного и истеричного вильбургского епископа.
Аббат Илларион, посмеиваясь, рассказывал Волкову во время пиров в Хоккенхайме, что епископ зеленеет лицом и трясет всеми своими подбородками, когда слышит имя кавалера. Епископ всех уверяет, что Волков вовсе не рыцарь, а вор, который его обокрал, выманив пятьдесят талеров на дело, которое не сделал. И что сам он, епископ Вильбурга, не просил своего брата, архиепископа Ланна, производить этого проходимца в рыцари. И что письмо, которое привез мошенник от него, подложное. В общем, встречаться с этим жирным попом Волков не хотел ни при каких обстоятельствах и задерживаться в Вильбурге не стал.
С ним были офицеры Рене и Бертье и их люди, почти сто шестьдесят человек. Дело в том, что еще в Хоккенхайме он выдал им деньги вперед за месяц, и месяц этот заканчивался только через неделю.
Можно, конечно, было их отпустить с богом, все равно они ему особо и не нужны, но Волков потащил всех этих людей с собой. Ему почему-то казалось, что приди он к курфюрсту не один, а с хорошим отрядом, курфюрст выкажет ему больше уважения. А может, и награда будет побольше. Вот и не отпускал он их, даже несмотря на то, что «кров и прокорм» оставались за ним. А еще люди Карла Брюнхвальда, почти сорок человек, которым он тоже заплатил вперед. В общем, затрат было немало, но он не отказывался нести эти траты, лишь бы прийти к герцогу во главе отряда. Гордыня? Да, гордыня. Но пусть герцог знает, что Волков способен вести и содержать без малого две сотни людей, да еще с тремя офицерами.
Так он и выехал из Вильбурга впереди колонны солдат. А с ними двигался и обоз, во главе которого ехала роскошная карета некогда страшной ведьмы Рябой Рут из города Хоккенхайма, из окна которой поглядывала на всех одетая в парчу совсем молодая женщина. Она не была красавицей, но все говорило в ней о ее высоком происхождении. И вид ее был притягателен, многие мужчины сочли бы ее желанной. Лик ее, осанка и высокомерный взгляд заставляли простых людей кланяться карете. Все, кто знал девушку, обращались к ней не иначе как госпожа Агнес. А те, кто не знал, звали ее госпожа Фолькоф, считая ее родственницей рыцаря — на что она отвечала благосклонно и не поправляла обратившегося. Видимо, она была не против, чтобы все так и считали. А вот те, кто знал, где рыцарь ее подобрал, и Сыч, и Ёган, так они вообще без необходимости к ней не обращались. И хотели бы держаться от нее подальше.
— Ну ее к черту, — коротко выразился Фриц Ламме по прозвищу Сыч.
И Ёган, человек, который никогда с Сычом не соглашался ни по каким вопросам, тут был с ним абсолютно солидарен:
— Дьяволова баба, жду не дождусь, когда господин ее попрет от себя.
Но сейчас Ёгану оказалось непросто ее избегать. Господин не дал Агнес денег на кучера, и кучером пришлось быть ему, хотя он всю свою крестьянскую жизнь управлял только телегой. А тут на тебе, карета. Да еще в четыре коня. Шутка ли? Он старался как мог, но за каждую яму на дороге за каждое резкое движение или крен кареты в спину ему летел выговор. Выговаривала не сама Агнес, а новая служанка ее, некрасивая, но молодая бабенка с жирным лицом и массивными плечами, как у мужика. Госпожа звала ее Астрид.
Служанка говорила ему хоть и громко, но постным голосом, лишенным интонации:
— Неумением своим ты госпоже докучаешь. Бестолковый ты кучер.
Здоровенный мужик ростом едва ли не выше Волкова и уж точно толще его, разъевшийся на хозяйских хлебах, втягивал голову в плечи, словно его хлыстом ожгли. Морщился и вздыхал, старался, как умел, объезжать ямы, чтобы только не злить лишний раз важную госпожу Агнес. Ту самую Агнес, которою год назад рыцарь нашел в трактире в Рютте, когда она мыла там заблеванные полы и грязные столы.
Максимилиан, сын Карла Брюнхвальда, что со штандартом Волкова ехал в голове колонны, обернулся и крикнул отцу и рыцарю, что шагов на десять отстали от него:
— Господа, замок!
Брюнхвальд и Волков, занятые малозначительным разговором, подняли головы и поглядели туда, куда указывал юноша. Они за день видели много замков, наверное четыре, не меньше, но этот, несомненно, принадлежал Его Высочеству.
Маленберг стоял на скале, возвышаясь над лесом. Родовой замок дома Ребенрее был виден издалека.
— Надо бы добраться до него дотемна, — сказал кавалер.
Очень ему хотелось, чтобы герцог увидал его отряд.
— Успеем, — заверил его Карл Брюнхвальд и, обернувшись, крикнул: — Шире шаг, ребята! Скоро постой. Вон у того замка встанем.
А кругом было на удивление хорошо. Поля со всходами, луга, кони пасутся, коровы. Дома мужиков вовсе не хибары: побелены, крепки. Кирхи не бедные. Коров вокруг много, на каждом клочке земли вдоль дорог, там, где есть трава, — корова. Ветряки мельниц то тут, то там. Богатая земля, богатая. Одно слово — родовой домен герцога. И великолепный замок на горе, новый, крепкий, высокий, как скала, красивый. Брать его — только зубы ломать: на горе стоит, вокруг него даже пушек не выставить. Разве только предместья пограбить. В общем, все здесь хорошо и красиво. Видно, ни разу сюда еретики с войной не доходили.
Как приблизились к замку, навстречу рысью выдвинулись два всадника. Ретивые, но вежливые господа оказались. Сначала у Максимилиана спросили, чей стяг он держит. Строго спрашивали, но без грубости. Получив ответ, подъехали к Волкову и Брюнхвальду. Поздоровались, представились и спросили, зачем это они ведут столько добрых оружных людей к замку Его Высочества.
— Это рыцарь Божий Фолькоф, — за Волкова ответил Брюнхвальд, — а то люди и офицеры его. Идет он к замку Его Высочества так как барон фон Виттернауф звал его, чтобы герцог мог наградить рыцаря по его заслугам.
Один из господ сказал тогда:
— Станьте под замком, там постоялых дворов довольно, и велите людям вашим вести себя смирно, простой люд не обижать и ждать, когда принц вас пригласит.
Брюнхвальд, видно, собирался ему ответить, что они и не думали этого делать, чай, не разбойники, но Волков его опередил и объявил:
— Так мы и поступим. Предайте Его Высочеству, что я смиренно жду его аудиенции. И передайте барону фон Виттернауфу, что я прибыл.
— Мы все передадим, — обещали господа и уехали в замок.
Под горой, на которой стоял замок, раскинулось большое село, да и не село уже, скорее город, просто без стен. Город да и только. И дома у него каменные, и ратуша большая, рынки, церкви. Чем не город? Там нашлись постоялые дворы, а один и вовсе неплохой. Волков снял комнаты всем своим офицерам. И Бертье, и Рене, и Брюнхвальд были довольны. Солдаты по разрешению хозяина за малую плату расположились в палатках на скошенном поле возле села. Они поставили котлы с бобами на огонь, зарезали двух баранов, что купил им кавалер, пили пиво и ели свежий, белый хлеб. И все были довольны. Все, кроме Агнес.
А чего ей быть довольной? Комнату господин ей снял маленькую, с узкой кроватью и без стола. Столоваться ей внизу велел со всем постоялым людом. А ее служанку Астрид так и вовсе оправил спать в людскою со всякой сволочью, с лакеями и холопами. Авось не барыня. Госпожа Агнес хотела по лавкам хорошим пройтись, слава богу, они тут были. Она видела из кареты добротный лен да еще шелковую лавку. Так господин денег не дал. Отчего же ей быть в добром расположении духа? Так и ходила по трактиру после ужина злая. Встретила в коридоре Максимилиана. Говорить с ним хотела, да он убежать норовил, твердил, что по делам господина старается. Так от злобы она ущипнула его за щеку. Сильно. А он взвизгнул, отпихнул ее и убежал. А она посмеялась немного, хоть чуть развеселилась и пошла Ёгана искать. Решила отчитать его за нерадивость и неумение водить карету.
Не нашла, пошла в покои господина, а там с ним мужчины за столом. Офицеры. Ей очень нравилось, что эти господа всегда вставали и кланялись ей, когда она входила в комнату, шурша своим дорогим платьем. Все вставали, только кавалер не вставал, говорил с ней неучтиво. А мог и вовсе, коли в дурном духе был, из-за стола ее выпроводить бесцеремонной фразой: «Спать ступай, к себе иди». Все ее чтили, все ей кланялись: и господа, и холопы, даже те, кто видел ее первый раз, а он как со служанкой с ней говорил. Или еще хуже, как с ребенком. И при людях небрежно протягивал ей руку для поцелуя. И она целовала эту руку с поклоном. В этот момент Агнес сама не знала, нравится ли ей при людях руку ему целовать или злится она на него за такое унижение. Скорее, и злилась она, и нравилось ей. Все сразу.
Иногда он дозволял ей посидеть с ними за столом, выпить вина — но недолго. Затем всегда отсылал ее. И опять обидно отсылал, словно она была дите неразумное. А она вовсе не дите. Может, ей и интересно было поговорить с господами офицерами, блеснуть знаниями своими, увидеть на их лицах удивление и восхищение. Зря она, что ли, книги читала одну за другой. А господин говорить ей не давал, гнал ее безжалостно. Или шутливо спрашивал господ офицеров, не знают ли те кого, кто взял бы Агнес замуж. Те отвечали, что таких богатеев среди своих знакомых не встречали и что госпоже Агнес в мужья пойдет только граф, никак не меньше. И тогда господин говорил, что графов он не знает и за неимением таких выдаст ее, наверное, за Сыча или Ёгана. И тут следовал смех. Солдафоны, чего с них взять.
